Фрайди [= Пятница, которая убивает; Меня зовут Фрайди] - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 17

• Предыдущая
• 17/99
• Следующая

Я почувствовала, как к горлу у меня подступает холодная ярость.

— Вики, — осторожно начала я, — я с трудом верю своим ушам. Что же вы все за бесхребетные червяки? Как же вы могли позволить, чтобы с Эллен обращались подобным образом? — Я на секунду замолчала и сделала глубокий вдох и выдох, чтобы справиться со злобой. — Я вас просто не понимаю. Вас всех. Но я постараюсь подать вам хороший пример. Как только мы вернемся домой, я сделаю две вещи: первое — когда все будут в гостиной, я подойду к терминалу, позвоню Эллен и приглашу ее с мужем в гости… Попрошу их приехать в ближайший уик-энд, потому что мне надо возвращаться на работу и я не хочу упустить случай познакомиться с моим новым зятем.

— Анита разорвет тебя на части.

— Посмотрим. Второе, что я сделаю, — созову семейный совет и потребую, чтобы Эллен выплатили ее долю в кратчайший срок — так быстро, насколько это позволяет состояние наших финансов и кредита. Полагаю, — добавила я, — Анита снова будет в ярости.

— Наверно. И напрасно, потому что голосование будет не в твою пользу. Мардж, зачем тебе все это? Ведь и так дела обстоят неважно.

— Может быть. Но вполне возможно, что некоторые из вас давно уже ждут, когда же появится тот, кто возглавит восстание против Аниты. По крайней мере я увижу, как разделятся голоса. Вик, по контракту, что я подписала, я должна уплатить семье более семидесяти тысяч новозеландских долларов. И мне было сказано, что делается это для того, чтобы каждый из наших многочисленных детей, покидая общий дом, мог получить полностью свою долю. Я не спорила. Я подписала контракт, и, если этот контракт в силе, все, что говорит Анита, не имеет никакого значения. Если мы не в состоянии выплатить Эллен ее долю сразу, я буду настаивать, чтобы все мои месячные взносы поступали на счет Эллен до тех пор, пока Анита не проглотит неизбежность потери одной доли и не выплатит Эллен всю сумму. Ты считаешь это несправедливым?

— Мардж, я не знаю, — сказала она, помолчав. — У меня не было времени подумать.

— Так найди время. Потому что самое позднее в среду тебе придется сказать или «да» или «нет». Я не позволю, чтобы с Эллен и дальше так обращались. — Я ухмыльнулась и добавила: — Расслабься! Улыбнись, и давай сходим на почту — поболтаем с Эллен и покажем ей другую сторону медали.

Но мы так и не пошли на почту и не позвонили Эллен, вместо этого мы отправились обедать и за обедом продолжали спор. Я не помню точно, каким образом в разговоре появилась тема искусственных людей. Думаю, это произошло, когда Викки в очередной раз принялась «доказывать», насколько она свободна от всяких расовых предрассудков, демонстрируя эти самые предрассудки всякий раз, как только открывала рот. Майори были у нее, конечно, денди, равно как и американские индейцы и, разумеется, хинди, а также, безусловно, китайцы, которые подарили человечеству несколько гениев… Словом, все это, конечно, так и все это знают, но где-то же надо «провести черту»…

Мы уже ложились спать, и я старалась не отвечать ей и тем самым прекратить эту пустую болтовню, когда что-то буквально ударило меня. Я села на постели и спросила:

— А как ты узнаешь?

— Как я узнаю что?

— Ты сказала: «Конечно, никто не женится на искусственном существе». Как ты узнаешь, что человек искусственный? На них ведь далеко не на всех есть серийные номера.

— А?.. Ох, Марджи, не будь дурочкой! Искусственно созданное существо невозможно принять за живого человека. Если бы ты видела хоть одного…

— Я видела. И не одного, а многих!

— Тогда ты сама знаешь.

— Что я знаю?

— Тогда ты прекрасно отличишь такого монстра от человека, лишь только глянешь на него.

— Как? Где находятся те шрамы или родимые пятна, или что там еще, по которым можно отличить искусственного человека от любого другого? Назови хоть один признак.

— Марджи, с тобой сегодня очень трудно! Ты словно задалась целью дразнить меня… Это на тебя совсем не похоже, милая. Ты превращаешь наши каникулы во что-то очень неприятное.

— Не я, Вик. Ты это делаешь. Болтая отвратительные, наиглупейшие вещи о том, в чем ты ни черта не смыслишь. — И эта моя фраза с блеском доказывает, что как ни старайся генный конструктор, а настоящего суперчеловека ему не создать, потому что моя реплика хоть была и честной и справедливой, но совершенно не годилась для споров с родными — слишком резко.

— О… Как ты могла!.. Это неправда!..

То, что я сделала вслед за этим, вовсе не содействие моей лояльности по отношению к другим искусственным людям по той простой причине, что ИЧ не испытывает никакой приверженности к своей категории — для этого просто нет никаких предпосылок. Я слышала, что француз может умереть, защищая честь «родной Франции», но… Вы можете представить себе, чтобы кто-то сражался и умирал за честь «Гомункул инкорпорейтид, секция Нью-Джерси»? Я думаю, что сделала это ради себя самой — это было одно из тех критических решений в моей жизни, которые я никогда не могла потом проанализировать, не могла понять причины, побудившей меня поступить так, а не иначе. Босс говорит, что весь процесс обдумывания важнейших поступков и решений происходит у меня на каком-то подсознательном уровне. Может быть, он прав.

Я встала с постели, скинула ночную рубашку и встала прямо перед ней.

— А ну-ка посмотри на меня, — требовательно сказала я. — Кто я? Искусственная? Или нет? И в любом случае, как ты это определила?

— Ох, Марджи, кончай выставлять себя напоказ. Всем известно, что у тебя самая лучшая фигура в нашей семье, и тебе совершенно незачем это доказывать.

— Отвечай! Скажи, кто я и как ты это определила. Можешь не отвечать сейчас — в любой лаборатории сделай любой анализ, любой тест, но… Потом скажи, кто я, и покажи тот знак, который докажет то, что ты скажешь.

— Ты противная девка, вот ты кто.

— Возможно. Даже вероятно. Но какого сорта? Натуральная? Или искусственная?

— Ох, чтоб тебя!.. Натуральная, конечно.

— Ты ошибаешься. Я искусственная.

— Да прекрати ты дурочку из себя строить! Надень рубашку и ложись спать.

Вместо этого я накормила ее досыта правдой: сказала, в какой лаборатории была создана, назвала день и месяц, когда была извлечена из искусственной матки — мой «день рождения», правда мы, искусственные, «вынашиваемся» дольше, чтобы был ускорен затем процесс созревания, — заставила ее выслушать подробное описание жизни в лабораторных яслях. Вернее, в яслях при той лаборатории, где была сделана я, — в других кое-что может быть и по-другому. Я кратко рассказала ей о жизни после яслей — почти все здесь было ложью, потому что я не могла выдавать секреты Босса, — повторила в основном то, что давным-давно еще рассказывала всей семье, сказала, что работала и работаю секретным коммерческим агентом. Упоминать Босса не следовало, поскольку несколько лет назад Анита решила, что я агент международной фирмы — что-то вроде дипломата, постоянно путешествующего с секретными миссиями… Напрашивающийся вывод, который я с удовольствием подтверждала тем, что никогда не опровергала его.

— Марджи, — сказала Викки, — зачем ты это делаешь? Ведь всей этой ложью ты можешь погубить свою бессмертную душу!

— У меня нет души! Я ведь именно об этом тебе и твержу.

— Ну, прекрати! Пожалуйста… Ты родилась в Сиэтле. Твой отец был инженер по электронике, твоя мать была педиатром. Ты потеряла обоих родителей при землетрясении — ты же рассказывала нам о них… Показывала фотографии.

— «Мать моя пробирка и скальпель мой отец»! Викки, на свете миллион или больше искусственных людей, чьи «свидетельства о рождении» были «уничтожены» при разрушении Сиэтла. Их невозможно сосчитать, потому что невозможно уличить их во лжи. После того, что случилось в этот месяц, появится еще множество людей моего сорта, которые «родились» в Акапулько. Мы вынуждены искать такие зацепки, чтобы нас не преследовали невежественные и предубежденные люди.

• Предыдущая
• 17/99
• Следующая