Антология фантастических рассказов. Том 5 - Альдани Лино - Страница 15

— Марсианской?

— Да. Он полетел за пределы Земли на планету Марс. И не вернулся.

— И твое имя — это река?

— Да.

— Твое имя… языческое? — докончил он по-латыни.

— Существует обычай давать детям имена, позаимствованные от названий рек, озер, цветов… «Кама» может быть также сокращением от «Кампла», - уклончиво ответила она.

— Но ты не язычница? — тревожно спросил он.

— Это определение давно потеряло смысл. Когда ты лучше узнаешь наш мир — убедишься. Ты был поражен, узнав, что больше уже нет королей и подданных, нет богачей и бедняков. А ведь потом ты понял, что это хорошо. Наша жизнь еще очень далека от совершенства, но уже многое исправлено на Земле. Ценность человека определяется не его происхождением и именем, а прежде всего знаниями и работой, приносящей пользу не только ему, но и другим… Ты считаешь, что должно быть иначе?

— Томас Мор, святой мученик единой церкви божьей, писал об острове таком… Христос тоже так учил… Это я понимаю… Это не противоречит вере и заветам господа бога нашего… Но тут… нечто иное…

— Так об этом ты и хотел меня спросить?

Он поднял на нее глаза и некоторое время смотрел ей в лицо.

— Нет. Не только об этом… Я хотел, чтобы ты рассказала мне… о себе. О своей жизни. Почему ты такая…

— Какая?

— Не такая… как…

— Как кто?

— Как я. Ты не… обычная.

— Я не совсем тебя понимаю. Я такой же человек, как и ты. Только родилась я позже, чем Модестус Мюнх, и мир, в котором я воспитывалась, другой: более мудрый, хороший, а прежде всего свободный от страха.

Он беспокойно пошевелился.

— Не знаю… лучше ли этот мир. Не знаю… пока еще, — поправился он. — Но ты другая. Знаю. Это я знаю наверняка. Ты говорила: «Я была обыкновенной девочкой. Я обыкновенный человек… Как ты». Я тебе верю, но это… не так. Ты не хочешь себя возвеличивать. Понимаю, грех высокомерия. Ты не можешь… иначе.

— О чем ты?! Может быть, тебе кажется странным, что я, женщина, ученый, доктор? Но в наше время таких женщин-ученых миллионы. А впрочем, и столетия назад, в твое, как ты говоришь, время, тоже были женщины образованные. И даже раньше. Ты, наверно, слышал об Элоизе?

— Элоиза? Я… — он замолчал.

Вдруг, словно ослепленный ярким светом, он прикрыл глаза рукой.

— Не говори так… — едва слышно прошептал он. — Я не поэтому… Не потому, что ты мудрости полна… или прекрасна, как… ангел. Не в этом дело. Я знаю, бывали прекраснолицые и мудрые. Но ты другая! Скажи, почему ты такая… добрая… ко мне? Почему?

Она не знала, что ответить.

— Но… Я такая, какая есть.

В его глазах появился какой-то непонятный блеск.

— Да. Ты говоришь, а я слушаю. И верю. Верю тебе. Хотя… порой ты говоришь странные вещи… Даже страшно. Ты говоришь, а я чувствую, что это правда. Смотрю на тебя, и… мне хорошо. Так, словно я… — он осекся и только спустя минуту добавил: — Когда тебя нет, мне плохо. Профак Гарда, Стеф Микша, Сан и даже Ром Балич тоже добры ко мне. Но это не то. Скажи, почему именно ты?

— Не понимаю. Я… просто я помогаю тебе приспособиться к жизни в нашем мире. Забочусь о тебе. Такова моя задача. Я стараюсь делать это как можно лучше, вот и все.

— Кто приказал тебе это делать? А может быть, об этом нельзя спрашивать? — неожиданно смутился он.

Она улыбнулась.

— Почему же! Тут нечего скрывать. Я сама добивалась, чтобы мне поручили наблюдение за тобой. Ученый Совет Института согласился, поэтому я…

— Ты сама хотела? — живо подхватил он.

— Хотела. Не удивляйся. Твой случай очень интересен… Совершенно необыкновенен!

— Случай? Необыкновенный? Да. Необыкновенный! И ты тоже…

Прозвучал сигнал визофона.

— Пять! — произнесла Кама пароль, и на экране появилось лицо доктора Балича.

— Привет тебе, о Кама, далекая река!

— Не глупи! Что тебе?

— Не могла бы глубокоуважаемая мадам быть столь любезной и передать мне на часок своего подопечного?

— Сейчас?

— Осмелюсь покорнейше просить… Ты могла бы пока сбегать в бассейн. Я как раз оттуда. Вода и солнце… мечта. Кроме того… — он многозначительно понизил голос, — я встретил там Микшу. Стеф был бы в восторге…

— Не знаю, смогу ли.

Она взглянула на Мюнха вопросительно, но тот лишь опустил глаза. Она подумала, что в принципе хорошо бы прервать беседу и продумать дальнейшую тактику.

— Вижу, я выбрал не совсем удачный момент, — вздохнув, заметил Балич, решив, что молчание Камы означает отказ.

Однако он ошибся.

— Слушай, Мод! Ты можешь сейчас побеседовать с доктором Баличем? — спросила Кама монаха.

— Будет так, как ты пожелаешь, — ответил уклончиво Мюнх. Он не очень симпатизировал Баличу, но боялся показать это в его присутствии.

— Я думаю, мы могли бы сейчас прервать нашу беседу. Доктор, видно, хочет сообщить тебе что-то интересное.

— Я хотел бы поговорить об… аде, — сказал Балич. — А может, у тебя нет желания, брат Модест?

Мюнх беспокойно пошевелился.

— У меня есть желание, — поспешно согласился он. — Ты можешь прийти сюда?

— Уже иду!

— А может быть, мне тоже остаться? — спросила Кама, но Ром недовольно поморщился.

— Нет. Пожалуй, нет. Об аде лучше разговаривать с глазу на глаз, — многозначительно сказал он. — Не правда ли, брат Модест?

Монах кивнул.

Кама встала с кресла.

— Ну, так как? Я на часок уйду.

— Но мы сегодня… еще увидимся? — спросил Мюнх.

— Обязательно. А я воспользуюсь случаем и договорюсь со Стефом относительно поездки в Варшаву. Может, завтра втроем слетаем на пару часов.

— Да. Завтра.

Балича она встретила у лифта.

— Модест сегодня не в духе. Постарайся особенно его не донимать.

— Не бойся, пастырь заблудших душ. Я хотел бы только кое-что проверить. Твое присутствие может изменить реакции Модеста. Понимаешь?… Он очень считается с твоим мнением. Если говорить честно, даже чересчур… Боюсь, тут что-то большое, чем авторитет.

— Меня это тоже беспокоит.

— Хорошо, что ты это понимаешь. А тебе не кажется, что не мешает более эффективно воспротивиться усилению этого… аффекта?

Она сделала вид, что не заметила иронии.

— Делаю, что могу… Но все не так просто, как тебе кажется. Я стараюсь, чтобы он смотрел на меня как на обычного человека. Прошу тебя, не мешай, помогай мне!

— Твои желания — закон для меня, о пресветлая! — засмеялся Балич и помахал на прощание рукой.

— Значит, через час я вернусь.

— Скажем, через полтора, если будет на то воля…

— Ладно. Через полтора часа.

Балич открыл дверь лекционного зала п вошел. Монах сидел в кресле и шептал слова молитвы.

— Тут немного темновато, — заметил с порога Балич. — А я хотел показать тебе один документ.

— Если надо, господин… — Мюнх потянулся к переключателю и зажег стены.

Балич сел рядом с ним в кресло, раскрыл тощую папку и вынул из нее заправленный в прозрачный пластик пергамент.

— Как тебе это нравится? Скажи, брат Модест, — спросил он, подавая листок монаху.

Мюнх некоторое время смотрел на пергамент, потом осторожно положил его на пюпитр и перекрестился.

— Это еретическое письмо, господин. Или даже… договор с сатаной. Перевернутым письмом писано… Кто не знает — не прочтет. Нужно зеркало.

— Знаю, — кивнул Ром. Он полез в папку и вынул фотокопию документа. — Это действительно цирограф. Вот тебе прямое изображение. Дата говорит, что письмо было написано в 1639 году. Анализ подтверждает эту дату. Документ написан несколько позже «твоего» времени, но в данном случае это не имеет значения. Уверен ли ты, как специалист, что это истинный договор с сатаной?

Мюнх внимательно осмотрел копию и, пересиливая отвращение, потянулся к пергаменту. Долго, внимательно сравнивая оригинал и копию, расшифровывал подпись.

— Истинный, — наконец сказал он совершенно серьезно. — Тут в конце написано: «Как обусловлено в сим договоре, будет он, нижепоименованный Иоахим фон Грюнштейн, тридцать пять лет счастливо жить на Земле среди людей, а потом прибудет к нам, дабы с нами вместе бога проклинать». А еще ниже: «В аду на дьявольском совете утверждено». И подписи: «Сатана, Вельзевул, Люцифер, Левиафан». А тут, видишь, господин, — Мюнх показал пальцем, — продолжение. Собственной рукой Иоахима фон Грюнштейна сотворено. Что служить будет Люциферу… всю жизнь, во все времена…