Месть - Гаррисон Джим - Страница 4

• Предыдущая
• 4/19
• Следующая

На самом деле Тиби звали Бальдасаро Мендес. Он, как и многие очень богатые мексиканцы, держал второй дом в Штатах. Круг этих людей был узок, они ездили друг к другу на приемы в Палм-Бич, Даллас, Финикс и Сан-Антонио. Они обильно вкладывали деньги в недвижимость – за таким капиталовложением несложно приглядывать издалека – и легко получали доступ в общество благодаря своему богатству и старосветскому шарму. Тиби использовал его как "темную лошадку" в матчах, которые устраивал у себя дома, и Кокрен восхищался этим человеком за его энергичность, порой грубоватую. Он никогда не брал у Тиби денег, хотя соглашался ездить за его счет в Мехико, где они, играя в паре на крыше отеля "Камино-Реаль", наголову разбили двух техасцев. За этот матч он получил три тысячи долларов – примерно в такую же сумму Тиби обошелся банкет на двадцать персон в ресторане "Форке".

Мирейя. Он отложил ракетки, решив, что струны в порядке. Вынул из бумажника ее фотографию, вырезанную из колонки светской хроники, – хладнокровная стройная фигура верхом на чистокровном скакуне. Что за безумие. Он достаточно закален в любовных битвах, чтобы знать: любовь – это почти что болезнь, понятие из былых времен, когда мир казался моложе и мудрее.

Он лег на пол и принялся глубоко дышать, желая, чтобы рассосался узел напряжения в мозгу. Он всегда смеялся над другими пилотами, когда они предчувствовали беду, словно пустота уже зарождалась у них под грудиной и начинала расползаться. Но потом то же случилось и с ним в день его почти рокового вылета: неясная удушливость, нечто вроде разлитого в воздухе страха. Кукла зацарапалась в раздвижную дверь – он впустил ее, налил свежей воды в миску, а потом погладил, когда она улеглась к себе в "гнездо" на диван. Она всегда такая хрупкая, женственная, временами даже робкая – его изумляло, как, стоит ей попасть на охоту, она становится смертельно серьезной машиной-охотником.

Каждому хочется иметь в жизни капельку тайны, даже если он ничего особенного не сделал, чтобы это заслужить. До встречи с Мирейей у него была недолгая интрижка с девушкой из Корпус-Кристи[18], только что закончившей Уэлсли[19], но ее таинственность скоро сменилась нудной пилежкой, и он понял, что влез в эту связь преднамеренно, из неосознанной скуки. Он провел два года, пытаясь понять штатскую жизнь, осознавая при этом, что он никогда особенно не понимал и армейской жизни, – армия была для него чем-то вроде сварливой матери, а он – приемный сиротка, с которым обращались настолько хорошо, насколько он справлялся с работой. Девушка из Техаса была прекрасна, длиннонога, умна, но слишком молода и взбалмошна; она была как дом, желающий, чтобы в нем завелись привидения, в то время как Мирейя, лишь несколькими годами старше, уже была домом с привидениями. Он играл в теннис у Тиби больше трех месяцев, а она все еще не удостаивала его ничем сверх формального приветствия. Как-то после ужина, за которым было слишком много выпито, она застала его у себя в библиотеке – он смотрел книги, в то время как другие мужчины играли в бильярд на деньги по-крупному, а женщины обсуждали новинки от Живанши и то, что Хэлстон[20] стал ужасно банален.

После Гуантанамо, где он начинал службу, а потом Торрехона он владел испанским в совершенстве. Он терпеть не мог быть глупее других – мальчишкой в Индиане он разобрал восьмицилиндровый фордовский мотор, чтобы понять его устройство, а в армию пошел только ради возможности работать с реактивными двигателями. Его всегда удивляло, что штатские не понимают, какой высокий интеллект нужен пилоту реактивного истребителя. Над испанским языком он работал так же тщательно и методично. В среднезападных штатах есть особый тип людей – одинокий мальчик с фермы, желающий знать все на свете, и в Гуантанамо он для начала задумался, почему люди говорят на разных языках; вопрос простой, но от этого не менее захватывающий. Но у мальчиков с фермы – своя особая провидческая энергия, и он влюбился в идею об искусственности языка и выучил испанский в качестве контрольного примера, учась подобно идиоту-гению, постигшему китайский календарь, и продираясь через романы и стихи. Никто из друзей и соседей по казарме не осмелился задавать вопросов, потому что он был прирожденный лидер и все, что делал, делал лучше всех – бильярд, плавание с трубкой и маской и в конце концов теннис; он от природы умел всех переблефовать, быть безумнее и храбрее всех остальных.

И вот эта очаровательная женщина подошла к нему, когда он стоял у нее в библиотеке и держал в руках одну из ее книг, знакомый ему сборник Лорки – барселонское издание, кожаный переплет, тончайшая лощеная бумага. Он был совершенно обескуражен трехмесячным невниманием хозяйки дома. Положение усложнилось настолько, что "решительный бросок" в область застарелой неловкости был уже немыслим, и при виде ее он терял весь светский лоск и легкость в общении. Он сбивался с темпа от одного брошенного ею взгляда, а вчера, когда они плавали, ему пришлось выпить, иначе не хватило бы сил смотреть, как она откусывает от сложного сэндвича, а потом заявляет, что пойдет отдыхать, и Тиби пожимает плечами в знак полнейшего недоумения. Он решил, что она записала его, как друга Тиби, в разряд тупых бизнесменов, и при всяком удобном случае старался тонко намекнуть ей, что он не такой. Когда она подошла к нему у книжного шкафа, это был первый случай поговорить с ней наедине. Она наклонила книгу, которую он держал в руках, и прочитала перевернутое название. Улыбнулась и процитировала стихи Лорки: "Quiero dormir el sueno de las mansanas, alejarme tumulto de los cementerios..." ("Хочу уснуть я сном осенних яблок и ускользнуть от сутолоки кладбищ"[21]). Он решил, что никогда не слышал ничего прекраснее, уставился в потолок, краснея безыскусно, как мальчишка, и процитировал из того же поэта: «Tu vientre es una lucha de raices/ у tus labios una alba sin contorno./ Bajo las rosas tibias de la cama/ los muertos gimen esperando tamo» («Бедра твои – как корни в борьбе упругой,/ губы твои – как зори без горизонтов./ Скрытые в теплых розах твоей постели,/ мертвые рты кричат, дожидаясь часа»[22]).

Она смотрела на него примерно секунду, и в висках у него тупо стучало. Она покраснела и отвернулась, а он хотел сказать какую-нибудь глупость, чтобы разрядить напряжение, но не находил слов. Она задрала подбородок, словно глядела на что-то очень далекое, а он смотрел на ее шею и думал, что чует запах – среднее между клевером и апельсином. Он уронил томик, а она засмеялась и ушла. Он проглотил бокал бренди, поперхнулся, и слезы выступили на глазах.

В ту ночь, добравшись домой, он обнаружил, что бегает взад-вперед по квартире и не может уснуть, несмотря на таблетки и алкоголь. На рассвете он отправился с Куклой в пустыню и велел ей искать дичь, но собака скоро потеряла интерес к этому занятию, потому что был август, сезон еще не открылся и ружья у него с собой не было. Собака навела его на маленькую сову в зарослях мескита и забегала кругами, радуясь, что подшутила над хозяином. Он решил, что ему нужно долгое путешествие. Последний раз он не владел ситуацией в отношениях с женщиной, когда ему было восемнадцать лет. Она приводила ему на ум портреты Модильяни, виденные в парижском музее. Он вспомнил, как подумал при виде одной картины: "Вот такую женщину я мог бы полюбить". Чепуха какая. Кукла царапалась и скулила у ног, а он стоял, невидяще глядя на заросли юкки и мескита.

По дороге домой у него раскалывалась голова, и он раз шесть менял кассеты в магнитоле. Послушал "Пирату стукнуло сорок" Джимми Баффета[23] и преисполнился отвращения к себе. Позвал Куклу на переднее сиденье, что ей редко дозволялось, и гладил ее по голове, думая, что будет счастлив переключиться обратно на официанток и стюардесс. Он никогда не любил богачек. Несколько месяцев назад они с девушкой из Корпус-Кристи пошли купаться, и она забыла снять с руки часы от Тиффани – он подумал, что стоимости этих часов хватило бы на год жизни его семье во времена его детства в Индиане. У его родителей были небольшая ферма и автомобильно-тракторная ремонтная мастерская. Если с деньгами было туго, отец бывало обменивал подержанный аккумулятор на трех кур к воскресному обеду. Он не понимал, как это его угораздило отчаянно влюбиться в жену мексиканского миллионера, а может, и более чем миллионера, поскольку у Тиби был «лир-джет» и еще двухместный «пайпер-команч» для аэропортов поменьше. Он решил, что, добравшись домой, позвонит Ванетте. Она – его ровесница, дважды разведенная, работала официанткой в мясном ресторане и была очень хороша в постели. Она несколько раз ездила с ним на охоту и рыбалку и прекрасно умела готовить куропаток на мескитовых углях. Правда, она постоянно рассказывала безнадежно плоские анекдоты, а дома у нее висели картины на черном бархате, изображающие, в числе прочего, быка с налитыми кровью глазами и закат на Таити. Как-то он страшно разозлился на нее, проснувшись утром и застав ее за мытьем его машины.

• Предыдущая
• 4/19
• Следующая