Закон против тебя - Воронин Андрей Николаевич - Страница 21
- Предыдущая
- 21/73
- Следующая
Комбат открыл один глаз.
– Чего?
– Моя, говорю, вина, – перевел Подберезский.
– Это по-каковски же?
– Да по-латыни… Я когда-то гулял с девицей, которая училась на фармацевта. Нахватался от нее всякого дерьма…
– Нет, брат, – возразил Комбат, опять закрывая открывшийся было глаз. – Дерьма ты нахватался не тогда, а вчера вечером. Будь мы с тобой чуток пожиже, уже, наверное, остыли бы.
Подберезский завозился, пытаясь воткнуть палку с висевшими на ней трусами нижним концом в землю.
Наконец это ему удалось. Теперь палка напоминала странный кривой флагшток с двумя еще более странными вымпелами, безжизненно повисшими в неподвижном утреннем воздухе.
Убедившись в том, что в ближайшие несколько минут это сооружение не обрушится в костер, Подберезский пошарил вокруг и выудил из травы одну из выпитых накануне бутылок.
– «Русалочьи слезы», – прочел он на этикетке. – Ну и название!
– Очень правильное название, – не открывая глаз, сказал Рублев. – Слезы и есть. Водяной засосал стакан и ласты склеил, а русалка, ясное дело, сидит и плачет. Нет, ты только посмотри! Все на месте: и акциз, и смазка на донышке, и клей на этикетке… Мяса вот только жалко.
Подберезский издал странный звук.
– Не надо про мясо, Иваныч, – сдавленным голосом попросил он. – И без того тошно…
Комбат вдруг открыл глаза, протянул руку и, отобрав у Подберезского бутылку, стал внимательно изучать этикетку, щурясь и держа бутылку так, чтобы отблески костра освещали набранный мелким шрифтом текст.
– Ты давай, давай, – проворчал он, не прерывая своего занятия, – суши обмундирование. Утро скоро. Еще проедет кто-нибудь мимо… Так… Где же оно тут? Ага, вот. ООО «Заря», поселок Куяр, Марий-Эл… Во дела!
– В самом деле? – встрепенулся Подберезский. – Марий-Эл? Так я же как раз туда и еду!
– Вот-вот, – сказал Комбат. – Знаю я этот Куяр, – продолжал он задумчиво. – От Йошкар-Олы километров двадцать, не больше. Прямо по шоссе, никуда не сворачивая… Ты смотри, что эти черемисы вытворяют! Навострились, мать их за ногу, народ травить… – Он не глядя сунул бутылку за спину. – Но места, Андрюха, там просто изумительные. Как у Шишкина, честное слово. Вот вспомнил, и заскучалось чего-то… Съездить, что ли, с тобой?
– Иваныч, – осторожно сказал Подберезский, – а Иваныч! Александр Македонский тоже был великий полководец, но зачем же табуретки ломать?
– Давай, давай, – ворчливо ответил Комбат, – поворачивай подштанники, а то подгорят.
Подберезский вздохнул, опустил пониже свой импровизированный вертел и принялся водить наполовину просохшими трусами над дотлевающим кострищем, отгоняя свободной рукой проснувшихся комаров и морщась, от головной боли. Комбат снова прикрыл мутные от зверского похмелья глаза, не обращая на комаров ни малейшего внимания.
Подберезский осторожно покосился на него, представил себе предстоящую поездку и, не сдержавшись, злорадно ухмыльнулся. Где-то далеко, за Волгой, среди лесов и болот, в самом центре Марийской автономии, жил-поживал человек, еще не знавший, что в скором времени ему предстоит познакомиться с Борисом Ивановичем Рублевым. На мгновение Подберезскому стало жаль этого незнакомца, но он прогнал неуместное чувство жалости и вернулся к своему занятию как раз вовремя, чтобы спасти уже начавшее тлеть нижнее белье своего батальонного командира.
Через двадцать четыре часа темно-синяя «тойота»
Подберезского пересекла Московскую кольцевую и, постепенно наращивая скорость, взяла курс на восток.
В залитом под самую пробку вместительном баке тяжело плескался бензин, на заднем сиденье лежал в прозрачном пластиковом чехле выходной костюм Подберезского. Одетый в полосатый десантный тельник без рукавов и обрезанные выше колен застиранные добела джинсы Подберезский вел машину, выставив в открытое окно загорелый локоть и внимательно глядя на дорогу. Он курил, вполуха слушая передаваемый по радио прогноз погоды, а рядом с ним, удобно раскинувшись в мягком пассажирском кресле, дремал, надвинув на глаза длинный козырек бейсбольной шапочки, бывший командир десантно-штурмового батальона майор запаса Борис Иванович Рублев. Сейчас, когда он спал, его лицо было расслабленным и умиротворенным, и, покосившись на него из-под темных очков, Подберезский подумал, что эта поездка может пройти весело и мирно, без мордобоя, ломанья стульев и прочих эксцессов. Впереди их ждало море солнца, чистый воздух напоенный ароматом сосновых лесов, а в самом конце – встреча со старинным приятелем и сослуживцем Михаилом Баклановым. На этот случай в багажном отсеке джипа было припасено достаточно дорогой, с гарантированным качеством, идеально прозрачной огненной воды в квадратных литровых бутылях.
Подберезский хмыкнул, выбросил в окно окурок и прибавил газу, чтобы успеть засветло покрыть как можно большее расстояние.
– Едет, – сказал Леха-Большой и раздавил окурок о верхнюю трубу металлического ограждения, на котором они сидели как два воробья-переростка.
– Где? – встрепенулся Леха-Маленький, отрываясь от созерцания стройных ног молодой мамаши, которая не спеша шла мимо, толкая перед собой детскую коляску. – А, вижу. Легок на помине!
Возле них затормозил огромный черный «ниссан» с запыленными бортами. Хромированные дуги и подножки горели на солнце ослепительным блеском, отбрасывая в сторону острые злые блики. Оба передних стекла джипа были опущены до упора, в салоне на всю катушку грохотала музыка.
Большой и Маленький, как их из экономии называли приятели, лениво сползли с ограждения и подошли к машине.
Леха-Большой, основательно заплывший жирком двухметровый качок, был одет в просторные блекло-зеленые брюки и линялую серую майку без рукавов, которая открывала жирные плечи, красные от солнечных ожогов бицепсы и потную безволосую грудь.
На толстой шее поблескивала золотая цепочка с массивным безвкусным крестом. Леха-Большой был блондином и, как большинство блондинов, очень плохо загорал.
Леха-Маленький уродился низкорослым, тощим, черноволосым и смуглым, что делало его карикатурным антиподом Лехи-Большого. Он был одет в пеструю летнюю рубашку с коротким рукавом, пыльные черные джинсы и сандалии с открытыми носами, из которых торчали босые грязноватые пальцы. У него было скуластое лицо с широким ртом и маленькие, слегка раскосые глаза с вечно припухшими веками, выдававшие в нем аборигена. На его костлявых бедрах блестел многочисленными хромированными бляшками широкий кожаный ремень, на шее, как и у Лехи-Большого, болталась золотая цепь, а в потной руке была зажата трубка мобильного телефона. В заднем кармане джинсов Леха-Маленький всегда носил любовно отточенный и отполированный нож-бабочку, а на безымянном пальце его левой руки сверкал массивный золотой перстень из дутого золота.
Леха-Большой неторопливо приблизился к джипу, держа в опущенной правой руке тощую спортивную сумку, зачем-то огляделся по сторонам, вертя круглой головой с коротко стриженными волосами, сквозь которые неприятно розовела обожженная солнцем кожа, открыл переднюю дверцу и тяжело взобрался на пассажирское сиденье, заставив высокую машину качнуться и слегка просесть на амортизаторах. Леха-Маленький последовал его примеру, юркнув назад и аккуратно захлопнув за собой дверцу.
Джип тронулся и неторопливо покатился вдоль улицы.
Водитель, мужчина лет сорока, одетый, несмотря на жару, в белую рубашку с галстуком и легкий пиджак, ткнул пальцем в переносицу, поправляя очки с дымчатыми стеклами, выключил магнитолу и недовольно повел носом в сторону Лехи-Большого, от которого сильно разило потом.
– Зачем позвал, Андреич? – фамильярно спросил Леха-Большой, поудобнее устраиваясь на сиденье и кладя на колени сумку. – Что, работа есть?
Сидевший за рулем Манохин немного пожевал губами, решая, с чего начать. Настроение у него было отвратительное, и больше всего ему сейчас хотелось для начала расквасить физиономии обоим Лехам – сначала Большому, а потом Маленькому. «Ухари, – подумал он с ненавистью. – Яйца вам оторвать, чтобы работать не мешали…»
- Предыдущая
- 21/73
- Следующая
