Комбат против волчьей стаи - Воронин Андрей Николаевич - Страница 56
- Предыдущая
- 56/71
- Следующая
— Все равно я тебе ничего не скажу.
— Послушай, — говорил Курт ласковым голосом, — ведь мы тебе хорошо платили, ты был не бедным человеком, не таким, как эти задрученные казахи, так что зря ты связался с ментами, ой, зря. Сейчас ты об этом пожалеешь.
— Пристрели меня, — попросил Марат.
— Ну нет, это было бы слишком просто, — произнес Курт и кликнул Федора.
Он прекрасно понял, что Марат ничего не скажет.
Да собственно говоря, тот, наверное, имен с должностями и не знает.
Федор со своим приятелем и коллегой прибежали на голос Курта, как псы прибегают на зов хозяина.
— Слушай, Федор, возьми веревку подлиннее, перекинь вон через ту балку, — Курт ткнул погасшей сигаретой вверх.
Федор задрал голову и посмотрел.
— Это еще зачем? — спросил он.
— Не задавай, Федя, вопросов, ты же знаешь, я этого не люблю, все увидишь. На все свое время, так что давай, и веревку найди покрепче.
— Будет сделано.
Через пару минут Федор вернулся с длинным капроновым шнуром, который лежал в машине и предназначался на случай буксировки «уазика».
— Пойдет? — спросил он у Курта.
— Годится. Перебрасывай через балку.
— Давай я, — сказал широкоплечий мужчина, — я это умею делать.
И действительно, он свернул шнур кольцами, оставил конец в левой руке, а правой несильно размахнувшись бросил веревку вверх по наклонной. Шнур размотался на лету и, просвистел над балкой, свободный конец завис в воздухе в метре от земли.
— Ну что, нормально? — спросил мужчина у Курта.
— Нормально, Монгол, — сказал Курт, — привяжи ему руки, а затем мы его вздернем вверх.
Марат как ни дергался, не смог оказать достойного сопротивления двум дюжим мужикам, те быстро продели свободный конец веревки в руки, крепко связанные до этого.
— Что это ты задумал, Курт? — спросил Монгол.
— А ничего особенного. Просто хочу посмотреть на его морду, когда он увидит свои потроха.
— Чего-чего? — переспросил Монгол.
— Не спеши, все сам увидишь.
Марата приподняли, его ноги оторвались от цементного пола сантиметров на пятьдесят.
— Подождите, не тяните больше, — обратился к своим приятелям-помощникам Курт, — вот что надо сделать.
Он подошел к Марату, разорвал на его груди футболку, затем майку.
— Вот так и будешь висеть, от холода ты не умрешь, осень у вас что-то теплая, даже теплее, чем в Москве, там сейчас дожди, дожди, а здесь сухо, солнышко светит.
— Скотина, скотина, ты! Жаль, что я не могу тебя пристрелить, — Марат понял, что самым лучшим для него будет вывести из себя бандитов, разозлить их до такой степени, чтоб они его сразу убили, пристрелили Но на тех все, что он не выкрикивал, не действовало — Ну ладно, займемся делом, — в правой руке Курта появился нож, щелкнула кнопка и сверкающее лезвие выскочило из рукоятки, украшенной перламутровыми пластинами. Курт подошел к Марату абсолютно спокойно, как опытный мясник подходит к вздернутой за ноги туше свиньи или коровы.
— Ну что, приятель, я же тебе обещал, а свои слова Курт держит. Если что пообещаю, то уж знай, выполню.
— Козел, ты! Урод! — прокричал Марат.
Острое как бритва лезвие ножа вспороло ему живот чуть ниже пупа.
— Ну-ну, спокойно, — глядя на разрез, бормотал Курт.
Марат заскрежетал зубами от боли, злости и собственного бессилия. Он попытался дернуться. Курт резанул еще раз и кишки, вздуваясь, начали выпирать из брюшной полости.
— А теперь поднимите его повыше, метра на полтора, а лучше на два.
Марат кричал от нестерпимой боли, кричал так, что мороз пробирал и Федора и Монгола, даже они были ошарашены такой кровожадностью Курта, таким изощренным садизмом. Но не выполнить его приказ они не могли, ведь было понятно, что иначе подобное может случиться и с ними.
— А знаешь, Марат, — запрокинув голову, говорил Курт, — если бы ты не сделал глупость, то я никогда бы не догадался, что ты стукач. Не надо было тебе звонить из дому в Москву ночью. Ты мог бы прийти на почту заказать разговор, позвонить. А ты спешил, хотел прогнуться перед начальством. Может, надеялся медаль получить или повышение, ты кто лейтенант, старший лейтенант, капитан?
Сизо-сиреневые кишки медленно вываливались из разрезанного живота Марата и опускались все ниже, вначале к коленям, затем к башмакам.
— Ну что, ребятки, пойдем. Пускай повисит, кишки выпадут, прибегут собаки или волки и примутся их жрать. А может, прилетят птицы. Монгол, это правда, что здесь никого нет.
— Да, на пятнадцать, а то и двадцать километров ни одной живой души.
— Вот и славненько, поехали, ребятки. Пока, Марат. Прощай.
Федор и Монгол уходили под истошные вопли Марата, тот терял на несколько мгновений сознание от нестерпимой боли и тогда затихал, потом приходил в себя и судорожно дергался. Каждое движение его тела приводило к тому, что кишки падали все ниже и ниже.
Уже выйдя из зернохранилища, Курт оглянулся.
— Красиво висит. Веревка, надеюсь, не порвется.
— Выдержит, — ответил Монгол, — она «уазик» вытягивает, а человека, тем более выдержит.
— Это не человек, это шестерка. Я таких ненавижу.
Сказав это, Курт тут же подумал о себе, ведь и он предал своих хозяев, перекинулся к тем, кто больше заплатил.
Из-за угла элеватора выглянул рыжий пес, с длинной мордой и горящими глазами. Пес водил головой из стороны в сторону, его уши стояли торчком, а шерсть на загривке шевелилась.
— Чует, видно, добычу, — произнес Курт, взглянув в сторону пса.
— Побоится, не пойдет, — сказал Монгол голосом знатока.
— Жрать захочет — пойдет.
— Может быть, — заметил Федор.
Ему хотелось, как можно скорее оказаться в машине, хотелось закрыть уши руками, чтобы не слышать воплей и стонов живьем подвешенного к балке Марата.
— Ты, Федя, не волнуйся, все будет хорошо. Садимся и едем, — резко бросил Курт. — Я еще хочу отдохнуть. Монгол, за руль. Федя волнуется, руки у него дрожат, а ты дорогу знаешь.
— В Джезказган? — спросил Монгол.
— А ты что, можешь завезти меня в Париж? Или в Москву?
— Мог бы, — заулыбался Монгол.
— Ну, может быть, потом съездим.
«Уазик» с военными номерами затрясся по дороге, быстро удаляясь от заброшенного элеватора. Монгол гнал, не жалея машину, ему самому хотелось как можно скорее уехать от этого страшного места. И вообще, ему хотелось поскорее расстаться с Куртом и Федором. Чего-чего, а даже он, видавший виды и привыкший к жестоким разборкам с конкурентами, подобного садизма и жестокости никогда не видел.
«Взял бы и пристрелил, — думал Монгол, — так нет же надо еще и помучить.»
— Сколько он будет еще мучиться? — спросил Федор.
— Думаю, если сердце крепкое, и собаки жрать не начнут, то, может быть, сутки или двое.
— Слушай, может, пристрелим? — сказал Федор.
— Попробуй пристрели. Высади его, Монгол, пусть идет пристрелит. А мы поедем дальше.
— Да нет, Курт, это я так.
— Это хорошо, что так. А что это там впереди? — Курт насторожился и приник к стеклу.
— А-а, это сгоревшая машина, тягач.
— А что он здесь делает?
Уазик приближался к сгоревшему тягачу.
— Да чего-то, наверное, на космодром тащил. Может, ступень от ракеты, а может еще какую железяку, да и сгорел. Он уже лет восемь здесь стоит. Сгорел вместе с водителем, взорвалось что-то.
— А что, никто не знает? — спросил Курт таким голосом, словно бы ему было очень интересно.
— Водитель сгорел, молодой парень, солдат срочной службы, — говорил Монгол.
— Жалко солдата, небось маманя плакала, убивалась, — сказал Курт, раскуривая сигарету.
Он сказал таким тоном, словно бы ему на самом деле было жаль незнакомого парня, хотя минут двадцать назад он безжалостно мучил человека и оставил того мучительно помирать.
Федора даже немного покоробило от подобного заявления Курта.
Но он понимал — спорить бессмысленно. Если Курту захочется, то он прямо сейчас, прямо здесь в казахстанской степи может прирезать и его или пристрелить, и тут же примется о чем-то мелком сожалеть.
- Предыдущая
- 56/71
- Следующая
