Пожиратели звезд - Ромен Гари - Страница 27
- Предыдущая
- 27/75
- Следующая
Он показал кольца с бриллиантом и рубином. Все уставились на них. Брат уже не усмехался. Мать оставила свои кастрюли и подошла взглянуть на руки сына. Осторожно потрогала кольца. Глаза сестры вспыхнули, она восхищенно улыбнулась ему.
– Смотрите, все смотрите. Теперь я уже кое-что значу. Если они вам скажут, что меня задница кормит, убейте их. Они лгут. Я беру все, но никогда ничего не делаю. Меня чужие задницы кормят. Смотрите. – Он поднес руку к свету. – Это не стекляшки. И это только начало. У меня будет все, что захочу. Все хорошие вещи. Я знаю, как взяться за дело.
– Что же ты делаешь, чтобы прокормиться? – спросил отец.
– Ничего, – ответил Хосе. – Я не работаю. Если начинаешь работать, никогда уже потом из работы не вылезешь. Достаточно иметь связи, знакомства с нужными людьми – они представят тебя другим; так и забираешься все выше и выше. Это вроде пирамиды Цапотцлана там, в лесу. Предки наши знали, что делали, они знали, что мир – пирамида, а тот, кто стоит наверху, приказывает всем. Получаешь и американские машины, и чистых женщин, и красивую обувь, и отлично сшитые костюмы. И это…
Растопырив пальцы, он вновь вытянул руку. Сестра потрогала рубин:
– Красивый.
Хосе снял кольцо и швырнул ей:
– Держи. Дарю.
Она посмотрела на кольцо, но не посмела его взять.
– Бери. Это пустяк. У меня их полно.
– Говорят, у тебя плохие приятели, – молвил отец, – которые подают тебе дурной пример.
Ты ведешь нехорошую жизнь.
– У меня хорошая жизнь. Я имею все, что хочу. Я сделал свой выбор. И знаю, что делаю.
Да, я плохой, но, если хочешь подняться наверх, в этом мире надо быть плохим и иметь дело с влиятельными людьми. Ничего из ничего не бывает. Но у меня есть талант. Меня уже знают. Я стану великим тореро, самым великим из всех. Более великим, чем Ордонез, более великим, чем Эль Чико.
Брат посмотрел ему прямо в глаза, опять с усмешкой.
– Maha! – бросил он. – Видел я, какой ты тореро.
Хосе окаменел. Он почувствовал, как кровь бросилась ему в голову, и не знал, что сказать.
– Я ездил в город на фиесту – мне заплатили за то, что я плясал cuja с крестьянами. Я видел, какой ты тореро.
– Это когда? – спросил Хосе. – Теперь я в этом деле уже не новичок.
– В прошлом месяце, – ответил брат. – Я был там. Я тебя видел. И слышал, как толпа издевалась, свистела и хохотала. И тоже свистел и хохотал вместе с ними. На это стоило посмотреть. Ты и в самом деле плохой. Люди вокруг меня говорили, что ты хуже всех, что у тебя есть богатый покровитель, который платит деньги за то, чтобы тебе позволили выйти на арену.
Отец продолжал есть. Теперь все избегали смотреть на Хосе, лишь брат продолжал сверлить его презрительным взглядом.
– В один прекрасный день я тебя убью, – сказал Хосе.
– Замолчи, – приказал отец.
– Может быть, я и тебя убью, – заявил Хосе. – Я всех вас поубиваю. Просто так, лишь бы доказать. Да, у меня нет сейчас того, что мне нужно, но когда-нибудь я это получу. Вот увидите. И тогда у меня будет все, а вам я не дам ничего.
– Нет у тебя таланта, – заметил брат.
– Однажды я вернусь сюда – вот тогда я вам покажу, – ответил Хосе.
– Нечего тебе показывать, – сказал брат, – видел я тебя.
– Не обязательно тебе становиться тореро, – рассердился отец. – Почему ты не хочешь попробовать что-то другое?
– Вот увидите, – твердил юноша. – Когда я вернусь сюда, все кругом украсят цветами и флагами, повсюду будут висеть мои портреты. А тебя все будут уважать только за то, что я твой сын. Я буду иметь власть и все, что приходит вместе с ней. Я знаю, как ее получить. Знаю, кто ее дает. Я ходил в школу. У меня были хорошие учителя, и я знаю. А вы не умеете даже читать. Я умею. Меня учили всему, что необходимо для того, чтобы стать кем-то, – испанцы всегда это знали, поэтому и стали нашими господами. Я хочу заняться политикой. Я знаю, как становятся президентами и генералами, как становятся богатыми и могущественными, я могу вам рассказать о том, как это удалось Трухильо, Батисте и всем прочим господам…
– Вижу, глотка у тебя еще шире задницы, – объявил брат. – А судя по кольцам и нарядам, задница у тебя должна быть ой какой широкой.
– Хватит, – вмешался отец.
Хосе сунул руку в карман. Но здесь, в отцовском доме, на глазах у матери, он не мог этого сделать. Может быть, это было проявлением слабости, но он не посмел. «Мне еще многому следует научиться, – подумал он. – Мне еще предстоит проделать долгий путь. Я не сделал еще того, что следует, я – всего лишь жалкий новичок. Не удивительно, что не было ни знака, ни ответа. Отец Себастьян всегда говорил, что Бог видит все, что происходит в душе человека, и что тот, Другой, тоже это видит. Seсor знает, что я еще недостаточно плох. Но однажды я таковым стану. И тогда получу все. И стану господином».
Он оттолкнул от себя тарелку и встал:
– Я найду свою дорогу и пойду далеко. Я знаю, как взяться за дело.
Он вышел.
Смех брата раздался за его спиной. Они не верили ему. Глупые индейцы, ублюдки-кужоны, собаки, его племя. Они никогда не ходили в школу и не знали ничего на свете. Он шагнул в заросли тростника, глядя на звезды и размышляя о том, где же ему переночевать и повезет ли ему когда-нибудь, получит ли он нужную поддержку. Это оказалось гораздо труднее, чем он представлял себе. Слишком много конкурентов, слишком много людей, готовых на все. В стране, где каждый солдат, каждый полицейский, каждый метатель ножей обладает той же верой, что и у тебя, одержим тем же стремлением преуспеть, мало быть просто плохим. Мало быть плохим – нужно стать хуже всех. Как-то он слышал об одном великом вожде – там, за океаном, – звали его Гитлер, и он заставил содрогнуться весь мир. Имение этого-то Хосе и жаждал: стать любимым и почитаемым, заставив содрогнуться весь мир. Мир этот – не что иное, как мерзкая шлюха, которая обожает хороший пинок и отдается тому, кто сильнее. А ему всего семнадцать.
Он подскочил, почувствовав вдруг руку на своем плече, – сигара вывалилась изо рта, – покрылся гусиной кожей и оцепенел; никогда в жизни он не испытывал подобного испуга, а это оказалась всего лишь сестра.
– Ты забыл свои кольца.
– Я подарил их тебе, – промолвил он. – Продай их и купи себе платье. А я подарю тебе другие, если поедешь со мной в город.
– Я знаю, чего ты там от меня потребуешь, – заметила девочка.
– Тогда оставайся и дальше здесь гнить.
– Я поеду, – сказала она. – Хватит с меня этой рыбы.
Он испытал некоторое разочарование этой ночью, обнаружив, что она уже не девственница: она призналась, что уже невесть с каких пор с ней занимался любовью их брат. Его охватило отвращение и отчаяние, он уже не знал, что и предпринять.
На протяжении многих лет его брат грешил с этой девчонкой и оставался всего лишь поганым земляным червем, которого ночами била лихорадка. А отец Хризостом утверждал, что это смертный грех. Значит, должна же быть какая-то заслуга в совершении этого греха; полагается же за это что-нибудь: некоторое облегчение участи, какой-то знак благосклонности.
Исходя из того, что ему прежде внушали, то, что творил его брат, – великое зло, а значит, это должно было ему помочь выбраться из грязных лохмотьев раба, расстаться со своей вонючей норой и отвоевать место под солнцем. Вот это было бы действительно вознаграждением по заслугам. И к чему же тогда образование? Или учителя обманывали его? Может быть, это вовсе и не грех и следует делать что-то другое.
– Почему ты дрожишь? – спросила девочка.
Быть может, с собственным телом вообще невозможно сделать ничего по-настоящему плохого, подумал он, ни плохого, ни хорошего; ему вдруг вспомнилось, что из газетных комиксов, повествующих о жизни Гитлера, следовало, что великий вождь не ел мяса и пил лишь воду.
Быть может, тело не в счет – что с ним ни делай, все равно будешь чист и безгрешен, а зло обитает вне его? Пожалуй, и в самом деле большого зла задницей не наделаешь.
- Предыдущая
- 27/75
- Следующая
