Сорвать банк - Гарднер Эрл Стенли - Страница 18

• Предыдущая
• 18/48
• Следующая

Чей-то голос продолжал повторять хриплым шепотом: «Девятое нижнее... девятое нижнее... у него девятое нижнее». Тут я осознал, что причиной землетрясения были руки, дергающие за мое одеяло.

Я раскрыл глаза и спросил:

– В чем дело?

– Вас хочет видеть этот джентльмен...

– В чем дело? Кто меня беспокоит? – произнес я, борясь с чувством какой-то нереальности происходящего и растущим негодованием.

– Включите свет! – произнес кто-то, приказывая, очевидно, проводнику.

Я сел на полке. Раздвинул шторы, отделяющие купе от коридора. И увидел в дверях купе лейтенанта Клейншмидта рядом с проводником, одетым в белую куртку, удивленно таращившим глаза.

Вагон медленно набирал скорость. Откуда-то донесся мягкий свисток локомотива. Зеленые шторы – в купе и коридоре – покачивались в такт ходу поезда. Из-за некоторых высовывались головы любопытствующих пассажиров: это я уснул, а они бодрствовали и заинтересовались, почему возник весь этот шум.

– В чем дело, лейтенант?

– Ты возвращаешься, Лэм.

– Куда это?

– В Лас-Вегас.

– Когда?

– Прямо сейчас.

– Не угадал, лейтенант. Я собираюсь прибыть в Лос-Анджелес утром ровно в восемь тридцать.

Он посмотрел на часы.

– Я сел в Иермо в два тридцать, – сказал он, – следующая короткая остановка в Барстоу, в три десять. К этому времени ты должен быть готов сойти с поезда.

– Это что, та форма сотрудничества, которую я получаю в обмен за предоставленную полиции информацию? – спросил я зло.

– Начинай одеваться, Лэм. – И добавил: – Сейчас я для тебя официальное лицо. Имей в виду, пожалуйста.

– Как ты сюда добрался? – спросил я, начиная выпутываться из пижамы.

Гигант Клейншмидт стоял, опершись одним локтем на ребро верхней полки и глядя на меня сверху вниз.

– Самолетом. За поездом идет машина. Мы вернемся и...

Мужской голос с верхней полки спросил раздраженно:

– Почему вы не воспользуетесь телефоном?

– Извините. – Клейншмидт мог быть и вежливым.

Я молча оделся. Закончил собирать вещи. Рука Клейншмидта протянулась и взяла мой саквояж. Мы пошли с ним к мужской уборной.

– Что тебе надо взять с собой, Лэм? – спросил Клейншмидт.

– Зубную щетку, расческу...

– Ладно. Я тут побуду за камердинера.

Я почистил зубы, умылся, причесался и протянул в полуоткрывшуюся дверь руку за рубашкой. Клейншмидт держал ее в своих руках и пристально разглядывал.

Я положил расческу, зубную щетку и зубную пасту обратно в саквояж. Клейншмидт схватился за ручку своей громадной лапищей.

– Я и сам в состоянии его понести, лейтенант, – сказал я.

– Ничего, ничего, пусть побудет у меня.

Подошел проводник.

– Всего через несколько минут прибудем в Барстоу, сэр. Мы остановимся там на секунду-другую. Будьте готовы тотчас спрыгнуть.

Клейншмидт кивнул.

Я курил сигарету.

– Что, собственно, происходит? – поинтересовался я у Клейншмидта.

– Извини, Лэм. Сейчас я ничего не скажу.

– По твоей манере действовать можно подумать, что ты расследуешь дело об убийстве.

Откусить бы себе язык! Выражение лица полицейского гиганта подсказало мне, что я совершил промах.

– Откуда тебе известно, Лэм, что совершено убийство? – громче, чем говорят ночью, спросил страж порядка.

– А что, было убийство?

– Это ты сказал, не я.

– Мы же не идиоты, лейтенант. Я сказал, что ты дергаешься, будто совершено убийство.

– Не совсем точно повторяешь то, что ты сказал.

– Черта с два, лейтенант!

– Сам ведь знаешь, что неточно.

– Сам я знаю, что точно. Такое есть выражение просто-напросто. А ты напрасно дергаешься, нет у тебя никаких причин скрывать от меня, если оно и произошло...

– Давай поговорим о чем-нибудь другом, пока будем добираться до Лас-Вегаса.

Поезд замедлил ход. Мы прошли через коридор в тамбур. Проводник стоял у выхода, держа ладонь на рычаге подъемной ступеньки. Когда поезд остановился, он поднял рычаг и рывком открыл дверь; спрыгнул со ступенек и замер, уставившись на нас. В рассветном сумраке блестели белки его глаз.

Жалящий воздух пустыни проник в ноздри, вызвал щекотку. Даже в кондиционированном вагоне нельзя избавиться от влажных испарений, выдыхаемых спящими. А холодный сухой воздух снаружи, чистый и острый, вычистил мои легкие со скоростью кинжального удара.

Я протянул проводнику четвертак. Он хотел было взять, но потом отдернул руку и сказал:

– Нет, сэр. Все в порядке, сэр. Я не хочу накликать беду. С добрым утром, сэр!

Я вернул четвертак на прежнее место – в свой карман.

Клейншмидт хохотнул.

Я посмотрел по ходу поезда вперед. Дул ветер. Пар от локомотива относило назад, тут же разрывая в клочья. Клейншмидт шагал впереди с моим саквояжем; он уж точно знал, куда направляется. Маленькое здание станции осталось позади; я взглянул на небо: звезды спокойно себе мерцали, густо утыкав темное полотно, – немигающие, сверкающие, острые белые точки. Так уж в этой пустыне: жара сменяется леденящим холодом.

– Пальто в саквояже? – спросил Клейншмидт.

– Нет. Нет как такового.

– Ладно, в машине будет тепло.

А вон и вправду – припаркованная машина. Из нее выскочил какой-то мужчина, распахнул дверь задней кабины.

Клейншмидт позаботился, чтобы я влез первым, закинул за спину саквояж, пристроился рядом.

– Поехали, – сказал он водителю.

Мы плавно развернулись от железной дороги к автостраде, пересекли мост. Внутри машины было тепло, но ощущалось холодное присутствие звезд; по обеим сторонам от нас, спереди и сзади простиралась пустыня, усиливая ощущение холодной ничтожности.

Я сказал Клейншмидту:

– Прекрасная погода, не правда ли?

– Еще бы.

– В чем дело? Меня обвиняют в каком-то преступлении?

– Ты просто возвращаешься, Лэм, вот и все.

– Если меня ни в чем не обвиняют, у тебя нет никакого права снимать меня с поезда и везти обратно.

– Может быть, оно и так. Но шеф велел мне привезти тебя, и ты вернешься.

– Откуда машина?

– Взял напрокат по дороге. А вон там у меня – самолет.

Похищение, что и говорить, подготовлено и проведено по всем правилам.

– Как бы там ни было, лейтенант, я рад, что мы друзья. А то ведь ты мог бы обидеться и ничего мне не рассказать.

Он рассмеялся. Водитель полуобернулся, потом снова глаза его уставились на дорогу.

Машина взревела, проделала серию скачков по неважной дороге с такой скоростью, что я мог всем телом почувствовать, как трудно живется всем ее пружинам.

Я пристроился в углу и погрузился в размышления. Клейншмидт откусил кончик сигары и закурил. Было тихо. Если не считать свиста холодного ветра да урчания мотора. Несколько раз мы пересекали песчаные барханы, длинные белые щупальца пустыни, принесенные ветром.

Мы были в пути уже около получаса, когда взошла бледная, изрытая оспинами кратеров старая луна, а спустя несколько минут машина замедлила ход.

Квадрат разноцветных огней обозначал периметр летного поля. Водитель сбавил скорость, фарой поискал поворот, нашел его и подъехал к квадрату. Сразу же я услышал рев авиационного двигателя и увидел огоньки, зажегшиеся на самолете.

Клейншмидт сказал водителю:

– Мне нужна расписка, чтобы я мог подтвердить свои расходы.

Водитель взял деньги, выписал квитанцию. Клейншмидт схватил мой саквояж, и мы вышли на холод.

Винт самолета монотонно вращался. Крупный песок хрустел под нашими ногами...

– Меня вышвырнут со службы, если узнают, что я хоть что-то тебе рассказал. Предполагается, что ты вступишь в кабинет шефа, не имея ни малейшего понятия о том, что происходит вокруг и что произойдет с тобой, – буркнул сквозь зубы Клейншмидт.

– Что за строгости! – воскликнул я.

Клейншмидт измерил взглядом расстояние от нас до самолета, замедлил шаг, чтобы не подойти слишком быстро.

– В какое время ты оставил Берту Кул в отеле «Сал-Сагев»? – спросил он.

• Предыдущая
• 18/48
• Следующая