Охотники до чужих денежек - Романова Галина Владимировна - Страница 24
- Предыдущая
- 24/60
- Следующая
– Ладно, мать, разберемся. – Данила натянул свитер, поправил высокую вязаную горловину и, скользнув губами по пухлой материнской щеке, одобрительно пробормотал: – А ты, мать, молодец. Просто Штирлиц, ей-богу!
– Скажешь тоже, – махнула она на него рукой, но все же с удовлетворенной улыбкой. – Была бы я Штирлицем, давно бы уж нашла способ просватать за тебя кралю эту неподступную. А то только все испортила, когда полотенцем ее охаживала в подъезде. А ты куда это собрался?
– Дела, мать. Дела... Нужно кое-что проверить, прежде чем... Ну да это неважно.
– Чего же, конечно! Зачем же матери-то рассказывать! Кто она мать-то, так...
– Ну, ма, будет обижаться! – Данила уже надел ботинки и сейчас нетерпеливо вдевал руки в рукава куртки. – Просто узнаю, что за мужик. Как зовут и все прочее.
– Чего же тут за секрет?! Генка его зовут, мужика этого. Генка Симаков. Ювелирный магазин у него на Охотничьей. А жена Лариска. Я одно время в их магазине подрабатывала, полы мыла. Секрет какой!
– А ты ничего не путаешь? – разом нахмурился Данила, уже нервно дергая замок. – Точно Симаков следил за Эльмирой?
– Точно! Симаков Геннадий Иванович, директор и хозяин ювелирного магазина «Корунд», следил за твоей зазнобой. А вот зачем и для чего он это делал, коли дружбу водил с ее папашей, этого мне не сподобили доложить. Не знаю!
– Вот и придется мне узнать, что за дела у него к ней. Не думал я, что это будет именно он. Вот не думал...
Данила хлопнул дверью, и вскоре послышался грохот поднимающегося с первого этажа лифта.
Вера Васильевна приоткрыла дверь своей квартиры. Несколько минут буравила глазами дверь соседей и тут вдруг, вспомнив что-то, начала спешно одеваться. Мысль, что посетила ее в это мгновение, показалась ей на удивление нелепой, но додумать ее в одиночестве, не представлялось возможным. Посему и поспешила она в тапках на босу ногу к соседке этажом выше, чтобы унять зуд любопытства, проснувшийся от неожиданного воспоминания.
Глава 13
Никогда и ни с одним мужчиной Зойка не бывала прежде так счастлива.
В Саше было все, чего только может желать женщина.
Грубая необузданная страсть, способная заставить раствориться в ней без остатка. Властность, с которой он мог подчинить себе ее единым взмахом ресниц. Сила, перед коей она млела, как никогда и ни с кем, сознавая свою слабость и беззащитность...
И в то же самое время, имея в своем арсенале подобный комплект достоинств настоящего мачо, Саша был очень раним и беспомощен.
Вспышки гнева его кончались, как правило, так же мгновенно, как и возникали. Он тут же становился на удивление робким и застенчивым. Виновато пряча глаза, он бормотал слова извинения, плавно переходя от них к неистовым ласкам.
Поговорка «бьет, значит, любит» как нельзя более кстати подходила к ее отношениям с новым возлюбленным. И, порой пугаясь его беспричинной ярости, Зойка затем смеялась над собственными страхами.
А Сашина беспомощность была способна умилять ее едва ли не до слез.
Нет, ну как может человек, одним нажатием пальцев справляющийся с позвонками на травмированных спинах, теряться перед раздолбанной розеткой или пугаться поднимающейся из кастрюли пены от закипающего мяса?!
Сила и слабость, воля и бесхарактерность, грубость и нежность...
Вся гамма этих противоречивых чувств, видимо, и дарила ей неповторимость ощущений, о которых она мечтала.
Куда подевалась ее феминистская сущность, заставляющая ее снова и снова пускаться в долгий путь поисков женского счастья?
Целую неделю Зойка ворковала над Александром, позабыв обо всем. Она вылизала до стерильной чистоты все комнаты этого странного дома. Убрала все следы недавнего ремонта, превратив в склад одно из подсобных помещений с выходом в сад. Вымыла окна и без устали стояла у плиты, стараясь сразить его наповал своими кулинарными способностями. Плевать ей было на неудобства, вроде отсутствия раковины и канализационного слива в кухне. Ей безразлично было то, что за водой все время приходилось бегать на второй этаж. Даже тот факт, что Александр не проявлял стремления оказывать ей помощь, не умалял ее желания хоть ненадолго стать хозяйкой этого дома.
«Сашенька, котлетку...»
«Сашенька, картошечку с курочкой».
Ее радостный щебет раздавался под сводами дома, стоило Александру переступить его порог. К его изумлению, эта толстушка нисколько его не раздражала. Даже более того, когда она напросилась пожить немного у него, написав на работе заявление на отпуск, он согласился без возражений, почти не раздумывая. А через пару дней даже поймал себя на мысли, что ее присутствие в доме делает его теплее и уютнее.
С ним никто и никогда так не нянчился. Мать была, но когда-то давно, и ее материнский инстинкт ограничивался тем, что она отбирала у него деньги, выпрошенные им у ворот церкви. Сестер, братьев и прочих родственников Александр не помнил и не знал. Отца не было никогда. Более того, о нем в их доме даже никто никогда не упоминал, и Саша небезосновательно долгое время предполагал, что он подкидыш.
Но мать развеяла его предположения, когда ему стукнуло восемнадцать и пришла пора пойти в армию.
– Не пущу! – стукнула она сухим кулачком о столешницу замызганного стола. – У меня вторая группа инвалидности, тебя не имеют права забирать.
– Все равно уйду, – упрямо стоял на своем Александр, уже давно собравший рюкзачок с нехитрыми вещичками. – Даже если мне придется перешагнуть через тебя...
Мать посмотрела на него тогда мутными от постоянного похмелья глазами и с плохо скрытой ненавистью процедила сквозь зубы:
– Такая же падла, как и папаша твой! Ненавижу его. И тебя ненавижу за то, что копией его вырос. Убирайся на все четыре стороны и возвращаться в мой дом не смей!..
Домом она называла старую халупу-пятистенок, оставшуюся еще бог знает от каких предков. Крыша у дома давно прохудилась. Полы почти полностью прогнили. Окна во многих местах были забиты фанерными листами. Так что, покидая отчий дом, Александр ничего, кроме облегчения, не испытывал. Как совершенно не испытывал и желания возвращаться сюда.
Но пока он служил, очень многое изменилось.
Во-первых, умерла мать, и единственным наследником дома-развалюхи и прилегающих к нему двадцати соток земли, заросшей сорняком, остался он.
Во-вторых, его дальнейшие жизненные планы были напрямую связаны с жизнью его родного города.
А в-третьих, он очень устал. Устал от ночлегов под открытым небом. От палаток, покрывающихся в октябре утренней изморозью, да так, что волосы пристывают к подушке. От надоедливой овсянки, комком стоявшей в горле...
Саша захотел домашнего очага, строительством которого сразу и занялся, как только у него появилась реальная финансовая возможность.
Потом, когда дом уже был выстроен и рабочие приступили к его отделке, он вдруг поймал себя на мысли, что этому монументальному строению все же чего-то не хватает.
– Баба тебе сюда нужна, братан, – сказано было ему кем-то из друзей под баночку пивка и таранку. – Без бабы и детей дом что улей пустой...
И Саша приступил к поискам нужной кандидатуры. Кто только не перебывал на его широченной кровати и перед объективом видеокамеры! И брюнетки, и блондинки. И высокие, и маленькие. И дамы в годах, и совсем юные нимфы. Все было не то...
Нет, дамочки, конечно же, были хороши. Некоторые из них оказывались очень даже фотогеничными, хоть порнофильм монтируй. Но на то, чтобы называться его спутницей по этой сложной жизни, чтобы делить с ним и радость, и горе, и нищету, и достаток... не могла претендовать ни одна из них.
Зойка...
Немного странная и внешне совсем несимпатичная. Фигура такая, будто по ней бульдозером кто-то основательно прокатился. Ноги короткие, икры толстые, покрытые черными волосками. К тому же зрение ни к черту. Кожа белая, рыхлая. На спине россыпь конопушек...
- Предыдущая
- 24/60
- Следующая
