Дело о тонущем утенке - Гарднер Эрл Стенли - Страница 4
- Предыдущая
- 4/51
- Следующая
– Вы хотите сказать, что адвокат должен все знать?
– Все знать невозможно, но основополагающие знания необходимы. Мало того, адвокат обязан знать, где и как добыть нужные ему сведения, и по ним суметь безошибочно определить правдивость показаний того или иного человека.
– Я вижу, вас взволновала стенограмма. – Делла посмотрела на озабоченное лицо Мейсона.
– Восемнадцать лет назад казнили человека. Может, он был виновен, а может, и нет. Но одно несомненно: повесили его потому, что адвокат допустил ошибку.
– Что же натворил этот адвокат?
– Прежде всего, он избрал неверную линию защиты: нечеткую, противоречивую.
– Разве закон такое не разрешает?
– Дело не в этом. Для человека это плохо, человеческая природа противоречий не выносит. Нет…
– Боюсь, я не понимаю.
– Видишь ли, законы сильно изменились за последние двадцать лет, а вот человеческая природа – ни капельки. Восемнадцать лет назад защитник мог заявить, что обвиняемый невиновен, явиться в суд и постараться это доказать. Одновременно он мог заявить о невменяемости своего подзащитного и выдвинуть соответствующие на этот счет доводы. Все это происходило в присутствии присяжных, так что адвокат становился не только защитником, но и участником разбирательства.
Делла давно уже научилась видеть в своем шефе то, что было глубоко скрыто от остальных, как это умеют делать люди, связанные долгими годами совместной работы. Поэтому, уловив его особую озабоченность стенограммой, она сказала:
– Давайте забудем о деле… Пустим лошадей легким галопом, вдохнем аромат пустыни и вернемся к делам после завтрака.
Мейсон кивнул, слегка пришпорил коня, и они пустились вскачь. Скоро они достигли узкого извилистого каньона, подскакали к воде и пальмам, спешились, чтобы позагорать на солнышке, наблюдая, как пурпурные тени убегают от солнечных лучей в глубоких расщелинах. Их окутал первозданный покой скал, тишина пустыни, им больше не хотелось разговаривать, нервы постепенно успокаивались, и они почувствовали необычайную умиротворенность. Назад возвращались молча, каждый думал о своем.
Мейсон принял душ, позавтракал и уснул глубоким сном. Встреча с Визерспуном была назначена лишь на вторую половину дня.
Они с Деллой ожидали его, устроившись на затененной террасе. Тени гор медленно скользили по долине, но до отеля они смогут добраться лишь через несколько часов. Жара к полудню становилась невыносимой.
Мейсон устроился в кресле и беспристрастным голосом принялся рассуждать об этом необычном деле.
– Большинство фактов вам известны, мистер Визерспун, – похлопал он ладонью по стенограмме, – но я хочу, чтобы мисс Стрит тоже имела полное представление о процессе, да и самому мне не помешает пересмотреть дело в логической последовательности событий… Поэтому я рискую наскучить вам, фиксируя внимание на том, что вам и так хорошо известно.
– Начинайте, – сказал Визерспун, – и поверьте, мистер Мейсон, если вам удастся убедить меня в невиновности этого человека…
– Я вовсе не уверен, что смогу это доказать, во всяком случае, на основании тех материалов, которыми располагаю в данный момент. Но нам стоит оценить их совершенно беспристрастно и объективно.
Визерспун поджал губы.
– При отсутствии доказательств противного приговор суда считается в силе.
Мейсон сделал вид, что не слышит, и заговорил ровным голосом, спокойно обращаясь главным образом к Делле Стрит:
– В тысяча девятьсот двадцать четвертом году Хорас Легг Эйдамс и Дэвид Лэтвелл сообща владели небольшим текстильным предприятием. Им удалось рационализировать производство, так что предприятие стало рентабельным и сулило в ближайшем будущем большие прибыли. Внезапно Лэтвелл исчез. Эйдамс сказал жене своего партнера, что ее муж уехал по делам в Рино и через несколько дней ей напишет, но время шло, а от него не было никаких вестей. Тогда миссис Лэтвелл стала наводить справки в гостиницах Рино. Лэтвелл там не останавливался. Он бесследно исчез.
После этого Эйдамс рассказал совсем другую историю… и не одну. Причем все они был разными. Миссис Лэтвелл заявила о своем намерении обратиться в полицию. И тогда Эйдамс, столкнувшись с перспективой полицейского расследования, сообщил уже совершенно новое.
Миссис Лэтвелл это показалось подозрительным, и она обратилась в полицию. Началось расследование. Эйдамс заявил, что Лэтвелл признался ему в том, что брак его оказался несчастливым и он любит молодую женщину, имя которой, однако, не упомянул. В газетах, да и в суде тоже она фигурировала как «мисс Икс». Эйдамс далее сказал, что Лэтвелл поделился с ним своим намерением бежать с этой женщиной, попросил усыпить на время бдительность его жены, сказав, что он уехал в Рино по делам. Эйдамс должен был теперь уже один управлять предприятием, выплачивая по двести долларов ежемесячно миссис Лэтвелл, остальную же долю своего партнера временно держать у себя.
Сама по себе эта история звучала вполне правдоподобно, но, поскольку в самом начале Эйдамс говорил жене Лэтвелла совсем иное, полиция произвела тщательное расследование и обнаружила труп Лэтвелла, зарытый в подвале текстильной фабрики. Нашлось множество косвенных улик, указывающих на виновность Хораса Эйдамса. Его арестовали. Были выявлены новые доказательства, и, судя по всему, адвокат Эйдамса перепугался. Видимо, он решил, что Эйдамс не рассказал ему всей правды и во время процесса могут всплыть неожиданно новые факты, способные опровергнуть избранную им тактику поведения.
Обвинение располагало достаточным количеством косвенных улик. Эйдамс был вызван для дачи показаний. Но его показания звучали совсем неубедительно. Он сбился на перекрестном допросе, возможно, потому, что не совсем ясно понимал вопросы. Вне всякого сомнения, он не принадлежал к категории людей с хорошо подвешенным языком, ну а выступать перед толпой любопытных, взирая на каменные лица присяжных, не каждый сможет! И тогда его адвокат решил построить защиту на том, что объявил Эйдамса невменяемым. По наущению адвоката отец Эйдамса показал в суде, что его сын в раннем детстве не раз ударялся головой при падении и уже тогда была отмечена ненормальность Эйдамса-мальчишки, проявлявшаяся в жестокости к животным, он, мол, отрывал у мух крылья, накалывал их на булавки и со злорадством наблюдал, как они погибают. По сути дела, этот комплекс истязания насекомых – в протоколе они именовались животными, а речь шла только о мухах – и лег в основу защиты. Это было грубейшей ошибкой.
– Почему? – возразил Визерспун. – Разве это не доказывает отклонение от нормы?
– Все эти россказни настроили против него членов жюри. Множество детей отрывают крылья у мух и ловят руками бабочек. Почти все дети проходят стадию инстинктивной жестокости. Никто не знает почему. Психологи выдвигают разные причины. Но… когда в суде решается вопрос жизни и смерти обвиняемого, вряд ли уместно оперировать фактами детской жестокости для доказательства невменяемости подсудимого. Более того, это свидетельствует о неверии адвоката в невиновность клиента.
Косвенные доказательства иной раз могут привести к трагическим результатам, если они интерпретируются неверно или недобросовестно. Похоже, никто из участников этого процесса не имел ни малейшего представления о том, как строится защита при наличии только косвенных улик.
Окружной прокурор был проницательным, умным человеком и обвинителем, наделенным политической амбицией. Позднее он сделался губернатором штата. А защитник – одним из тех ученых индивидуумов, которые начинены теоретическими познаниями, но не способны разобраться в человеческой натуре. Он знал законы, и только. Это видно из стенограммы процесса. В результате Эйдамс был приговорен к повешению за убийство.
Была подана апелляция. Верховный суд решил, что в процессе ошибок допущено не было. Присяжные выслушали показания свидетелей, понаблюдали за их поведением в зале суда и вынесли свой приговор. Эйдамса казнили.
- Предыдущая
- 4/51
- Следующая
