Нокаут - Леонов Николай Иванович - Страница 18
- Предыдущая
- 18/19
- Следующая
Вилли встал на колени, потряс головой и, покачиваясь, поднялся. Полицейский подхватил его.
– Он! Этот! Он не наш! – заговорили вокруг.
– Господа! Мы разберемся, господа. Прошу всех, кто видел происшедшее, приехать в участок.
– Стойте! – Карл подошел к уже пришедшему в себя Вилли. – Господин капитан. – Он засучил левый рукав и показал на руке черные цифры. – Номер. Фашисты – народ аккуратный и нас пронумеровали. – Карл взял безвольную руку Вилли, показал ее полицейскому. – У любого из нас на этом месте номер, господин капитан. А у этого – только на куртке. Шкуру жечь побоялся.
Спортивный зал выглядел как обычно. Звенели снаряды, в зеркалах двоились изображения боксеров. Сажин вел совместную тренировку один. Он подошел к Тони, который боксировал с тенью, постоял, посмотрел, молча нагнул голову мальчика и поднял ему левое плечо.
Зигмунд работал на мешке.
Шурик – на пневматической груше.
Роберт стоял на весах и с ужасом в глазах медленно двигал разновеску. Язычок весов колебался и не хотел занять положенное место, а Роберт не хотел двигать разновеску дальше. Каждый стоял на своем. Сажин остановился рядом, сдвинул чуть-чуть разновеску.
Дверь спортзала приоткрылась, и буфетчик поманил Сажина.
– Вас спрашивают из посольства. Еще просят вашего легковеса.
Сажин оглядел зал и позвал:
– Шурик, спустись за мной.
На первом этаже у буфета был телефон, трубка лежала рядом. Сажин подошел, взял трубку и прижал ее плечом.
– Слушает Сажин.
– Здравствуйте, Михаил Петрович, и не задавайте лишних вопросов. Когда кончите говорить со мной, прежде чем передать трубку Шурику, скажите любую фразу, чтобы было понятно, что вы говорили с посольством. Поняли?
– Более-менее.
– В сорок пятом году в Маутхаузене вас допрашивали? Верно?
– Да.
– Во время допроса приехал майор в форме СД?
– Да.
– Его портрет вы найдете в газетах. Фамилия – Фишбах. Он был секретным порученцем Гиммлера. Все остальное понятно?
– Да, – Сажин обнял за плечи подошедшего Шурика.
– Вы единственный, кто может его опознать.
– Спасибо. К сожалению, Николай Николаевич, я не могу сейчас заехать в посольство. Нельзя ли с вами встретиться вечером?
– Договорились?
Шурик спал, положив ладонь под щеку, сложив губы бантиком и насупив белесые ниточки бровей. В темноте веснушки погасли, и он казался бледным и очень красивым.
Сажин бесшумно прошелся по номеру, положил на телефон подушку, взял лежащую на столе газету и посмотрел на серьезное интеллигентное лицо Пауля Фишбаха. Приглушенно зазвонил телефон. Сажин быстро снял трубку.
– Да? Сейчас спущусь.
В баре гостиницы рядом с Карлом сидел неизвестный Сажину молодой человек. Карл встал навстречу, пожал руку и, кивнув в сторону юноши, сказал:
– Знакомься, Михаил. Это Рихард. При нем ты можешь говорить свободно. Рихард – мой друг по работе.
Рихард так стиснул руку Сажину, что он сразу вспомнил рукопожатия новичков, пришедших записываться в секцию бокса.
Сажин долго молчал, нерешительно поглядывая на Карла, и наконец сказал:
– Доказательств, в общем-то, нет.
Рихард хотел задать вопрос, но Карл жестом остановил его.
– Я знаю человека, который отдал приказ о массовом уничтожении Маутхаузена. Он жив и сейчас в Вене.
– Кто?
– Я скажу, но… – Сажин закурил и поперхнулся дымом. – Нужны свидетели, я один ничего не стою.
Сажин вынул из кармана газету и положил перед Карлом.
– Господин Фишбах! Я оказался прав! И как тесен и прекрасен мир, господин Фишбах. Но как ты вспомнил?
– Скажи, Карл, ты звонил Шурику, просил его встретить меня у посольства? – спросил неожиданно Сажин.
– Я? Твоим ребятам? – удивился Карл.
– Честно?
– Что ты говоришь, Михаил? – Карл рассердился.
Сажин задумался и тихо сказал:
– Спасибо, дружище.
Шоссе летело навстречу, вставало дыбом. Римас, навалившись на руль, укладывал бетон под колеса «Ситроена». Лемке прикрыл глаза.
– Кто мог узнать и предупредить боксеров? – после долгой паузы спросил Лемке.
Он открыл глаза и посмотрел на разведчика. Римас вел машину, казалось, ни о чем не думая, смотрел тупо вперед и управлял машиной автоматически. Ветровое стекло то приближалось, то удалялось и пропадало совсем. Шоссе расплывалось, и встречные машины, и те, что обгоняли, Римас видел словно через расфокусированную камеру.
Он бросил машину в обгон «Студебеккера», несмотря на то что навстречу шла колонна грузовых машин.
– Разберешься, – ответил Римас.
– Вряд ли, Римас, – Лемке входил в форму и улыбнулся. – Мне надо брать пример с тебя: спокойствие, главное —спокойствие. В нашей работе нельзя без осечек. Не получилось сегодня, получится завтра. Кроме срыва, ничего не произошло. Верно?
– Это твое дело, – Римас щелкнул зажигалкой и прикурил потухшую сигарету.
– Что ты имеешь в виду? – Лемке улыбнулся, хотя Римас на него не смотрел. – Конечно, дело мое и сорвалось по моей вине. Но я не хотел бы докладывать все подробности.
– Это дело твое, – повторил Римас.
– Но надо договориться, – оживился Лемке. – Уточнить подробности.
– Уточни и дай мне копию своего донесения.
– Хорошо, – ответил Лемке, понимая, что никогда на такой вариант не пойдет.
Над ярко освещенным рингом висели флаги стран – участниц первенства Европы. Флаги разных цветов, разных цветов и костюмы спортсменов. Если не звучит гимн победителя, то зал наполняет спортивное «эсперанто». Язык, который невозможно услышать ни в одной стране, кроме страны спорта. Язык мимики, жеста, спортивного жаргона и улыбки. Мир дружбы, взаимопонимания и уважения.
В окружении журналистов Роберт чувствовал себя и привычно, и неуютно. В тренировочном костюме, с белыми буквами «СССР» на груди, он стоял, переминаясь с ноги на ногу, и создавалось впечатление, что боксер вот-вот побежит.
– Что вы можете сказать о сегодняшнем чемпионате?
– Он прекрасен, как каждый чемпионат.
– Вы старейший участник первенства Европы, кстати, сколько вам лет?
В залитом солнцем аэропорту, в легковой машине, сидел Римас, крутил ручку приемника и неожиданно услышал голос:
- Предыдущая
- 18/19
- Следующая