Витязи в шкурах - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 1

• 1/61
• Следующая

Ковуи побежали все вдруг…

К полудню третьего дня изнемогли все – даже кони. Кони даже раньше людей: многие под стягом Игоря бились пешими, раз за разом встречая степняков частоколом копий. На князя оглядывались. В этих взглядах – не только отроков (перед походом они громче всех обещали добыть себе чести, а князю славы), но и старых кметей Игорь видел смертную тоску. И орал в ответ:

– Стоять! Сучье вымя! Блядьи дети! Уды конские! Стоять! Колом! Сам всех порву! На лоскуты!…

В горле саднило от пыли и ора, но он не смолкал. Пока вои в строю – удержать можно криком. Бранью – самой черной, какая есть. Запнешься, пожалеешь – побегут! Толпой: безумной и беззащитной. Колоть и рубить убегающих – радость! Кураж! Сами два дня тому так кололи и рубили. Только бы выстоять!..

Степняки волнами откатывались от железных игл гигантских ежей русских полков, оставляя на вытоптанном ковыле трупы людей и коней. Отскочив, засыпали русских стрелами. Тяжелые, как долота, наконечники бронебойных стрел, выпущенных из огромных составных луков, раскалывали сухое дерево червленых щитов. После двух трех попаданий дерево выпадало кусками, а то и вовсе осыпалось, оставляя руках воев только железные круглые умбоны – в сече еще можно отбиться, но против стрел… Оставшиеся без щитов гибли почти сразу же – степняки высматривали их и, не опасаясь (у окруженных стрелы кончились давно), били прицельно. Четырехгранные наконечники рвали кольчужную броню, раздвигали пластины куяков, хищно стремясь в горячее тело – к крови, к сердцу, к душе…

Ощетинившееся копьями войско медленно двигалось топким берегом соленого озера – полки прижали к нему вчера поутру. Шло к недалекой речке. Там вода для пересохших глоток и пылающих жаждой тел… Там лесок, где можно устроить завалы и за ними, не спешно, утихомирить бешенные орды Кончака. Степняков на долгую осаду не хватит. Можно договориться. А можно и уйти… Передохнув, в сумраке, неразберихе – тем, у кого кони посвежее… Всем не удастся, но на все воля Божья. Здесь, в открытой степи, пропадут все…

Ковуи побежали… Но не так, как бегут обуянные смертной тоской вои, – по одному и кучками вываливаясь из плотной массы полка, в панике нахлестывая коней и скача куда глаза глядят. Снялись разом всей ордой и стремительно понеслись в сторону. Ольстин скомандовал… Подтирка черниговская! Хайло косоглазое!..

Игорь мгновенно понял замысел старого воеводы. Ударить в дальний край половцев – там их поменее, и прогрызть, продавить дорогу в вольную степь. Ковуи будут биться насмерть – своих, степняков, перешедших на службу к Руси, половцы в плен не брали. Полягут почти все, но головка полка с Ольстином пробьется. Зато в оставленный ковуями разрыв хлынет орда, и тогда – все…

– Блядьны дети!

Игорь сорвал с головы шлем (золоченый, далеко видать, хорошая приманка), сунул его гридню и дал шпоры коню. Он скакал напереймы беглецам, отчаянно крича. Левая рука висела плетью. Вчера поутру гридни сплоховали: стрела проскользнула между их щитами и смачно чмокнула князя в руку. Узкий каленый (броню бить!) наконечник пришелся как раз в клепаное кольцо железной рубахи и, разорвав его, по черенок вошел в мясо. Игорь зло вырвал стрелу и криком осадил рванувших было на помощь гридней – пустяк. И только затем ощутил, что рука онемела. Наконечник задел какую-то важную жилу.

Он почти настиг ковуев и скакал совсем близко, грозя здоровой рукой и ругаясь во весь голос. Его заметили. От темной массы отделился всадник и пролетел почти рядом – назад к полкам. Всадник стыдливо отворачивал морду, но Игорь узнал: Михалко Гюргевич. Вспомню тебе, сотник! Остальные только хлестнули коней, и бешено скачущая масса с диким воем врезалась ряды половцев. Затрещали, ломаясь, копья, зазвенели, сталкиваясь, мечи; пыль, взбиваемая тысячами копыт, медленно окутала схватку.

Выругавшись, Игорь остановил коня. Бой кипел ближе, чем в полете стрелы, он видел, как из пыльного облака выскакивали потерявшие всадников обезумевшие лошади, некоторые волочили за собой сбитых с седла воев. Головы, потерявшие шлемы, подскакивали на кочках, на мгновение открывая взору князя черные от крови и пыли мертвые лица. Рука Игоря потянулась к сабле, но замерла на полпути. Ввязавшись, он может и пробьется вместе с Ольстином, но не будет ему в том ни чести, ни славы. Только срам. Вся Русь будет пальцем тыкать: завел полки в Поле, а сам сбежал. По гроб не отмоешься.

Он поскакал назад, погоняя храпевшего от изнеможения коня. Надо повернуть полк сына, сам не догадается – уноша, второй поход в Поле. Закрыть оставленную ковуями брешь! Успеть, пока половцы не опомнились! Может и обойдется…

В полете стрелы от своих конь князя вдруг встал и зашатался. Игорь едва успел соскочить. Только на земле все понял: в боку жеребца торчала, войдя по самое оперение, стрела. Конь сел на задние ноги, затем повалился на бок, смертно всхрапнув напоследок. Игорь лапнул рукоять сабли, но не успел: словно из-под земли выскочили визжащие всадники, передний лошадиным крупом сбил его с ног, а когда он, тяжело ворочаясь на пыльной траве (грузен ты князь, тяжел!) поднялся, было поздно саблей махать. Длинные, остро отточенные наконечники копий покачивались у шеи. Шелохнешься – и грянешься оземь с распоротым до позвонка горлом.

Из-за спин державших его на копье всадников выехал молодой, скуластый. По железному шлему и блестящей броне было видно – не из простых. Наклонился.

– Тца-тца-тца! Конязь!

Всадник сделал знак, и один из копейщиков, соскочив с коня, в одно мгновение снял с Игоря пояс с саблей, наклонившись, вытащил из голенища князя засапожник – остро отточенный широкий нож рукопашного боя. Сунув оружие себе за пояс, потянулся было содрать броню. Но главный прикрикнул.

"Похвалится хочет, – понял Игорь, – чтоб издалека видели – князя взял".

Броня на нем была богатая: из плоских полированных колец, по краям коротких рукавов и вороту – кольца медные, золоченые. Сверху – накладной доспех из продолговатых золоченых пластинок. Далеко видать. Шлем скинул, а про доспех забыл. Заметили и переняли. Игорь закусил губу. Лопух! На других орал, а сам?

Главный над степняками коротко скомандовал, и тот, что хотел ободрать с князя бронь, подвел ему своего коня. Игорь сам вставил ногу в стремя (степняк кинулся было поддержать, но князь на него цыкнул), взялся здоровой рукой за луку седла, вскочил. Маленькая степная лошадка прянула под тяжестью грузного тела, но устояла.

– Айда, конязь! Айда!

Половец в блестящей броне махнул рукой, приглашая. Но Игорь даже не шевельнул своего коня. Половец нахмурился.

"Рубануть бы тебя сейчас саблей – с оттяжкой! – думал Игорь, наблюдая, как каменеет от гнева смуглое лицо. – Чтоб до пупка! Хоть бы засапожник оставили. Но можно и кулаком по зубам. Не княжье дело, но по такому случаю…"

Он не боялся – знал: не убьют. Пленный князь – дорогая добыча. Мертвый не нужен. Краем глаза увидел, как двое степняков сняли с седел арканы. Плохо. Сейчас захлестнут и потащат за собой, как быка к мяснику.

– Как звать тебя, хан? – спросил, медленно подбирая кипчакские слова.

– Чилбук, – приосанился главный. – Орда Тарголы.

Поправлять Игоря степняк не стал, хотя явно было видно, что не хан. Самое большее из ханской свиты, один из бесчисленных младших сыновей главы захудалой орды. Байстрюк узкоглазый! До сих пор не может придти в себя от счастья – такой полон!

• 1/61
• Следующая