Люби меня, как я тебя - Лубенец Светлана - Страница 23
- Предыдущая
- 23/24
- Следующая
Несколько раз он пытался опять переключиться на Аллочку Любимову, но ничего не получалась. В его глазах она окончательно потускнела, выцвела и даже стала раздражать своей аккуратной кукольностью: голубыми ясными глазками, симметричными пушистыми хвостиками и особенно почему-то тем круглым ровненьким почерком, которым он так восхищался раньше. Танька в отличие от Любимовой всегда была несколько небрежна. Когда она поднимала голову от тетради, всегда вынуждена была рукой отбрасывать от глаз многочисленные гладкие пряди, которые не в силах была удержать старая синяя резинка. Кира Геннадьевна, улыбаясь и нисколько не злясь, всегда журила Осокину за эту лохматость. Танька улыбалась в ответ, перетягивала волосы заново, но к концу урока непослушные прядки опять мешали ей смотреть на доску.
Веньке почему-то вдруг до внутренней дрожи стали милы воспоминания о блестящих Танькиных волосах, дождем закрывающих лицо. Но ведь не скажешь ей об этом! И вообще, что он мог ей сказать? Что предложить? Если уж даже Винт не вспоминает о нем, что уж говорить о Таньке… По ней вон сам Антуан сохнет! Любая другая девчонка за счастье посчитала бы только пройти с ним рядом, а Осокиной хоть бы что. Нет, не туда он влез! Как говорится, с его-то свиным рылом да в калашный ряд…
Тот день, когда Осокина пришла в школу после ангины, Венька не забудет до конца жизни. Как только он увидел ее в дверях класса, его сердце тут же улетело вверх и забилось почти в самом горле. Венька не мог дышать, рука мяла тетрадный лист с очередной вымученной «домашкой» по русскому.
Танька обычным своим жестом откинула от лица волосы и громко сказала всем: «Привет!» Ее тут же со всех сторон облепили девчонки и запищали на разные голоса о школьных новостях. Венька же сидел с сердцем в горле и не мог пошевелиться. А со звонком случилось столь невообразимое, что ввергло в шок весь класс: Танька подошла к Венькиной парте, шлепнула на нее сверху рюкзак и села рядом с Венькой.
– Можно? – спросила она и по привычке сощурилась в ожидании ответа.
Говорить Венька еще не мог, поэтому только кивнул. Они с Танькой сидели за партой и смотрели друг на друга в напряженной тишине. Класс выжидательно насторожился. Ждал чего-то ужасного Венька. Чего-то, видимо, ждала и Осокина. Всеобщее ожидание было прервано хлопком двери. В класс вошли Кира Геннадьевна и слегка опоздавший Антуан.
Кира Геннадьевна первой отошла от удивления, приветливо улыбнулась Осокиной и как-то неопределенно посмотрела на Веньку. Он так же неопределенно пожал плечами ей в ответ. Клюшев по-прежнему стоял возле дверей.
– Садись, Антуан, – сказала Кира Геннадьевна, – не задерживай нас.
Антуан на место не пошел. Он посмотрел на Веньку тяжелым взглядом и, круто развернувшись, вылетел в коридор. Дверь опять громко хлопнула. Прижняк не менее громко охнула. Кира Геннадьевна оглядела диспозицию и попросила Комиссарова:
– Верни его. Хотя… – она жестом посадила Петю на место, – пожалуй, не надо. Начнем урок.
Русский был для Веньки пыткой. С одной стороны, он умирал от восторга от присутствия рядом Таньки, от того, что она несколько раз, перелистывая страницы учебника или двигая тетрадь, касалась его локтем. С другой стороны, он предчувствовал беду. Венька по-прежнему не боялся ярости Клюшева. Он ему сочувствовал и готов был с ним драться. И даже готов был быть битым, только бы загладить свою вину, которую ощущал перед ним. Но это было бы слишком просто – банальная драка. Он понимал, что за счастье сидеть рядом с Танькой ему придется заплатить гораздо большую цену.
Эти его нехорошие предчувствия оправдались на следующем же уроке, которым была история. Когда русский наконец закончился, Танька горячо шепнула Веньке в ухо:
– Домой идем вместе! – Она собрала вещи в рюкзак и вышла в коридор, не дожидаясь своих подружек.
Венька сразу понял, что после уроков Осокина собралась защищать его от Антуана. Этого нельзя было допустить, и Венька решил немедленно отыскать Клюшева, чтобы решить вопрос безотлагательно. Драться так драться! Только надо договориться, чтобы один на один, без Таньки.
Он обегал всю школу. Антуана нигде не было. Со звонком Венька подошел к кабинету истории. Возле дверей стояли несколько одноклассниц и Танька с совершенно сумасшедшими глазами.
– Не ходи туда! – срывающимся голосом проговорила Осокина и загородила вход в класс.
Веньке стало противно. Неужели она считает его таким трусом? Он разберется с Антуаном без ее участия.
– Таня, отойди, – сказал он таким твердым голосом, которого не ожидали от него ни Танька, ни ее подружки.
Танька отпрянула, и Венька вошел в класс. Лучше бы он не входил, лучше бы он послушался Осокину! Но вернуть назад уже ничего нельзя было, потому что он сразу увидел то, от чего его хотела уберечь Танька. Он увидел свою Преображенскую церковь – раздавленную, разрушенную чьей-то варварской рукой. Венька сразу догадался, чьей и за что, но главным было совсем не это. Главным было то, что его одноклассник, злясь на него, совершил святотатство. Венька так и сказал. Он не смог это выкрикнуть, как раньше, громко и зло. Он почти прошептал, но все его услышали:
– Этого же нельзя было делать… Это же не дом. Это церковь… Осквернять ее – грех, даже ненастоящую…
– И ведь сколько ты трубочек склеил… – услышал Венька голос Винта.
Эх, Винт! Разве дело в трубочках? Венька может склеить их тысячи. Даже главки он уже наловчился делать. Не так уж и трудно оказалось. Венька хотел сказать это Пашке, но не смог. Ему показалось, что сердце, которое совсем недавно билось в горле птицей, отлетело от него совсем. Венька с трудом вышел из класса. Он двигался с усилием, будто в вязком киселе.
– Веня! – услышал он за спиной чей-то голос, но останавливаться не стал, потому что незачем: кому нужен человек без сердца? Никому.
Даже Таньке не нужен.
Когда в дверях школы не оказалось дежурных, Венька, оскалясь, улыбнулся. Надо же! Оказывается, даже в абсолютном несчастье может повезти. Наверняка дежурные отлучились совсем ненадолго, чтобы, например, купить булочки в буфете, но ему достаточно всего лишь минуты, чтобы беспрепятственно выйти из школы.
Венька шел по улице без куртки и шапки, в старых, лопнувших по швам кроссовках. Ноги скоро стали мокрыми, потом от мелкого дождя промок пиджак. Тот самый – бежевый, в клетку. «Так тебе и надо!» – злорадно подумал он о пиджаке. Потом опять страшно, со звериным оскалом, улыбнулся, снял с себя ненавистную одежду и бросил ее в первую попавшуюся лужу. Рубашка почти сразу прилипла к телу, но Веньке не было холодно. Ему было никак. Его будто не было вообще. Разве может человек существовать без сердца? Нет! Веньки и не было. Тот, который вяло передвигал ноги в разбухших кроссовках, не был человеком. Это был раздавленный червяк, униженное ничтожество, изгой, пария. Веньке вдруг ясно вспомнились эти книжные герои, о которых они читали вместе с мамой, уютно прижавшись друг к другу на диване и закрывшись одним пледом. Венька уже тогда догадался, что неспроста мама выбрала для чтения именно их истории, но все же не мог предположить, что они до такой степени повторятся с ним самим. Он брел, не разбирая дороги, не замечая, с каким удивлением смотрят на него прохожие. Его никто не останавливал. Кто сейчас захочет связываться со странным подростком?
– Видать, нанюхался чего-то, – заметила одна женщина другой.
– Да-а-а, – согласилась та. – Наркоманов сейчас развелось, хоть на улицу не выходи.
– Гляди, какой обдолбанный, – сказал молодой парень приятелю, показывая на Веньку.
– Мелкий совсем, а туда же… – презрительно смерил Веньку глазами второй парень.
Очнулся Венька на стадионе, который находился в противоположной от дома, если смотреть от школы, стороне. Ему вдруг стало холодно, да так, что самым натуральным образом застучали зубы. Венька огляделся. Если побежать напрямик через футбольное поле, то за раздевалками должен быть выход, а за ним, кажется, остановка автобуса.
- Предыдущая
- 23/24
- Следующая
