Единственная наследница - Модиньяни Ева - Страница 68

• Предыдущая
• 68/105
• Следующая

– Верни мой старый телефон, – приказал он.

– Спросите его у Амброджино. – Привычным легким движением Мария откинула назад голову.

– Ну, ладно. Я прошу у тебя прощения, – сказал он, беря ее за плечи и пристально глядя на нее. – Господи, ну чего ты еще хочешь от меня?

– Теперь ничего, – прошептала женщина, которая, казалось, внезапно поняла глубинную причину этой ярости.

– Хозяин здесь я, – напомнил он ей примирительным тоном. – И я решаю, кому работать у меня. Ты нужна в этом доме. И я благодарен тебе за все.

– Я рада, – тихо сказала она.

Подойди Мария ближе, Чезаре не удержался бы от поцелуя. Но она не двинулась с места, а он не посмел обнять ее. Мария отстранилась, и Чезаре отпустил ее. Их сейчас разделяла бездна, и они оба сознавали это.

– Мне лестно, что эти перемены одобрены вами, – сказала она, уже улыбаясь.

– Спасибо за нарциссы. В моем кабинете еще никогда их не было. – Он знал, что говорит банальные вещи. Но других слов он не находил для того, чтобы выразить свою нежность к женщине, о существовании которой еще несколько месяцев назад Чезаре Больдрани и не подозревал.

– Да, моя дорогая, – сказала Элизабет Лемонье, обращаясь к Марии, которую уже принимала за своего человека в этом доме, – завтра я возвращаюсь в Женеву.

– Погода хорошая, – заметила Мария, – поездка будет приятная.

– Я возвращаюсь в Женеву навсегда. – Мадам Лемонье взглянула на Марию, которая подавала шоколадный торт, потом на Чезаре, который сидел напротив нее в столовой, обновленной Марией.

Девушка едва не выронила поднос.

– Навсегда? – недоверчиво переспросила она. Чезаре безучастно следил за разговором двух женщин.

Тот факт, что его любовница приняла окончательное решение, казалось, не имел для него значения.

– Наступают плохие времена, – с улыбкой объяснила Элизабет. – Теперь никто не верит миролюбивым заверениям Муссолини. – На ней было шелковое платье цвета слоновой кости, с широкими рукавами, собранными на узкую манжету. Жемчуг на шее и в ушах переливался лунным блеском. – Мой банкир уверяет меня, что будет война, – добавила она, сообщая мнение мужа, которого всегда называла «мой банкир».

– Это правда, синьор, что будет война? – спросила Мария у Чезаре.

– Да, приближаются тяжелые времена, – нехотя подтвердил он. – Италия и Германия подписали Стальной пакт.

– Что это значит? – с беспокойством спросила Мария.

– Это значит, – объяснила ей Элизабет, – что Италия и Германия – союзники. А поскольку Германия после захвата Австрии и Чехословакии будет продолжать эту захватническую войну, рано или поздно и Италия окажется вовлечена в конфликт.

– Для меня все это сложно, – призналась Мария. Она поняла только одно: люди будут вовлечены в еще одну войну, развязанную другими. – Я думаю, мадам, – искренне сказала она, – что нам вас будет очень не хватать. – Она посмотрела на Чезаре, не понимая, как может он вести себя так равнодушно, ведь их многое связывало.

– А мне будет не хватать тебя, – сказала в ответ Элизабет. – И еще очень многого. Но думаю, всегда важно вовремя сделать выбор, правда, дорогой? – заметила она, направив стрелу в хозяина дома.

– Ну да… я понимаю… – Чезаре не находил нужных слов и под взглядом Элизабет как-то смешался. – Конечно, – снова начал он, – когда немецкие войска направляют на польскую границу свои танковые дивизии и тяжелую артиллерию…

– Да нет, дорогой, – Элизабет улыбнулась с вежливой иронией, – я имела в виду не то. – Она положила серебряную вилочку на фарфоровую тарелку с нетронутым куском шоколадного торта. – Я говорю о нашем личном выборе или, если хочешь, о моем. Важно понять, когда поезд пришел на конечную станцию. – Она говорила в обтекаемых выражениях, не очень понятных, Больдрани, однако, хорошо понимал ее.

– Это плохая для нас новость, – заметила Мария с грустью. – Я ведь многим вам обязана.

– Мне приятно, если я чем-то была тебе полезна, – ответила Элизабет. – Но я уверена, что больше ты во мне не нуждаешься. Думаю, что и синьор Больдрани это переживет.

Элизабет Лемонье была женщина тонкая, чувствительная, но в то же время не лишенная здравого смысла. Она умела соблюдать правила игры. Она любила Чезаре Больдрани, и чувство это еще не прошло, но особой душевной близости между ними не было, и любовь их не была слишком уж пылкой. Ради великой страсти можно разрушить брак, пренебречь неизбежностью войны, но связь, которая все больше походила на дружбу, не заслуживала подобных жертв. «Тем более, – подумала она, глядя на Марию и Чезаре, – что здесь рождается новая любовь». Кроме того, «ее банкир», муж, обожал Элизабет, а она его глубоко уважала.

– Уже поздно. Я провожу тебя домой, – сказал Чезаре, взглянув на часы и резко вставая.

– Конечно, – Элизабет тоже поднялась. – Я ужасная дилетантка в вопросах расставания. Лучше побыстрее уйти со сцены.

Чезаре посторонился, чтобы она прошла в прихожую, но Элизабет медлила.

– Оставь нас вдвоем, – попросила она его.

– Я подожду тебя в прихожей, – сказал Чезаре.

– В Женеве ты сможешь найти меня по этому адресу, – сказала мадам Лемонье, протягивая Марии голубой конверт.

– В Женеве? – удивилась та. – Вы думаете, я могу оказаться в Женеве? Будем надеяться лучше, что война не начнется и вы сможете вернуться в Милан.

– Не будем исключать такой возможности, – кивнула грустно Элизабет. – Я желаю тебе счастья, которого ты заслуживаешь. Но если тебе вдруг понадобится помощь или добрый совет и если господь сохранит меня в добром здравии, ты знаешь, к кому обратиться.

– Мадам, вы смущаете меня. – Мария едва не заплакала.

– Никаких слез, – попыталась Элизабет успокоить ее. – Только этого нам не хватало, дорогая моя. И никакой «мадам» больше. Мы подруги. Зови меня просто Элизабет. Пока ты будешь с Чезаре Больдрани, помни одно: будь всегда правдивой с ним. Никогда не лукавь с ним. Он очень добрый, знаешь. Но он не терпит обмана. – И, дружески распрощавшись с Марией, Элизабет Лемонье ушла.

Потушив свет, Мария вышла на балкон. На Форо Бонапарте было тихо и пустынно. Неподвижный вечерний воздух благоухал липой. Она посмотрела вниз и увидела Чезаре и Элизабет, выходящих из подъезда. Он остановился, нежно обнял ее и поцеловал. Марии показалось, что этот поцелуй длится вечность. Ее впервые пронзило чувство ревности. Разом улетучилось то искреннее сожаление, которое она испытывала, прощаясь с мадам Лемонье. Она почувствовала себя страшно одинокой и быстро ушла, закрыв балконную дверь.

В ту ночь ей не спалось, и поднялась она в обычный час без будильника. Мария привела себя в порядок и пошла приготовить ванну для синьора Чезаре. Она осторожно постучалась к нему, но никто не отозвался. Мария приоткрыла дверь в комнату, постель была нетронута: Чезаре провел эту ночь у Элизабет. Та же противная вчерашняя горечь вновь захлестнула ее, и сердце тоскливо сжалось.

– Завтрак готов? – услышала она за спиной. Мария вздрогнула и обернулась: это был Чезаре. Свежевыбритый, пахнущий одеколоном и уже одетый, он выходил из своего кабинета, откуда, видимо, звонил кому-то с утра.

– Сейчас, синьор, – ответила она, быстро отправляясь на кухню.

Мария узнавала нового Больдрани, хоть тот и вел, казалось, привычную жизнь: дом и контора, контора и дом. Она слышала, как он оживленно дискутирует с Пациенцей или отдает сухие распоряжения по телефону, она по-прежнему заботилась о мельчайших его удобствах и день за днем вела его дом, но вечера теперь проходили у них иначе.

С тех пор как уехала мадам Лемонье, почти каждый вечер, после ужина, когда Амброджино и Чеккина удалялись в свои комнаты в мансарде, Мария садилась в гостиной с вязаньем, а Чезаре устраивался в своем любимом кресле напротив нее. Открыв какую-нибудь книгу, он почти сразу же закрывал ее, чтобы поговорить с Марией. Он расспрашивал ее о сыне, о матери, о муже, интересовался ее прежней жизнью в Милане. И это были для Марии самые желанные часы.

• Предыдущая
• 68/105
• Следующая