Единственная наследница - Модиньяни Ева - Страница 45

• Предыдущая
• 45/105
• Следующая

– Я и в самом деле должен идти к мэру, – прервал его инженер. – А что касается вашей проблемы, я тут не вижу другого выхода. На вашем месте, – закончил он, – я бы не стал усложнять ее.

– Проклятье! – опять, не сдержавшись, воскликнул граф. – И это мой бывший денщик!

– Дорогой Казати, – дружески похлопал его Феррари по плечу. – Вам же с этим бывшим денщиком не детей крестить. Чем скорее вы с ним поладите, тем быстрее решится ваша проблема.

– Но сам ты на чьей стороне? – Старик перешел с ним на дружеское «ты», заговорил как бы на равных. – Ты сознаешь, что мы погрязли в долгах?

Он начинал издалека, с экономического положения страны, и вел разговор в общих словах. В сущности, этот разговор между Чезаре и графом Ринальдо Казати стоил не больше, чем толки в кафе и остериях; это был обычный для того времени разговор.

– Мы воевали и победили. А теперь, – продолжал граф, – бунтари роют землю у нас под ногами, рабочие миллионами записываются в профсоюзы, а их лидеры организуют забастовки, рядом с которыми волнения 1901–1902 годов – это ничто.

Положение ухудшалось с каждым днем: стачки парализовали промышленность. Бастовали железнодорожники, крестьяне, почтово-телеграфные служащие, но Чезаре Больдрани пришел к старику не за тем, чтобы обсуждать ситуацию в стране. Речь шла об уступке земель за корсо Буэнос-Айрес, и Чезаре отдавал себе отчет, что положение в стране не зависело от него.

– Я ни на чьей стороне, – сказал он, – и вы это прекрасно знаете. – Он спокойно курил свою «Македонию», ожидая, когда старик перейдет ближе к делу.

– Занимают фабрики теперь, когда у социалистов сто пятьдесят шесть депутатов в парламенте. – Старик напирал на него, словно именно он организовал эти забастовки.

– Дороговизна, – сказал он, – вот проклятие. Бывшие солдаты самовольно занимают земли в Лацио и по всему югу, но почему? Потому, что цены им недоступны.

– Потому что нет государства! – воскликнул старик, хлопнув кулаком по столу. – Не хватает твердой власти, отсюда полная анархия и моральное разложение.

– Многие голодают, – бросил Чезаре.

– Еще бы, если они бастуют, чтобы показать свою солидарность с Советской Россией! – волновался старик. – А тем временем социалисты, – продолжал он доверительным тоном, – обещают неминуемую революцию.

– Социалисты обещают также демократическую политику реформ, – вставил Чезаре, – но пока что не видно ни баррикад, ни серьезных предложений к сотрудничеству.

– Мы в руках красных: пораженцев и бунтарей. Только Д'Аннунцио,[8] взяв Фиуме, показал образец мужества и стойкости.

– А социалист-диссидент Бенито Муссолини, который руководит газетой «Пополо д'Италия», основал фашистское движение.

– Не будем смешивать поэта-солдата с этой шайкой авантюристов, – уточнил старый Казати. – Эмоциями не делается политика, не делается экономика, не делается история. Фашисты имеют всего четыре тысячи голосов в Милане. Настоящая опасность – это бунтари. Наше спасение – это железный кулак. Только сильная власть может навести порядок в стране.

– Граф Казати, – вежливо прервал его Чезаре, – я не считаю себя достаточно компетентным, чтобы решать вопрос о власти в стране. У нас с вами, кажется, есть более близкая нам проблема: проблема земель на бульваре Абруцци за корсо Буэнос-Айрес.

– Я бы перевешал всех красных, – делая решительный жест рукой, не унимался старик.

– Это старый метод, но он никогда не решал проблем.

– Ты меня принимаешь за злодея?

– Древний историк назвал Юлия Цезаря мягким в своей мести. Тот велел задушить захваченных в плен варваров, прежде чем распять их на кресте. И действительно, если бы он велел пригвоздить их к кресту живьем, он был бы жестоким. Требовать же смертного приговора тем, кто это заслужил, – не злодейство.

– Ты хитер, как лиса, и увертлив, как заяц, – ухмыльнулся Казати одобрительно. – С тобой приходится держать ухо востро. Никогда не знаешь, что у тебя в голове. Ты неплохо воспользовался теми сведениями, которые от меня узнал, не так ли, мошенник ты этакий?

– Я просто заключил хорошую сделку, – холодно ответил тот.

– Ну хорошо, поговорим, – бросил наконец граф Казати карты на стол. Он насупил густые брови и нервно поискал свой кожаный портсигар с виргинскими сигарами, который дважды выскальзывал у него из рук, прежде чем он закурил. – Но только ты сам веди игру: сколько ты хочешь?

Чезаре закинул ногу на ногу, принял задумчивый вид и под внимательным взглядом старика, который пытался угадать его мысли, как карты в покере, провел указательным пальцем по носу, потер себе лоб и вдруг улыбнулся неожиданно искренне.

– Я бы уступил их вам за десять тысяч лир. За ту же цену, которую сам заплатил. И ни одной лирой больше.

Старик вскочил на ноги, уперся руками в стол и навис над ним, точно скала.

– Но тогда, – загремел он, – какого черта ты затеял всю эту катавасию?

– Меня выставили за дверь, и я обиделся. Иначе я бы ни за что не воспользовался вашим доверием.

Старый граф поглядел на него с уважением, почти ласково.

– Скажи правду, ты хотел проучить моего сына? Ты хотел преподать урок Бенедетто?

– Только в одном случае человек имеет право преподать урок другому человеку: когда его оскорбил более сильный.

– Бенедетто был сильнее, и он тебя оскорбил.

– У меня другое мнение по этому вопросу, – невозмутимо отпарировал Чезаре. – Возвысив на меня голос, Бенедетто Казати показал себя более слабым человеком.

Старик опять не понимал его.

– Значит, ты хочешь лишь вернуть деньги, которые потратил?

– Ни лирой больше, ни лирой меньше, – подтвердил Чезаре.

– Тут есть ловушка? – осторожно спросил старик.

– Естественно, – улыбаясь, ответил Чезаре. – Если бы тут не было скрытого интереса, что это была бы за сделка?

Открытая и уверенная игра этого парня импонировала старику: ему было приятно вернуться на твердую почву переговоров, где противники равно уважают друг друга.

– Так что ты хочешь в таком случае?

– Банковский кредит.

Это было неслыханно и ни на что не похоже.

– Банковский кредит? – Старик ждал просьб об участии в деле, о крупной сумме, о каком-то отступном, но только не о займе.

– Банковский кредит в сто тысяч лир, – уточнил юноша, не изменившись в лице.

– А если я его тебе не дам?

– Мне придется отказаться от своей мечты, а вы откажетесь от своей фабрики. – Логика железная, что называется, ни убавить ни прибавить.

– На сто тысяч лир можно купить весь Милан, – заметил Казати, явно преувеличивая.

– Весь не весь, но значительный кусок можно, – уточнил спокойно Чезаре.

– А какие гарантии ты мне дашь, парень? – Граф не хотел уступать сразу, даже если у него и не было альтернативы.

– Мое расположение к вам и мое слово. – Больдрани уверенно отвечал ударом на удар.

– На какое время тебе нужны деньги? – Это были уже последние реплики, за ними ощущалось согласие.

– На год. К концу года наш договор кончается, – уточнил Чезаре, – и каждый идет своей дорогой.

– Мы уже на двух разных дорогах, – сказал старик с сожалением. Он хотел бы удержать его рядом с собой, но знал, что бесполезно даже предлагать ему это.

– Так что? – подстегнул его Чезаре, глядя на шарик воображаемой рулетки, которая бешено крутилась.

– Будет у тебя банковский кредит. – Шарик остановился на выигрышном номере. – Но я делаю это лишь потому, что верю в тебя.

– Хорошо. – Чезаре встал, не поблагодарив, и первым протянул руку старому промышленнику, который крепко пожал ее.

– Я бы хотел сказать тебе еще кое-что, парень, – удержал его старик. – Ты волен прислушаться или нет к моим словам, но я хочу, чтобы ты знал, что эпоха рыцарей на белых конях и одиноких волков в бизнесе безвозвратно кончилась. Один, с твоим талантом и ста тысячами лир, ты можешь чем-то стать, но это ведь не предел для тебя. Ты хочешь стать первым, превзойти всех. Но в таком случае ты должен опережать других хотя бы на минуту, на один шаг. Но, главное, ты должен обладать достаточным весом, чтобы влиять на тех, кто делает законы. А этому, мой молодой друг, тебя не сможет научить никто.

• Предыдущая
• 45/105
• Следующая