Золотые апостолы - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 21

• Предыдущая
• 21/43
• Следующая

– Замолчи! Замолчи! – хрипло закричали еще несколько голосов, и еще две женщины стали рваться из державших их рук. Они изрыгали ругательства, плевались, а одна упала на пол и стала биться в конвульсиях…

Меня передернуло. Но, как было видно, большинству прихожан это омерзительное зрелище оказалось не внове: они наблюдали за происходящим с интересом, а некоторые даже подходили, чтобы видеть лучше.

Среди этих любопытных я вдруг увидел рыхлое лицо и глаза-щелочки администраторши из гостиницы. Она смотрела на отца Константина с нескрываемым обожанием. Мне стало ясно, кто открыл Кнуру дверь номера Риты, и кто вытащил затем его, связанного, из ванной комнаты. Фанатично уверовавшая женщина, каких хватает в каждом приходе, способна и не такое…

Отец Константин невозмутимо продолжал читать молитвы, время от времени помахивая кадилом и окропляя беснующихся святой водой из белого пластмассового ведерка. После очередного такого орошения, та из одержимых, которая корчилась на полу, вдруг вскочила и схватила священника за горло. От неожиданности отец Константин выронил ведерко и кропило, зашатался. Он попытался сорвать с себя бесноватую, но та вцепилась намертво, хрипя, тянулась зубами к его лицу… В церкви все замерли в растерянности.

…Стремительная тень метнулась от притвора к солее и повисла на бесноватой. Та вдруг взвизгнула и разжала руки. Неизвестный спаситель рывком отбросил ее назад: одержимая рухнула на пол. Я услышал глухой стук: как будто пустой арбуз уронили – это голова ударилась о каменный пол. Бесноватая замерла на полу грудой тряпья. Спаситель обернулся…

Это была женщина из свечной лавки. Волосы ее выбились из-под съехавшей на затылок косынки, лицо перекосила гримаса. Столько злобы и ненависти было в ней, что стоявшие ближе к солее отшатнулись.

Отец Константин растерянно потер шею и пошел к выходу. Его неожиданная спасительница тоже исчезла. Прихожане сгрудились возле тела одержимой. Я подошел ближе, заглянул через головы. Ком тряпья все также недвижимо лежал на каменном полу: там, где должна быть голова, растекалась по темной плите красная лужица.

– Убили! – вдруг всхлипнул кто-то.

– А она сама? – возразил мужской голос. – Чуть священника не задушила, сила бесовская!

– Скорую надо бы вызвать, – растерянно предложил кто-то…

Я повернулся, быстро подошел к своим девушкам и вывел их наружу.

– Кто это был? – спросил Дуню, не уточнив, но она поняла.

– Райка. Попадья.

Меня вновь передернуло: не ожидал.

– Попадья сидит в свечной лавке?

– Так к деньгам ближе, – сердито ответила она. – Не надо нам было туда ходить. И без того все осмотрели бы.

…Мы обошли монастырь со всех сторон. Даже по узкой тропинке по-над берегом пробрались. Высокие узкие окна монастыря были прорезаны высоко над землей, даже сейчас, пять веков спустя, они были недоступны. Входов было только два: центральный, через храм, и один боковой, закрытый узкой стальной дверью.

– Здесь мы с Татьяной Сергеевной прошли, – нервно достав сигарету, сказала Рита, когда мы остановились у этой двери. – Там – сквозной проход в дворик, но есть лестница, мы поднимались по ней, потом спустились в подземелье. – Она порылась в сумочке и достала связку ключей. – Сама не помню, как они у меня оказались: то ли Татьяна Сергеевна дала, то ли я в суматохе положила…

Она не стала уточнять: и без того было ясно, что за суматоха случилась два дня назад.

– Идемте! – обнял я ее за плечи. – Отвезу вас домой. А мне еще к начальнику милиции…

Виталик со Светой засобирались домой, когда совсем стемнело. Мы проводили их за ворота, и там он сердечно расцеловался с девушками, а меня по-дружески обнял.

– Зайди ко мне завтра с утра, – шепнул на ухо, и я, все поняв, в порыве чувств чмокнул его прямо в желтый синяк.

– Пойдемте погуляем! – предложила Рита, когда мы вернулись во двор, и, взяв девушек под руки, я повел их в сад.

Сад у деда Трипуза оказался огромный. Мы прошли между старыми деревьями, стараясь не наступать на яблоки, во множестве рассыпанные по траве, и выбрались на берег речной поймы. Он не был так высок и крут, как противоположный, но все же до заливного луга внизу тянулись метров десять крутого, поросшего травой, склона. В небе висела огромная полная луна, заливавшая все вокруг своим бледным светом, где-то далеко, посреди поймы, бежала река, скрытая от взора прибрежным кустарником, в низинах и ямах только-только начал сгущаться туман. Внизу, прямо под нами, на заросшей густой отавой пойме, лежал, подогнув по себя ноги, черно-белый, тупомордый бычок, мерно работая челюстями. От шеи его к вбитому в землю колышку тянулась темная змея веревки. Кто-то ударными темпами выращивал говядину, оставляя ее на лугу даже на ночь.

– Хорошо как! – сказала Рита, потянувшись. – Красота! Так бы и стоял здесь до утра!

– Прохладно! – пожаловалась Дуня, передернув плечиками, и пояснила виновато: – Река недалеко.

Я рывком стащил с себя джемпер и набросил ей на плечи. Она благодарно улыбнулась и завязала рукава на груди.

– Постоим еще немного, – предложила Рита и достала из сумочки сигареты. – Где я у себя такое увижу? Так, Аким?

Я кивнул, продолжая рассматривать вид на Горку. Луна висела позади нас, четко вырисовывая на противоположном берегу поймы оба монастыря. В том, что слева, в окнах еще горели огни. Значит, рано.

– В такую ночь только и гулять с парнем в обнимку, целоваться с ним под луной, – лукаво покосилась на меня Рита и вздохнула: – А не думать, как лучше забраться потихоньку в старинные подвалы.

– Ты можешь не идти, – пожал я плечами.

– Счас! – обиделась она. – Зачем я тогда сюда приехала?

– Не боишься? – сощурился я. – Вдруг там привидение? Какой-нибудь гуляка-монах, не сподобившийся отпущения грехов?

– Не боюсь, – серьезно ответила она. – С тобой – нет…

– Смотрите, собака! – прервала нас Дуня.

Мы посмотрели в направлении ее вытянутой руки. По лугу, от дороги на Заречье, не обращая ни на что внимания, неторопливой рысцой бежала крупная собака. Когда она приблизилась, стали ясно видны большие светлые подпалины у нее на боках и вываленный из пасти язык.

– Тоже вышла погулять под луной, – улыбнулась Рита. – Наверное, на свидание к кавалеру бежит. Или к подруге.

Собака подбежала совсем близко, и бычок, мирно жевавший свою жвачку, вдруг мыкнул и вскочил на ноги.

– Что это он? – удивилась Рита, и в следующий миг собака метнулась к бычку. Прыгнув, она на мгновение словно прилипла к его шее, затем отскочила в сторону. Бычок рухнул на бок и засучил ногами. Рита взвизгнула.

– Волк! Это волк! – закричала рядом Дуня.

– Ах ты, погань!

Я зашарил взглядом по земле, заметил толстый сухой сук, поднял его. Сук оказался увесистым и длинным, и я переломил его о колено. Тем временем бычок на лугу перестал шевелиться, а собака, подняв к небу острую морду, завыла на луну.

– Получай, сволочь!

Укороченный тяжелый сук – бита, описал в воздухе дугу и с хрустом врезался в застывшую тень на лугу. Раздался визг, собака кувыркнулась через голову.

– Так ее, Аким! – воскликнула Рита.

Собака на лугу вскочила на ноги и вдруг зарычала, глядя в нашу сторону. Два сверкающих огонька – глаза, недобро сверкнули, и внезапно зверь бросился к нам. Дуня с Ритой завизжали, отпрянув назад, а я быстро подхватил с травы оставшуюся половину сука. Но склон оказался слишком крутым для разъяренного пса: на середине его он словно натолкнулся на невидимую преграду, поскользнулся и, кувыркаясь, покатился вниз. Оказавшись внизу, зверь вскочил на ноги и снова зарычал, показывая острые длинные зубы.

– Идем отсюда! – закричала Рита, хватая меня за руку. На другой повисла Дуня, и, бросив сук, я торопливо повел их к дому. Во дворе Дуня отпустила мою руку.

– К соседям сбегаю, – торопливо сказала она, – это их бычок. А вы переодевайтесь пока…

Она выбежала за калитку. Мы с Ритой переглянулись. Замечательный вечер был безнадежно испорчен…

• Предыдущая
• 21/43
• Следующая