Друг народа... Да? (Жан-Поль Марат, Франция) - Арсеньева Елена - Страница 4
- Предыдущая
- 4/7
- Следующая
Многие мирные граждане думали, что за ними стоят члены парламента. Другие считали, что спекулянты мукой хотят спровоцировать беспорядки и под шумок обогатиться, но никто и представить себе не мог, что вопящая толпа подстрекается принцем крови и что это – фактическое начало революции.
И вот женщины пришли ко дворцу. Вооруженные пиками, палками и дубинами, они выкрикивали: «Смерть! Отрежем королеве голову и поджарим ее печень!»
Другие собирались сделать кокарды из внутренностей «этой чертовой мерзавки».
Они вынудили королевскую семью перебраться из Версаля в Париж и теперь держали там словно бы в осаде. Умело направляемый герцогом Орлеанским и поджигаемый «Ami du Peuple» народный гнев принял угрожающие размеры. Раздавались требования смерти для королевской семьи, фонаря для аристократов и топора для обывателей…
Францию охватило исступление убийства. Один депутат Конвента как-то вскричал: «Я считаю истинными патриотами только тех, кто, как и я, способен выпить стакан крови!»
В парижской толпе было видимо-невидимо темных личностей и девиц весьма сомнительной нравственности. Именно эти женщины виновны в жестокостях французской революции. Без них страшные потрясения, перекроившие страну, были бы менее кровавыми. Террора не было бы, и Людовика XVI, может быть, не гильотинировали бы.
Вот что писал о них Филипп Друль, современник событий, один из членов Конвента: «Когда голова приговоренного падает под мечом закона, только злое и аморальное существо может этому радоваться. К чести людей моего пола скажу, что если и встречал это чувство, то только в женщинах; они вообще более жадны до кровавых зрелищ, чем мужчины; они, не дрожа, смотрят, как падает нож гильотины, этот современный меч, одно описание которого исторгло вопль ужаса у Учредительного собрания, которое не захотело даже дослушать его до конца, но там заседали мужчины; женщины в сто раз более жестоки… Отмечают, что именно женщины в народных движениях способны на самые ужасные деяния: месть, эта страсть слабых душ, мила их сердцу; когда они могут творить зло безнаказанно, то с радостью хватаются за возможность избавиться от собственной слабости, ставящей их в зависимость от судьбы. Это, конечно, не касается женщин, в которых образование или природная мудрость сохранили достойные нравственные принципы, делающие их необыкновенно привлекательными. Я говорю о тех, кому незнакомы женские добродетели, их видишь в основном в больших городах, в этой клоаке, где собраны все пороки».
Филипп Друль был прав. Женщины, которые вопили, требуя смерти, прикалывали на чепцы кокарды, били монахинь, таскали по улицам пушки или распевали неприличные куплеты, были, как правило, девицами из Пале-Рояля, где они занимались проституцией. Они лишились работы с тех пор, как закон ограничил проституцию, и теперь они требовали от политики тех средств, которые не могли заработать продажными удовольствиями.
Да, ситуация во Франции менялась неотвратимо. И с каждым днем статьи Марата находили все больше благодарных читателей.
В сентябре 1792 года членом высшего органа власти революционной Франции – Конвента стал, наряду с Робеспьером, Дантоном, Колло д’Эрбуа, Манюэлем, Бийо-Варенном, Камиллом Демуленом и Филиппом Орлеанским, и президент Якобинского клуба гражданин Марат. Он гневно разоблачал врагов революции, требовал применения к ним революционного террора. Именно его безрассудные писания и привели к страшным сентябрьским погромам. Началось «самое ужасное избиение мужчин, женщин и детей в нашей истории», как писал современник событий.
Марат потребовал создания специальных карающих органов, готовых быстро обеспечить «чистку». Исправно заработала гильотина. Палач выбивался из сил, рубя головы. Расстреливались маленькие дети и женщины с грудными младенцами. Дневная норма в 120 человек доходит до 500.
Приведем несколько «картинок» из того времени.
…Вдоль сонных берегов Луары медленно движется барка. По условному сигналу ее днище раздвигается, и плавучий гроб с 90 священниками, закрытыми в трюмах, уходит на дно. А еще проще столкнуть в воду безоружных людей и поливать их расплавленным свинцом до тех пор, пока не затихнут вопли. Матери молили пощадить маленьких детей. «Из волчат вырастут волки», – отвечала бравая «рота Марата». Играли и «республиканскую свадьбу». Связывали попарно юношей и девушек и тут же бросали в воду. В городе Ментоне наладили производство париков и кожевенных изделий из останков гильотинированных женщин и мужчин. Кожа мужчин, как говорили, ничем не отличается от кожи молоденькой серны. А вот женская была слишком мягка и практически ни на что не годилась.
Лозунг «Революция без конца» требовал своего оправдания. Места уже перевешанных аристократов и священников не могли пустовать – хватали людей с «подозрительным выражением лица».
Как-то раз орда парижан, возбужденных статьями в «Друге народа», направилась к монастырю кармелитов, подбадриваемая криками клакерш, продолжавших науськивать толпу. В монастыре было много священников. Толпа вывела их в сад монастыря и начала расстреливать как кроликов. Под радостный смех проституток было убито сто пятнадцать человек. Из монастыря кармелитов «последователи» Марата отправились в тюрьму аббатства, где резня продлилась три дня.
В это же время другие группы бешеных, мозги которых были начинены идеями «Друга народа», убивали пленников в Шатле, Консьержери, Форсе, у бернардинцев, в Сен-Фирмене, Сальпетриере и Бисетре. Париж, а вскоре и вся Франция оказались охвачены ужасающим безумием убийства…
Вот как Сюлли-Прюдом описывает кошмар, устроенный у подножия лестницы Дворца правосудия: «Весь двор был залит кровью. Горы трупов были ужасным свидетельством человеческой бойни. Площадь Понт-о-Шанж являла собой то же зрелище: трупы и лужи крови».
Марат и Симона Эврар следили за разворачивающимися событиями с восхищением. Каждый вечер им в деталях пересказывали сцены убийств и резни, и они долго их обсуждали. Особенно им понравилось побоище в Бисетре. Там «сентябристы» убили тридцать три ребенка двенадцати-тринадцати лет, потом сложили маленькие трупики в штабеля, приказали принести себе обед, пили вино, распевая гимны и славя свободу. Для Симоны Эврар и ее любовника эта сцена была символом возродившейся родины: дети врагов были принесены на алтарь нации «без малейшей чувствительности». И когда они узнали, что девиц легкого поведения насиловали в Сальпетриере, прежде чем убить их, любовники пришли в экстаз. Двадцать раз, в деталях, заставили они пересказывать им эту сцену, демонстрируя неуместное удовольствие.
Однако самую большую радость доставило им убийство несчастной принцессы де Ламбаль.
Бежавшая в Англию фаворитка Марии-Антуанетты храбро вернулась во Францию, как только королеву доставили в Тампль. Ее арестовали и посадили в форс. Второго сентября за ней пришел гвардеец и проводил в зал, где собрались так называемые судьи.
– Поклянитесь в приверженности свободе, равенству, заявите, что ненавидите короля, королеву и монархию, – приказали ей.
Госпожа де Ламбаль смертельно побледнела и с невероятным достоинством ответила:
– От всего сердца присягаю свободе и равенству, но не могу клясться в ненависти, которой нет в моем сердце.
Ее выкинули на улицу, и, как пишет один мемуарист, «кто-то ударил ее сзади саблей по голове. Из раны текла кровь, но ее крепко держали под руки, заставляя идти по трупам. На каждом шагу она теряла сознание». Группа негодяев прикончила принцессу ударами пик, потом ее раздели, и какой-то лакей отмыл тело от крови. Труп несчастной молодой женщины был осквернен самым отвратительным способом. Вот как описывает это событие Функ-Брентано:
«Одну ногу трупа засунули в жерло пушки, груди отрезали, сердце вырвали. Они сделали кое-что еще более ужасное, но у меня нет сил описывать это. Отрезав голову, мерзавцы насадили ее на пику и понесли к Тамплю, чтобы она „поздоровалась“ с королевой-пленницей. По дороге толпа остановилась перед лавкой постижера. Бандиты хотели завить волосы на отрубленной голове, чтобы она предстала перед королевой в должном виде.
- Предыдущая
- 4/7
- Следующая
