2012 - Михайлов Владимир Дмитриевич - Страница 26
- Предыдущая
- 26/44
- Следующая
– Что вы имеете в виду?
– Да всё тот же народ. Считается, что он терпелив, и действительно порог его терпения высок, но уж если его перейти… Но ведь к этому идёт: пенсионная система рушится, всё чаще происходят сбои и катастрофы в электроэнергетике, в коммунальном хозяйстве городов, и если в один страшный день такие события совпадут с принятием еще одного нелепого закона или слишком уж немыслимого судебного приговора – не очередному магнату, это люди перенесут без труда, но хотя бы снова о выселении каких-то рядовых жителей или… да мало ли что такое может случиться, – и плотина долготерпения обрушится вдруг. Да если это ещё совпадёт и с какой-то властной демонстрацией – а они будут происходить всё чаще, поскольку власть считает, что таким образом демонстрирует свою несокрушимость, – тогда… не дай Бог.
Мрачные вещи говорил Котовский. Так что Курилов не удержался – задал всё-таки вопрос:
– Что же – по-вашему, всё уже проиграно?
Котовский ответил не сразу.
– Для уверенного ответа у меня просто недостаточно информации. Далеко не всё до меня доходило – там, где я был. Но хочется надеяться – ещё можно что-то исправить. Но для этого ведь нужны люди, желающие и способные к стремительным переменам – и нужны они на таких местах, с каких возможно такие перемены производить. А на это, как понимаете, надежды мало.
– Но если бы вы, гм…
– Хотите сказать, если бы я, уехав за границу, пытался что-то сделать оттуда? Нет, совершенно исключено.
– Даже теперь?
– Теперь тем более.
Курилов хотел, кажется, ещё что-то сказать. Но мысли прервал вошедший – нет, просто ворвавшийся адъютант.
– Товарищ командующий, к спутниковому, срочно. Генштаб.
– Полковник Курилов слушает.
Голос из Москвы, невзирая на неизбежную кодировку и раскодировку, был вполне узнаваем: полковник Лосев.
– Артём Петрович…
И сразу же ударила в виски и куда-то в область сердца мысль: с Настей что-то.
– Я вас слушаю, товарищ полковник.
– Москва. Любой ценой. Ты меня понял? Любой ценой! Времени – не более одних суток.
– Тяжёлая техника может не успеть.
– Главное – чтобы пехота подошла. Готовая к действию.
Не удержался – задал вопрос, вообще-то неположенный:
– Да что там у вас?
И в ответ услышал тоже неположенное:
– Тут полная каша. Подробности позже. Главное – быстрее. Не теряя ни минуты. Тебе ясно?
Ни черта не было ясно. Но не станешь же так отвечать.
– Задачу понял: форсированным маршем.
– Сделай вот как. Выгрузи один полк. Стрелковый, без артиллерии, но включая миномётчиков. У тебя же дивизия воздушно-посадочная? И разведбат возьми. С полным боезапасом. От тебя до аэродрома пешим порядком – меньше часа форсированно. Там стоят транспортники. Они берутся поднять полк и доставить предположительно в Жуковский. Там тебя встретим. Остальным частям, и тем, что на станции, и тем, что продолжают подтягиваться, ждать. Препятствовать выводу со станции, локомотивы не подпускать.
– Нас тут будет – как сельдей в бочке…
– Именно. Транспортники вскоре будут рады любой возможности вытолкнуть вас куда угодно, иначе возникнет такая пробка, что…
– Понял. А что делать со штатскими? Ты ведь помнишь – я докладывал.
– Возьми с собой. И береги очень серьёзно. Это – устное приказание начгенштаба. Письменного, сам понимаешь, не последует. Но так надо сделать.
– Слушай, а чего ради вообще…
– Ради нас. Армии. Значит – всей России. У меня всё. Выполняй. Успеха!
И – гудочки отбоя.
Лосев ни слова не сказал о Насте. Не встретил? Или не до того?
Значит, и в самом деле надо торопиться.
Уже к концу первого из трёх назначенных визитов Тим до того вырос (в собственных глазах, главным образом), что даже садясь в безотказно поданную машину, чтобы ехать на вокзал, двигался весьма осторожно, ощущая, что дверца сделалась слишком уж тесной для него, для его подлинной величины. И все, кто его встречал и провожал, вели себя так, словно только такое поведение и было для московского гостя естественным. Сперва Тим ещё косился исподтишка: а не возникнет ли на чьей-нибудь роже ухмылка, которую не смогли – или не сочли нужным – скрыть; но ничего подобного не было, и он понял, что и в самом деле является такой величиной.
Так что в последнюю по маршруту, третью региональную столицу прибыл совсем уже не тот человек, что совсем ещё недавно выезжал из Москвы. Встречен был соответственно и без малейшей задержки препровождён в губернаторский кабинет, хозяин которого, как и полагалось, находился на месте и с нетерпением и даже некоторой робостью ожидал. Насчёт робости, правда, Тимофею только подумалось, просто потому, что предполагать такое было приятно и помогало держаться так, как и следовало: первым протянуть руку, при этом, естественно, улыбнуться, но так, чтобы ясно было, что улыбается по протоколу, на самом же деле такие встречи для него – дело будничное, мало ли перевидал он губернаторов, да и людей повыше; разговаривать уверенно, низким голосом, не переходя на верхний регистр, показывать уверенность в том, что, если он даже и шёпотом говорить станет, всё равно, каждое слово будет услышано и запомнено. И даже позволить себе, обращаясь к хозяину области, самую малость протянуть: «Леонид… Петрович, простите, Павлович», чтобы стало понятно: столько такого народу перемелькало перед его глазами, что всех просто невозможно упомнить. Это было невыразимо приятно.
Губернатор, человек, видимо, понимающий, на обмолвку не обиделся, только кивнул, указал на мягкое кресло подле кофейного столика, сам – вторым – опустился в другое такое же, поинтересовался, как столичный гость доехал, доволен ли апартаментами, как там Москва живёт – в общем, всё совершил, что полагалось по протоколу. И закончил приглашением:
– Итак, я вас слушаю.
Всё, что надо было сказать, у Тима уже от зубов отскакивало, текст везде был одним и тем же, надо было только не перепутать числа и даты; но этого он себе не позволял, и память его ни разу не подвела. Нужные интонации были им уже усвоены, и небольшие паузы – там, где следовало, чтобы слушавший понял: сейчас прозвучит нечто особенно важное – он держал не хуже профессионального актёра, внутренне сам удивляясь, откуда что взялось! Губернатор слушал внимательно, время от времени кивал, показывая, что всё уяснил и принимает к действию. Лишь когда Тим назвал количество людей, которых следовало уже завтра отправить в Москву, для поддержки Ладкова – по сути же, самого Третьего, – губернатор вместо кивка проговорил:
- Предыдущая
- 26/44
- Следующая
