Счастье по собственному желанию - Романова Галина Владимировна - Страница 10
- Предыдущая
- 10/58
- Следующая
Глава 4
Начало августа перехватило эстафету изнуряющей жары у июля и постепенно довело ее до критической отметки. Тридцать пять в тени доводили до исступленного бешенства. А о том, чтобы постоять пару минут на солнцепеке, нечего было и думать. Тут же начинало ломить виски и щемить сердце. Одежда уже через десять минут после выхода на улицу начинала липнуть к телу, которое казалось потным и грязным, хотя ведь только что из ванны и дезодорантом укатан почти с ног до головы.
Люба медленно брела в тени домов к проходной, с тоской вспоминая события минувших выходных. На них выпала неожиданная, сломившая всех смерть Тимофея Савельева.
Нелепо, глупо, неожиданно…
Сколько же было высказано подобных слов по поводу его кончины! И сколько еще не сорвалось с губ!
Люба ничего и никак не комментировала, замкнувшись в себе от этого свалившегося на нее горя. Может, окружающие были и правы, сочтя смерть Тимоши нелепой. Может, и глупой она была, забрав такого хорошего человека. И уж точно неожиданной. Кто же ждет подобное?! Но никто не назвал его кончину страшной. Никто, включая обезумевшую от всего этого ужаса Таню. Одна Люба сочла, что это так.
Страшно… Это было так страшно… Что у нее просто язык окостенел, когда ей позвонил Ким и сообщил, что Тимоха погиб десять минут назад под колесами грузовика.
Она молчала все то время, пока он ей говорил и просил о чем-то. И молчала потом еще три дня. Что-то делала, кажется. Помогала с поминками. Ходила куда-то. Ей вручали какие-то справки, деньги. Потом что-то резала, заправляла майонезом, жарила, варила. Но вот говорить ни с кем не могла.
На Тимошу старалась не смотреть, вернее, на то, что от него осталось. Пыталась пару раз зайти в гостиную, где на савельевском обеденном столе возвышался гроб с истерзанным его телом, хотела проститься. Но всякий раз натыкалась там на кого-то голосящего, плачущего, причитающего, и тут же мчалась обратно. Все равно куда: на кухню, в прихожую, вон из дома…
Ким к ней так ни разу и не подошел. Все время был рядом с Татьяной и детьми. Высокий, с мрачным небритым лицом и сведенными у переносицы бровями. Это он их от горя так сводил, и еще оттого, что боялся заплакать. Люба знала. Она же почти все про него знала.
На кладбище он не выдержал и все же заплакал. Закрыв лицо полой черного пиджака, заплакал. И ушел потом куда-то, даже не успев проститься с погибшим другом.
Потом были поминки. Народ тихо переговаривался, выпивал, закусывал. Одна партия сменяла за столами другую, и все повторялось сначала. Люба металась между кухней и гостиной с тарелками, салатниками, бутылками, почти ничего не соображая.
Татьяна в какой-то момент подняла на нее от тарелки пустые глаза и вдруг сказала:
– Люба, ты бы присела, что ли. Что же ты мечешься-то? Посиди, съешь что-нибудь.
Люба кивнула ей и осторожно улыбнулась вмиг задрожавшими губами. Потом снова кивнула согласно и ушла на кухню. Сидеть за столом, что-то есть, пить, о чем-то говорить она не могла. А вдруг не сдержится и заорет в полный голос?! Заорет и станет, так же как и те другие, биться и причитать, и жалеть его, жалеть, жалеть…
Разве же так можно! Нельзя. Там Таня, дети, Ким. Она не может, не должна так вести себя. Ей надо сдерживаться из последних сил. Вот доберется до дома, тогда уж…
А переступив порог квартиры, она тут же натолкнулась на нетерпеливый телефонный звонок. Сняла трубку и через силу протолкнула сквозь саднящее от горя горло:
– Алло.
В трубке была тишина. Тогда она снова повторила «алло», а потом еще и еще раз. Результат был тем же. Ей никто не ответил. Люба положила трубку и какое-то время с изумлением ее рассматривала.
Кто бы это мог быть?
В голову никто, кроме Кима, не шел.
Может, все-таки он?! Господи, хоть бы и в самом деле он! Они же должны были встретиться на этих выходных. Тимоха ей железно обещал. Он потом перезванивал ей дважды, и даже время визита уточнил. И снова пообещал, что приведет с собой Кима. Снова назвал их дураками, играющими в гордость, или что-то в этом роде. А потом взял и умер. Страшно и навсегда. А Ким так ни разу за эти три дня и не подошел к ней. И не заговорил с ней ни разу. В какой-то момент Люба даже начала подозревать, что он ее и не замечает вовсе. Или не хочет замечать? И тут вдруг этот звонок. Господи, сделай так, чтобы это был он! Сделай так, чтобы он сейчас просто взял и пришел к ней без всяких условностей и предварительной договоренности. Только бы это был он!
Люба осторожно легла на диван, свесив с него ноги в туфлях. Надо же, она даже не разулась. Не заметила… Кто же звонил и молчал? Кто бы это мог быть?
Молчать мог тот, кому просто нечего ей сказать. Тут кандидатура Иванова подходила как нельзя лучше.
Хелин звонить ей домой не станет. И уж тем более молчать. Птица не того полета. Он ее после того гостиничного разового секса и вовсе перестал замечать, стал бы он еще в телефонную молчанку играть. Нет, это не он, стопроцентно.
Или это мог быть тот, кого много чего переполняло и это не позволяло начать разговор просто так, на голом месте. Хоть бы Ким…
Телефон снова зазвонил. Люба приподнялась и, с трудом переставляя ноги – надо же она и не заметила, как устала за эти дни, – снова подошла к журнальному столику, на котором у нее с незапамятных времен стоял телефон.
– Алло! – тишина в ответ. – Алло, кто это? Ким, это ты? Не молчи, пожалуйста! Ну, не молчи!
– Люба… – это действительно был Ким, слава господу! – Люба, нам надо поговорить.
– Да! – перебила она его. – Нам давно следовало это сделать! Еще несколько лет назад нам надо было поговорить.
Она вцепилась себе в горло и с силой зажмурилась, боясь, что не выдержит и зарыдает прямо в трубку и что-то одно из двух: или напугает или оттолкнет его.
– Я не об этом, – перебил ее Ким с заметным неудовольствием. – Что было, то прошло. Возвращаться к прошлому и копаться в нем… Это не по мне, ты же знаешь.
Внутри у нее все сжалось от мерзкого, тошнотворного на вкус разочарования.
Не об этом?! А о чем же еще, господи?! О чем они могут говорить спустя три года после совершенно глупого расставания? Нет, не так. Она ни о чем другом сейчас с ним просто говорить не сможет. Не сможет и не захочет.
– Что ты хотел мне сказать, Ким? – и как она это выговорила, сама не поняла, но ведь выговорила и даже не разревелась, а хотелось жуть просто как. – Понимаешь, мне сейчас нелегко.
– Мне легко, хочешь сказать?! – он непозволительно грубо перебил ее. – Мне так погано, как не было погано уже несколько лет, поняла?! Мой лучший друг… Мой верный Тимоха… Его нет больше, понимаешь!!!
Он пытается ее в чем-то обвинить, рассеянно подумалось Татьяне. Кажется ей или нет, что Ким ей что-то такое предъявляет? Может, ее нервной системе конец, и ей теперь в каждом слове чудится укор, упрек или что-то тому подобное?
– Ким, – вставила она, когда ее бывший жених (господи, ну все ее мужчины в бывших значатся, наказание просто какое-то) выдохся и замолк ненадолго. – Я что-то не пойму… Ты, собственно, зачем мне звонишь? Чтобы определить степень страдания друг друга или сопоставить его? Почему ты кричишь на меня?
– Я не кричу! – заорал он ей прямо в ухо. – Я не кричу, я пытаюсь понять, почему он погиб в тот день?!
– Это был несчастный случай, – вспомнила она милицейский отчет, кто-то из Тимохиных коллег давал ей его прочесть.
Она стояла у окна в кухне Савельевых. Давилась сигаретным дымом, потому что совершенно не умела курить. И читала прыгающие перед глазами строчки, пытаясь сложить из них предложения. Давилась дымом тлеющей в руке сигареты и единственное, что из всего напечатанного поняла, так это то, что Тимоха погиб в результате несчастного случая.
Водитель не справился с управлением. К тому же в машине оказались неисправными тормоза. С места происшествия парень скрылся, и теперь его якобы ищут. Что-то было еще и про машину, и про водителя. Она не помнила. А вот строчки о несчастном случае врезались в мозг, будто кто-то там ей их выгравировал.
- Предыдущая
- 10/58
- Следующая
