Война мага. Том 4. Конец игры. Часть 1 - Перумов Ник - Страница 17
- Предыдущая
- 17/103
- Следующая
До пирамиды оставалось два полёта стрелы, и манипулы невольно стали сходиться теснее, почти наваливаясь боками друг на друга.
Император опустил руку в седельную сумку, туда, где, обмотанная бычьей кожей и ремнями, лежала белая костяная печатка.
Последнее средство, если дело повернётся совсем уж скверно.
…Как всегда, «такое», если и случается, то исключительно внезапно. Против Императора не стояло могучей армии, как на Ягодной гряде, не мчалась в атаку неистовая семандрийская конница – одна лишь пирамида, за которой, как доносили разведчики, никто не прятался, да и много ли там спрячешь, если в полусотне шагов пролёг край Разлома?
Но по коричневым скатам внезапно прошла короткая судорога, а над пропастью взметнулся высоченный и широкий «зонтик» белёсой мглы, накрывший пирамиду, словно плащом.
Серебряные Латы разом остановились, не требуя команды.
Серый плотный туман впитывался коричневым камнем, втягивался в трещины, крупными каплями скатывался по ступеням; негромко, но тягуче и мрачно заныл ветер, раздирая себя о вершину пирамиды.
Всегда смирный мерин Сежес дико заржал, запрокидывая голову и едва не сбрасывая волшебницу. По граням пирамиды зазмеились трещины, осколки плит медленно поднимались и зависали в воздухе, мало-помалу складываясь в гротескные фигуры, пугающе сильно напоминающие козлоногих.
Разлом оживлял свою гвардию.
– Сежес, – произнёс Император одними губами, не поворачивая головы к чародейке, – твоя очередь, волшебница.
Её пятеро помощников, бледные и растерянные, в ужасе глядели на бывшую гордость Голубого Лива. Первой опомнилась Асмэ, схватила за руки Мерви и Диокана; Серторий подхватил Дильена, протянул другую ладонь, вместе с рыжей аколиткой замыкая кольцо.
Коричневая пирамида разваливалась всё быстрее и быстрее.
У пока ещё целого подножия споро выстраивались козлоногие, подражая Серебряным Латам тесными рядами и ровными прямоугольниками собственных «манипул».
А чародеи медлили, что-то бормотали, зажмурившись и взявшись за руки. Сежес насилу успокоила своего конька, расстегнула ворот – на блистающей, точно диамантовая, цепочке висело голубое облако, орденский знак Лива.
– Сейчас, – выдохнула она, и все пятеро её помощников разом вскрикнули, точно от боли; сама чародейка изогнулась дугой, словно швыряя вперёд неподъёмную каменную глыбу.
– Вперёд, мой Император, – прошептала она и стала заваливаться набок, Вольные из числа ближней стражи едва успели подхватить исхудавшее за последнее время, почти невесомое тело.
Правитель Мельина ожидал, что в рядах козлоногих сейчас полыхнёт пламя, или туда грянет молния, или, скажем, под ними расступится земля, однако секунды текли, а на поле боя ничего не происходило.
Тем не менее Император резко вскинул правую руку, и буксинщики тотчас сыграли атаку.
Словно рождаясь из глубины, из сердца каждой манипулы, над полем повис низкий и грозный рык. Когда Серебряные Латы сойдутся на расстояние броска пилума, рычание обернётся яростным, оглушительным боевым кличем легионов, одинаково страшным и для людей, и для нелюди. Велиты вскинули луки, первые стрелы прочертили небо, взмывая по высоким дугам над полем боя, застывая на краткий миг в самой верхней точке – с тем, чтобы низринуться вниз, алчно отыскивая цель остро отточенными жалами.
Наверное, умей стрелы говорить, они сказали б, что нет ничего прекраснее этого мига на высоте, когда под тобой – сходящиеся квадраты войск, тысячи сильных и храбрых рук, внимательных глаз, напруженных ног и спин; они сказали б, что секунда, когда перед тобой, как кажется, такое множество целей – высшее блаженство; исчезающая терция времени, когда забываешь, что твой полёт задан натяжением тетивы стрелка и углом возвышения лука…
И люди бы поняли, особенно те, кто любит ссылаться на обстоятельства и кивать на Судьбу; но мы – не стрелы, и сами выбираем свой путь, мы свободны от рождения до могилы, и только сами куём свои цепи.
Ты тоже выковал свои собственные кандалы, Император. Они волочатся за тобой, звеня при каждом движении, тянут тебя назад, пригнетают к земле, у тебя нет даже той секунды, что имеют стрелы, зависнув в вершине смертоносной дуги.
Выпущенный велитами первый залп взмыл и рухнул, негустая сеть стрел накрыла выстроившихся идеальными квадратами козлоногих, со странным звуком пробивая составленные из каменных обломков тела – наконечник словно встречал сперва слой льда и потом уходил в воду.
Козлоногие не шевельнулись. Однако несколько фигур в их рядах дрогнуло и осело вниз, окутываясь облаком пыли и рассыпаясь бесформенной грудой. Оружие легионеров обрело власть над врагом, и ничего большего бывалым центурионам не требовалось.
Войска сошлись почти вплотную; велиты спешили выпустить последние стрелы и отойти назад через сжимающиеся промежутки между стенами щитов; козлоногие, потеряв десятка полтора своих, тоже не стали больше мешкать.
Немые, эти создания устремились вперёд беззвучно, без боевых криков – но от топота каменных ножищ застонала земля. Коричневой пирамиды больше не было – на её месте остался лишь небольшой рукотворный холм, высотой с обычную деревенскую избу.
Каждый из Серебряных Лат точно знал, что ему надлежит исполнить, и не нуждался в командах. Словно единое целое, манипулы извергли ливень пилумов, но, поскольку каменные твари и не думали останавливаться, первая шеренга опустилась на одно колено, укрывшись щитами и выставив длинные копья.
В следующий миг мёртвый каменный вал с грохотом налетел на воздвигшуюся плотину, выкованное человеческими руками железо хлестнуло по каменным обломкам, скреплённым иномировой магией. Козлоногие твари не имели никакого оружия, но один их удар проламывал щиты.
Серебряные Латы встретили натиск шквалом летящих из-за сомкнутых щитов пилумов и частоколом выставленных копий. Коричневая волна выплеснулась вперед, исходя словно вытекающей в воду кровью – клубящейся пылью от рушащихся наземь осколков зачарованного камня. Сежес ли сделала тварей уязвимыми для человеческой стали, или это работало старое чародейство Нерга (если, конечно, таковое вообще существовало изначально, в чём Император теперь сильно сомневался) – кто знает, во всяком случае, порождений Разлома можно было убивать, а большего в тот момент и не требовалось.
Легионеры, привыкшие сражаться и с людьми, и с магами, и с Дану, стоявшие против знаменитого гномьего хирда, бивавшие и баронов, и семандрийцев, и пиратов, схлестнувшиеся насмерть с козлоногими, когда те едва вырвались из породившей их бездны, – сейчас лишь крепче сбивали щиты да, наваливаясь левым плечом, норовили ткнуть каменного супостата копьём, пилумом или гладиусом. За холодным воинским мастерством ветерана вскипало нечто новое.
Не просто боевой азарт, не просто желание выжить, не просто ощущение, что защищаешь свой дом и дело твоё – высoко и справедливо. Нет, люди сошлись врукопашную даже не с нелюдью, а с чем-то абсолютно несовместимым с самим миром.
С солнцем в небе, с белой косынкой облаков, прочертившей голубизну, с плавным течением рек, с бушующим гневом океанов; с холодом ледяных корон, увенчавших горы, и с жаром безводной пустыни. Даже смерти, простой и понятной, порождения пирамиды оказывались чужды целиком и полностью. Они сражались не для того, чтобы победить, они не ощущали ни боли, ни гнева, ни ненависти. Они просто шли вперёд и бездумно крушили все, что оказывалось у них на пути.
Сложенные из мертвых осколков порождения могущественной магии, не доброй и не злой, а просто запредельно чужой, эти существа сражались и не отступали, лишь потому, что не умели. Без знамён и командиров, они бились каждый в одиночку, в отличие от легионеров, чувствовавших не просто соседа по строю – но товарища, готового, если надо, прикрыть друга собой.
Строй Серебряных Лат прогнулся, но выдержал. Заманивая тварей в промежутки между манипулами, легионеры по сигналу буксинщиков разом наваливались с двух сторон, давя и круша всё, что оказывалось меж двух стен щитов. Копья били с быстротой разящих змей, легионеры, рыча, смыкали ряды над упавшими и давили, давили, давили – манипула превращалась в огромный пресс, втаптывавший во прах каменных слуг пирамиды.
- Предыдущая
- 17/103
- Следующая
