Золотой вепрь - Русанов Владислав Адольфович - Страница 4

– Точно! – Старший погонщик отпихнул настырного бородача себе за спину. Степенно откашлялся. – Ты… Вы, это, господин хороший, не серчайте. Не сурьезно он. Кровь нам без надобности.

– Да? – Рыжий и не собирался опускать меч. – Не сурьезно? – передразнил он мужиков.

– Само собой! – горячо заверил его седой. – Пошутили мы… Ясен пень. Мы сейчас уже уходим.

– Вот-вот! Убирайтесь к своим коровам! А то ишь, чего удумали! Постояльцев мне пугать! – махнул полотенцем трактирщик.

– Уже уходим. Звиняйте, ежели чего не так. И вы, господин хороший, и ты, красавица.

Погонщик даже изобразил неуклюжий поклон. Повернулся и могучим толчком направил кудлатого к выходу. Третий гуртовщик быстренько смахнул в сумку уполовиненную ковригу хлеба, швырнул сверху круг копченой колбасы, опасливо стрельнув глазами по сторонам, допил вино прямо из кувшина и побежал догонять товарищей.

Парень несколько мгновений смотрел им вслед, а потом резким движением загнал меч в ножны:

– Охота была честную сталь о всякую сволочь марать!

Он одернул дублет и повернулся к Флане:

– Меня зовут Боррас. Я – наемник. Хочу попытать счастья в тельбийской войне.

Флана окинула взглядом его чистую, но далеко не новую одежку, непокорные волосы, обгоревший на солнце нос и улыбнулась. Паренек наверняка из небогатой семьи. Может быть, даже дворянин, хотя вряд ли… Скорее всего, младший сын ремесленника или аксамалианского купца средней руки. Что ж, на таких ребятах едва ли не вся Сасандра держится.

Боррас понял ее улыбку как приглашение и сел за стол.

Вечером того же дня они целовались до одури, гуляя вокруг построек мансиона. Впервые Флана чувствовала, что может сама выбирать себе мужчину. Захочет – обнадежит и очарует, а не захочет – пошлет подальше. И он пойдет! Боррас дрожал от желания, но рукам особой воли не давал, сдерживался, и ее, привыкшую к совершенно иным мужчинам, это особо умиляло. Новые отношения создавали ощущение новизны и неиспорченности.

История парня, как и предполагала Флана, оказалась проста и безыскусна. Младший сын не захотел идти в приказчики или подмастерья. Бывает. Накопил денег на меч и коня да подался искать счастья. Вот и война подвернулась как нарочно – можно прибиться к какой-нибудь банде.[8] О себе, само собой, она рассказывала мало. Чем хвастаться? Жизнью в борделе? Или знакомством с айшасианским шпионом? Соврала, что идет в Аксамалу к родственникам. Добавила правды о погибшей от болезни семье. Он поверил. Скорее всего, потому что хотел ей верить.

Утром Боррас долго мялся, а потом предложил проводить новую знакомую до Аксамалы. На дорогах все неспокойнее и неспокойнее. Люди становятся злыми, совершают поступки, о которых еще год назад и не помыслили бы. Глядишь, еще какой-нибудь гуртовщик попадется. А он как-никак при оружии. И коня у него два…

Он мог бы говорить долго, переминаться с ноги на ногу и упрямо отводить взгляд. Но именно это и подсказало Флане, что парень всего-навсего хочет побыть с ней подольше. Ее так растрогала его нерешительность, что девушка согласилась.

У рыжего наемника и вправду оказалось два коня. Чалый мерин с белесой мордой и торчащими маклаками. Чувствовалось, что он заслужил спокойную старость. Уж во всяком случае, на войне от такого скакуна невелик прок. Второй конь – гнедой – выглядел красивее. Сухая горбоносая голова, гордый постав шеи. Наверняка раньше он принадлежал какому-то дворянину. Но теперь из-за опухших бабок конь шагал словно увечный калека, и немного нашлось бы охотников оседлать его.

Боррас поехал на чалом, уступив более представительного гнедого Флане.

Шли шагом, опасаясь лишиться коней. Уж больно замученными выглядели благородные животные.

Навстречу попадались не только карруки[9] и купеческие обозы, но и целые семьи, торопящиеся на юг. На повозках везли нехитрый домашний скарб и детишек. Раньше на аксамалианском тракте дела обстояли совсем наоборот: люди спешили в столицу, сулившую успех, богатство, славу. Подозрительно, очень подозрительно…

Вместе с беженцами ползли слухи о творящихся в Аксамале безобразиях. Ночь Огня и Стали, ополоумевшие колдуны, восставшая чернь…

В первую же ночь совместного пути Флана затащила Борраса на сеновал. Ощущение свободы пьянило сильнее выдержанного браильского вина. Она теперь все реже и реже вспоминала порывистого тьяльца т’Кирсьена, гвардейского офицера, веселого, ловкого и легкомысленного. Совсем уж в дальние закутки памяти забился светловолосый, широкоплечий Антоло, так любивший рассказывать о звездах и далекой Табале, крае овцеводов и охотников.

Ну и пусть! Флана выпятила губку. Небось они ее забыли еще раньше! Шляются где-то и не подумали прийти на помощь, когда она страдала, когда над ними издевались Корзьело и Скеццо. Где они тогда были?

Не на шутку разозлившись, она начала щекотать пятки Борраса.

Парень замычал сквозь сон и попытался зарыться в сено.

Как бы не так!

Неумолимый стебелек не отставал.

– Вставай, соня! – воскликнула Флана. – Всю жизнь проспишь!

– Ух, я тебя! – взвился парень. Швырнул на голову девушке ворох сухой травы.

Она захохотала, оттолкнула Борраса. Он упал навзничь, смешно взбрыкнул ногами.

Флана прыгнула на парня сверху, вдавливая в сено, щекоча. Рыжий дернулся вправо-влево, схватил свою сумку, попытался закрыться ею от настойчивых пальчиков.

Еще чего выдумал!

Девушка стукнула снизу по сумке, выбила ее из рук Борраса.

Застежка разошлась, и на сено вывалилось несколько писем.

– Вот это да! – Флана от удивления прекратила бороться, и рыжий вывернулся из-под нее, обхватил, прижался губами к шее. – Погоди! – Девушка решительно отстранила его. – Да погоди же ты… Нашел время! Что это за письма? Твои?

Парень замялся.

– Что молчишь? Ворованные, что ли?

– Вот еще! – Он вспыхнул, вздернул подбородок. – Очень нужно!

– Так откуда же? – Флана наугад подобрала одно из писем. Самое обычное – серая бумага, желто-коричневый воск печати. Вот оттиск незнакомый: сова, сжимающая в лапах топорик и сноп. Ну, дворян в империи много, герб каждого не упомнишь.

Боррас сел, обхватив колени руками. Вздохнул:

– Так. Знакомца одного…

– А тебе они зачем?

– Передать обещал… – Парень покраснел еще сильнее. – По назначению.

– А что ж до сих пор не передал? – Флана задумчиво крутила в руках сложенную бумагу.

– Оказии не было, – потупился Боррас.

– Да? – удивилась Флана. И тут же рассмеялась. – Еще бы! Отсюда до короля Вельсгундии далеко. Не враз дотянешься…

– Как? До короля? – Парень дернулся, подпрыгнул на месте… Потерял равновесие, нелепо взмахнул руками и съехал со стога на заднице.

Пока его раскрасневшаяся физиономия в обрамлении растрепанных волос возникла над краем разворошенного сена, Флана успела просмотреть надписи на прочих письмах. Его королевскому величеству т’Раану фон Кодарра. Князю фон Виллару в собственные руки. Барону фон Траубергу с почтением. Барону фон Веденбергу с дружескими поздравлениями. Барону фон Дербингу… Просто барону фон Дербингу, без приписок.

– Ну, и у кого ты спер эти письма, болтунишка? – притворно нахмурилась Флана. – Да не бойся! Я никому не скажу.

– Ни у кого я не крал! – обиженно проворчал парень. Взмахнул кулаком. С размаху стукнул себя по колену. Сморщился и потряс в воздухе ладонью.

– Значит, нашел?

– Почему? – Боррас надул губы, словно обиженный ребенок.

– Так если ты даже не знаешь, кому везешь, что я думать должна?

– Почему не знаю? Знаю…

– И королю?

– Какому королю? Не должно быть никакого короля…

– Так вот же написано! – Флана выбрала нужное письмо. Прочитала: – «Его королевскому величеству т’Раану фон Кодарра». От кого? От шпиона, небось? На кого работаешь? – Девушка шутила, но в глубине души уже зародилось сомнение – а вдруг и правда? Везет ей в последнее время на шпионов…