Ужасы войны (ЛП) - Каррэн Тим - Страница 19

- Когда я заговорю, враг меня услышит. Можешь быть уверен. Я здесь, чтобы говорить с ними.

Чуваку это понравилось. Это было как дешевая фраза из дурацкого фильма с Чаком Норрисом. Сценаристская чушь. Такая мозговая ерунда, которую придумывает человек, никогда не бывавший в боевой зоне.

- Что там? - спрашивает Простак.

Но Чувак не уверен. Что-то там не так, и это заставляет его яйца сжаться, а кожу на животе покрыться мурашками, как перед контактом с врагом. Он ничего не видит в прицел, но это не значит, что там ничего нет.

- Думаю о той сумасшедшей старухе в Фаллудже, - говорит Простак раненым голосом.

Пшеница сплевывает за стену:

- Не думай.

- Это не так просто, сержант. Я не холодный, расчетливый природный убийца, как ты. Я уважаю человеческую жизнь и все такое.

Гетто выдает свой фирменный смех, как пулеметная очередь:

- Слышал, сержант? Это реально, йоу.

- Не говори об этом, - говорит Говнюк, словно тема его пугает. - Просто не надо.

Простак качает головой:

- Интересно, что она нам сказала... ты слышал лейтенанта, это был не арабский. Что-то другое. Что-то плохое.

Бешеная Восьмерка жует табак:

- Она нас проклинала. Навлекала смерть на нас.

Кожа Чувака покрывается мурашками. Эта мысль несет в себе ужасный вес, и он не совсем понимает почему. Он вспоминает звуки ее слов - что-то очень старое и очень страшное.

Бешеная Восьмерка гладит ствол своего SAW:

- Слушайте слова, что были сказаны! За то, что мы сделали, мы прокляты выше скота и зверей полевых! - он коверкает Бытие 3:14. - На животе своем поползем и прах будем есть все дни жизни нашей!

- Это последнее предупреждение, фанатик, - говорит Пшеница. - Еще одна воскресная школа, сказки про возрождение, и ты будешь чистить сортиры на базе. Ты больше никогда не коснешься этой пушки.

Это реальная угроза, явная и близкая опасность. Бешеная Восьмерка отступает, прижимая SAW к груди. Без него, они знают, он не существует.

- Она сказала эти ужасные слова, и - бум-бах! - на следующую ночь лейтенант пропал. Исчез, - говорит Простак, зная, что все об этом думают. - Как какая-то старая ведьма, что наложила проклятье.

Чувак изучает улицу. Что-то здесь не так. Что-то изменилось в мгновение ока.

- Что-то произошло, - говорит он.

- Заткнись, - обрывает Пшеница. - Все заткнитесь. Я что-то слышу.

* * *

Они все это слышат - нарастающий гул, стон, как будто целая армия великанов движется в их сторону. Это странно, необъяснимо и немного пугающе.

- Муджи, - шепчет Бешеная Восьмерка больше себе, чем другим. - Армия самоубийц идет на нас. Давайте, ублюдки. Я сожгу ваши задницы, во славу Иисуса.

- Тихо, - рявкает Пшеница.

Да, сначала это похоже на приближающуюся армию, возможно, на тяжелых машинах или - возможно - на конях. Но это не то. Это гнев природы. Он рычит, вопит, выплевывая легкие, пока земля начинает дрожать, а ветер поднимает пыльные облака, крутящиеся вокруг них. Они чувствуют, как песок впивается в лица, превращая мир в крутящееся теневое шоу.

- Песчаная буря, - говорит Пшеница. - Кажется, знатная.

- Но ничего же не должно быть! - возражает Простак. - Мы все видели погоду! Должно быть ясно и спокойно! Должно...

- Головы вниз! - кричит Пшеница над шумом.

Песок наступает, подгоняемый яростным, безумным вихрем, который воет и кричит, извергая чистую ярость ада. Чуваку кажется, что это миллионы ночных насекомых кружатся вокруг, роясь в черных облаках. Словно в подтверждение, буря выдыхает горячее, зловонное дыхание, как чумная яма, извергающая трупы.

Теперь тьма еще гуще - это чернота глубокого космоса, где света не существует. Это саван, наброшенный на них. Яростные пыльные вихри царапают кожу, как наждачная бумага. Песок покрывает их, забивается в глаза даже через очки. Он оседает на лицах, забивает носы. Крупинки хрустят между зубами. Хотя ночь прохладная, буря приносит лихорадочную жару, высушивая их. Кто-то ругается. Кто-то кричит.

А потом, так же быстро, как началась, буря стихает, и они отряхиваются, как мокрые псы. Они смахивают песок с лиц и полощут глаза водой из фляг.

- Что это, черт возьми, было? - спрашивает Простак, его голос молит о разумном объяснении.

Пелены пыли все еще витают вокруг, медленно оседая на землю. Это пугающий момент, потому что если сейчас нападут боевики, они будут в беде. Запыленные. Растерянные. Дезориентированные. Нехорошо. Они снимают шлемы, вытряхивают их, пальцами вычесывают песок из волос.

- Наденьте свои чертовы каски обратно, - рявкает Пшеница.

Шлемы снова на головах. Оружие проверено.

- Чуешь запах? - говорит Говнюк. - Как будто что-то сдохло.

- Странно, - соглашается Чувак.

Вокруг них не только двухфутовые сугробы песка, но и что-то вроде черных угольков размером с конфеты. Они хрустят под ботинками. Солдаты стряхивают их с формы и рюкзаков.

- Что за дерьмо такое?

Бешеная Восьмерка поднимает один из кучи у своих ног. Он разглядывает его в свете фонарика "Tekna".

- Какой-то жук. Муха... чертова гигантская муха.

- Что за бред ты несешь? - хочет знать Пшеница. Фонарик на ночной операции - большой запрет. Это приглашение для снайпера. Тем не менее, он выхватывает его из рук Бешеной Восьмерки и светит вокруг. - Ну, чтоб мне провалиться...

Мухи.

Большие твари. Тысячи и тысячи их разбросаны вокруг взвода, смешаны с песком, сложены, как муравейники. Пшеница начинает сгребать их рукой, тихо ругаясь. У них большие крылья, раздутые фиолетово-синие блестящие тела. Огромные желтые совиные глаза и мерзкие зазубренные хоботки, острые, как сверла.

- Песчаная буря полная мух? - спрашивает Простак.

- Это неправильно, - говорит Говнюк, пиная кучи ногами, будто боится, что они его заразят. - Это, черт возьми, неправильно.

Пшеница хмыкает:

- Из всего сумасшедшего дерьма... - oн отделяет одну мертвую муху от остальных. Надавливает пальцем на игольчатый хоботок и отдергивает руку. - Черт... острый, как гвоздь.

Теперь взвод находит мертвых насекомых повсюду - раздавленных под собой, в волосах, застрявших в снаряжении. Осторожно, с дрожью отвращения, они вытаскивают их. Обломанные хоботки торчат в тактических жилетах, ремнях и штанах.

- Черт, - говорит Говнюк. - Три жала в руке. Думал, это колючки. Дерьмо.

Чувак вытаскивает одно из шеи, другое из щеки.

- Проклятые твари.

- Они не ядовитые, да? - спрашивает Простак, выдергивая полдюжины из штанов.

- Мы стали нечистыми, - говорит Бешеная Восьмерка. Кажется, он почти рыдает. - Нимрод... Нимрод.

- Единственный Нимрод, которого я вижу - это ты, - сообщает ему Пшеница.

Бешеная Восьмерка медленно качает головой:

- В Библии. Это в Библии. Нимрод, вавилонский царь. Он приносил в жертву детей. Бог послал к нему муху. Она залезла ему в нос и съела мозг.

- Скажи ему заткнуться, - говорит Говнюк.

Пшеница тихо ругается:

- Черт возьми, Бешеный. Если бы муха пошла за твоими мозгами, она бы с голоду сдохла.

Говнюк нервно хихикает.

Но Бешеная Восьмерка не унимается:

- Вы не понимаете. Вы все слепы к проклятию на нас за убийство той женщины и ее детей! Оглянитесь.

- Ирак. Ну и что? - говорит Чувак.

- Сейчас! Сейчас! Но тысячи лет назад это был Вавилон, древнее царство. Мы виновны в том же грехе, что и Нимрод, и Бог послал мух, чтобы мучить нас.

- Заткнись, черт возьми, - приказывает Пшеница.

Чувак молчит. Ненормально, - думает он. - Это ненормально.

- Долбаная страна, долбаная пустыня, долбаный мир, - говорит Пшеница. - Чертов цирк уродов.

Говнюк ходит кругами, проводя руками по броне и рукавам.

- Господи, я чувствую их повсюду. Посмотрите на них. Мы могли утонуть в них!

- Заткнись, дерьмоголовый, - рявкает Пшеница. - Просто мертвые жуки.