Разрушенная для дракона - Юраш Кристина - Страница 2

Я очнулась здесь.

В роскоши.

В платье.

С мужчиной, который целовал мои руки и плакал, умоляя: «Очнись, Таллиса… Прости меня…»

Сначала это было похоже на сказку. Розы огромными букетами, украшения, внимание. Сирил трясся надо мной ровно до тех пор, пока не выяснил, что я ничего не помню. Не помню, что было тем вечером. И что я никуда не собираюсь уходить.

И тут сказка закончилась. Так, словно посреди фильма выключили свет.

Уже из разговоров слуг я узнала, что в ту ночь Таллиса пыталась сбежать. Но ее поймали. И вернули обратно, мужу. Узнав о побеге, Сирил пришел в такую ярость, что даже слуги затаились, боясь дышать.

С тех пор он не бьёт по лицу. Не бьёт до смерти. Он бьёт точно и только по рукам.

Потому что это – не убийство.

Это воспитание.

Я попыталась выдавить из себя тень улыбки. Голос Сирила изменился. Он снова стал спокойным и ласковым.

– Вот и молодец. Ты же понимаешь, что это не я злодей. Понимаешь? Ты сама виновата… Ты сама спровоцировала… Ты знаешь, как я к этому отношусь, и все равно стала есть закуски со стола и портить свою без того ужасную фигуру! Ничего, ты еще похудеешь, – муж заботливым жестом вытер слезы с моего лица. – Ну все, не плачь… Вытри слезы. Улыбайся! Мы возвращаемся к гостям!

Мы вышли из комнаты, а я чувствовала, как меня тошнит. Тошнит от боли, от унижения, тошнит от вечного голода, который теперь мой постоянный спутник, от закуски, которую успела съесть, надеясь, что муж не заметит.

Я вспомнила, как полчаса назад воспользовалась моментом, когда муж увлекся разговором с министром Роумонтом. Ноги сами понесли меня к столу. Я каждый раз нервно оглядывалась, радуясь, что меня заслоняют танцующие пары.

Запах еды ударил в нос, как удар в живот.

Жареная дичь. Медовые пироги. Сливочное масло на хлебе с чем-то похожим на икру.

Слюна хлынула во рту – целое озеро отчаяния.

Я протянула руку. Осторожно. Сердце колотилось так, что, казалось, выпрыгнет прямо на стол, если я не удержу его внутри.

Первая закуска. Вторая. Я ела жадно, быстро и почти не чувствовала вкуса.

Только страх. Только голод. Только мысль: пусть лучше раздробит руку снова, чем я умру от этого пустого желудка.

Я едва не взвизгнула, когда один удар по рукам выбил из моих рук тарелку с закусками, и она упала на пол. Гости этого не заметили. Они были увлечены мелодией.

Сирил схватил меня за руку и потащил в свой кабинет.

– Простите, моей супруге нездоровится, – улыбнулся он министру Роумонту, с которым только что разговаривал.

Министр Роумонт, один из самых влиятельных людей в королевстве, напыщенный престарелый индюк в роскошной одежде с пышными волосами, кивнул и тут же отвлекся на разговор с сэром Лорджером. Хитрый делец тут же воспользовался моментом и взял министра в оборот.

Сирил скрипнул зубами от досады. Этот бал был организован ради этого министра. Ради разговора с ним. Ради того, чтобы Сирил занял место в королевском совете.

Я чувствовала, как мои руки дрожали, когда муж вытаскивал меня из зала.

Мимо нас прошмыгнул лакей с бокалами.

– Стоять! – приказал муж лакею. Тот замер. – Скажи, чтобы музыканты играли погромче!

Лакей кивнул.

От этих слов меня бросило в дрожь.

Я упёрлась в ковёр, цепляясь за него ногами, как за последнюю опору.

Но силы были не равны, и Сирил затолкнул меня в кабинет, захлопнул дверь. За дверью остался красивый и нежный вальс. Передо мной – ярость и раздражение мужа.

И сейчас, после того, что случилось, я снова должна вернуться в зал и вести себя так, словно ни в чем не бывало. Улыбаться и разговаривать, смеяться над шутками и подставлять для приветственных и вежливых поцелуев здоровую руку.

– Завтра ты не завтракаешь! – строго произнес муж, остановившись перед залом. – Ты сегодня уже поела! Я предупрежу слуг.

Я снова вышла в зал, чувствуя, как мои ноги все еще дрожат. Под пышным платьем это было незаметно.

– Вам уже лучше, мадам? – поинтересовался министр Роумонт.

Я не нашла силы ответить, поэтому кивнула.

– Простите, она слаба здоровьем, – Сирил посмотрел на меня, поглаживая мою здоровую руку.

Его прикосновение было нежным. Любящим. Вот только внутри меня всё сжалось в узел из шипов.

Я чувствовала, как под перчаткой пульсирует раздробленная плоть. Каждый нерв кричал. Словно каблук всё ещё врезался в кости, раз за разом. Перчатка, тугая, белоснежная, будто сшита из снега и стыда, давила на опухшие суставы, и с каждым ударом сердца боль растекалась всё дальше – в локоть, в плечо, в горло, где застревал ком из слёз и ярости.

– Ах, если супруга слаба здоровьем, это, конечно, беда, – заметил министр. – Моя супруга, я имею в виду первую, тоже была слаба здоровьем, однако прожила в браке почти двадцать лет. Правда, детей она мне так и не подарила…

«Слаба здоровьем». Эти слова – как зеркало. В них я вижу Вайлиру. Её тонкие запястья, прозрачную кожу, дыхание, похожее на шелест крыльев мотылька.

И меня – её живую тень.

– Я вас понимаю, – сочувственно произнес Сирил.

Он понимает. Он всегда понимал. Только не меня. Меня он стирает. Слой за слоем. Как старую краску с портрета, чтобы нарисовать новую Вайлиру.

– Я вот смотрю на вашу супругу и понимаю. Она как две капли воды похожа на вашу прежнюю покойную супругу. У меня даже чувство такое, словно это она! – усмехнулся министр Роумонт. – Я знал ее. Она приходилась мне троюродной племянницей.

Губы Сирила растянулись в улыбке.

– И ведь главное, лицо один в один, – заметил министр, делая глоток из бокала. – Скажите, как вам удалось найти почти ее копию?

– Ах, у меня было разбито сердце. Я очень сильно переживал по поводу смерти Вайлиры. И однажды увидел ее. Она спускалась по ступеням и садилась в карету. Я тогда решил, что это просто совпадение. И уточнил, как ее зовут… Талисса Эмри. Потом я увидел ее еще раз, уже в доме ее родителей. И тогда…

“Тогда он купил ее, – кричало всё внутри. – Как статую. Как куклу. Как попытку вернуть прошлое, не спрашивая, хочу ли я быть частью этого”.

Сирил сглотнул. На его лице – нервная улыбка человека, который делится самым сокровенным.

А я стояла здесь. В теле, которое не моё. В платье, которое не моё. В жизни, вырезанной по шаблону мертвой женщины.

Я же чувствовала только пульсирующую боль в руке. Казалось, пальцы настолько опухли, что перчатка теперь давит. Я с трудом превозмогала это чувство, стараясь держать лицо.

– Тогда я решил, что судьба… дает мне второй шанс, – опустив глаза и полушепотом произнес Сирил. Он взял мою здоровую руку и с жаром поднес ее к губам. – Второй шанс познать счастье… Что это – знак свыше… И на этот раз я решил, что свое счастье я не отпущу… Да, дорогая?

Я кивнула.

Одно движение. Меньше, чем вздох.

А внутри всё горело. Не от боли – от унижения, что моё «да» стоит столько же, сколько «нет». Ничего.

– Ох! – рассмеялся министр. – Бывают же чудеса!

Чудеса… Да. Чудо – когда тебя бьют каблуком за кусок хлеба. Когда тебе во сне снится, как ты отгрызаешь кусок от батона и стонешь от наслаждения. Чудо – когда ты не ела два дня и всё ещё стоишь на ногах. Чудо – когда твой муж целует здоровую руку, а ты прячешь ту, которую он только что ломал, и при этом он рассказывает направо и налево, как любит тебя.

Я вообще не знаю, как у меня хватает сил шевелиться.

Может, потому что я – не та, кого он видит.

Я – та, кто копит. Каждый удар. Каждое «посмотри на неё». Каждое «ты жирная свинья». И однажды… однажды я вырвусь из этого платья, как зверь из клетки. И я живу с мыслью, что однажды настанет этот день. И я смогу.

А пока – я улыбаюсь.

Так, как учила меня боль.

– Вы говорили, что недавно освободился пост в министерстве… Один из министров, кажется, Бэрроу, скончался от сердечного приступа.