Совок 15 (СИ) - Агарев Вадим - Страница 7

Железные ворота ровэдэшного хоздвора дежурная смена закрывала только с наступлением темноты. Поэтому к заднему входу райотдела я проехал беспрепятственно. К чести руководства Октябрьского РОВД следует сказать, что офицерскому составу ставить личный автотранспорт на территории не возбранялось.

Машину я закрывать на ключ не стал. Пройдя мимо двери, ведущей в подвал, мы вместе со Стасом метнулись к моему кабинету. Гриненко, точно так же, как и мне не терпелось удостовериться в том, что прапора в полной сохранности лежат там, где мы их оставили.

Они там и лежали. По-прежнему бессознательные, но зато живые и даже в сухих штанах. Последнее обстоятельство меня особенно порадовало. Насколько мне помнилось из прошлой жизни, бо́льшая половина потерпевших от услуг клофелинщиков давали свои показания предварительно обоссавшись. Причем, изрядно и от всей души. Мужики, те через одного. А женщины поголовно.

— Сначала вот этого кабана! — указал я на прапора Лёху, отрабатывающего взаимодействие своей щеки с половицей моего кабинета. — Он самый тяжелый.

Не меньше минуты у нас со Стасом ушло только на то, чтобы приноровиться и оторвать от пола бесчувственного вояку. Будь он в сознании, всё было бы проще и намного легче. Даже, если бы он ничем нам не помогал. А в этом своём агрегатном состоянии убивец Лаптев сам напоминал бездыханный труп. Не вступивший еще в фазу трупного окоченения. И потому такой тяжелый, и неудобный.

— Погоди! Клади его назад! — вспомнил я о мерах предосторожности. — Память ни к черту совсем стала!

Мы бережно, словно родного отца, опустили душегуба на пол и я метнулся к столу, за которым мы недавно пировали. Схватив бутылку с водкой, я сорвал с неё пробку. Потом перевернул прапора на спину и щедро плеснул ему за пазуху «Столичной».

— На хера? — не понял моей расточительности Гриненко, — Водка же хорошая! А этот козёл всё равно в отключке!

— Так надо! — не стал я тратить драгоценное время на объяснения. Помня о том, что меньше, чем через час во всех райотделах закончатся вечерние разводы. И тогда на улицы города разом вывалятся многочисленные патрули и экипажи. ГАИ, ОВО, ППС и даже добровольные народные дружинники.

— Хватай сикария! Нам с тобой его еще во двор вынести надо! — синхронно со Стасом подхватил я под вонючие подмышки бесчувственного кирзача.

Как бы мне ни хотелось понадеяться на сермяжный и скрепоносный авось, я всё же подпёр вместе с другом прапора плечом к стене. И добросовестно замкнул дверь кабинета на замок.

До первого этажа нам оставалось всего полтора лестничных марша, когда за спиной раздались чьи-то шаги. Кто-то, как и мы, спускался сверху. Чтобы оглянуться, надо было выползти из-под мышки неподъёмного Лёхи. Рисковать я не решился, опасаясь, что в одиночку Гриненко его не удержит.

— Корнеев! — воткнулся мне в затылок окрик майора Ахмедханова, — Я не понял, что здесь происходит⁈

Твою же мать!!! Зажмурившись от взрыва внезапной и почти оргазмической радости, я беззвучно выругался. Ничего не предвещало и на тебе! Только бы не сдали нервы у Гриненко, мысленно перекрестился я, временно уверовав в еврейского бродяжку. Если Стас сейчас запаникует, если сбросит на ступеньки коматозного вояку и рванёт по бездорожью, то отбрехаться у меня уже никак не получится. Всем сердцем ненавидящий меня басурманин окончательно поймёт, что дело тут нечисто. Сильно не чисто! Вот тогда он вцепится в меня, как бойцовый энцефалитный клещ в жопу присевшей под куст пионерки. И ни от меня, ни от бесчувственной тушки прапора Лёхи он уже не отойдёт ни на полшага. Будет орать и алармировать, как недорезанный хряк. Пока вокруг не соберутся все заинтересованные лица. Включая прокуратуру, Инспекцию по личному составу и военную контрразведку. ГРУ, это вам ни фига не стройбат и даже не пехтура! И потому от военных особистов в Октябрьском РОВД будет не протолкнуться. Нет, не упустит Талгат Расулович такого фееричного реванша. Это будет его звёздный час и полнейшая его реабилитация. Со всеми плюшками и преференциями. Без какого-либо преувеличения, это событие станет для него подарком всей жизни. От Аллаха и, главным образом, от старшего лейтенанта Корнеева.

А у меня, кстати, кроме, в самом прямом смысле, висящего на мне месье Лаптева, таких багажных мест, как Лёха, еще аж два штуки. И всё того же грушного помёта. Так что, если начнётся кипеш, то оба они уже к концу суток повылазят на свет божий. Как иголки из жопы ёжика.

Однако, зря я взопрел насчет Гриненко. Стас появлению недружественного нам майора, может и не возрадовался, но психовать тоже не стал. Прапором на ступеньки Стас не осыпался и вниз по лестнице не подорвался. Он просто застыл заиндевевшим истуканом. Но застыл он, добросовестно придерживая на своём плече бесчувственную полутушу армейца. Уже хорошо, уже шансы есть!

Меньше всего мне сейчас хотелось вступать в диалог с майором Ахмедхановым. С непримиримым врагом, который люто убеждён, что всеми своими бедами служебного и личного характера он обязан только мне и никому другому. И да, если сейчас этот джигит любой из клеток своего головного или спинного мозга почувствует, что я творю произвол и беззаконие, то такого шанса он ни за что не упустит. Такого подарка судьбы он не отдаст никому и не за какие коврижки. Значит, надо брать инициативу в свои руки и включать беспредельную наглость. Ни лесть, ни подкуп в этой ситуации мне не помогут.

— А у меня, товарищ майор, рот не на затылке расположен! И глаза не на спине! — даже не сделав попытки развернуться, огрызнулся я на подкравшегося с тыла басмача. По-прежнему сгибаясь под тяжестью элиты Вооруженных Сил СССР, я продолжил тролить Ахмедханова, — Хотите поговорить с заслуженным человеком, извольте спуститься ниже, чтоб я вас видел! Чего вы мне там в задницу-то шепчете?

Как только я открыл рот для отповеди джигиту, шкала моего борзометра отключилась сама собой. Напрочь отключилась. Вместе с тревожной обескураженностью. Вызванной неожиданным появлением за спиной злобного и коварного сына гор.

Слава богу, что по своей сути я не двадцатилетний юноша! Всё-таки та моя прошлая жизнь, в которой я пережил многое и многих, это вам не комар начихал. И даром весь мой прежний опыт для разума и психики юнца, в чьём теле я сейчас квартирую, не прошел. В прошлом моём бытии и не такие виражи случались. И ведь как-то я тогда выкручивался!

Стас после моих хулительных для майора слов нервно закашлялся. Но грузоподъёмной способности всё же не утратил.

А Ахмедханов на мой неблагозвучный для него пассаж в ответ не очень громко выматерился. Употребив слова, крайне нецензурные. Но благоразумно безадресные. Не распознав в ругательствах джигита урона лично для своей офицерской и общечеловеческой чести, я не менее благоразумно промолчал.

— Чего встал? — прикрикнул я на Гриненко, — Пошли уже! Талгату Расуловичу просто завидно, что орден не ему дали! И, что женщины не его, а меня любят…

Упомянув о спорных женщинах, я намеренно ударил майора ниже ватерлинии. Мне надо было выбить его из колеи здравомыслия и лишить способности верно оценивать ситуацию.

Станислав, не вымолвив мне в ответ ни слова, осторожно ступил на следующую ступень.

Громко сопящий майор Ахмедханов сумел нас обойти только тогда, когда мы спустились на межэтажную площадку. Решительно преградив дорогу, он уставился на транспортируемое нами тело. По всей видимости, пытаясь обнаружить на нём следы кровавых побоев или жутких пыток. Которым я наверняка подверг несчастного бедолагу. Однако, судя по мелькнувшему на его лице разочарованию, в обнаружении оных он не преуспел.

— Ты мне не ответил, Корнеев! — не двигаясь с места, майор снова начал нагнетать нервозную духоту, — Какого черта? А ну-ка поясни мне, кто это такой? И почему он в таком состоянии? — шагнув вперёд, Талгат Расулович ухватил безвольно повисшую голову прапора Лёхи за подбородок и приподнял её.

Нахально-злобное выражение, которое в общении со мной военный Лаптев неизменно натягивал на свою образину, теперь отсутствовало. Поэтому выглядел он гораздо проще и добрее. Теперь я увидел в непосредственной близи физиономию не наглого живодёра, травмировавшего мой разум совсем недавно, а простоватого работягу-пролетария. Или колхозника. Скорее всего, именно из этой, не академической среды призвался в непобедимую и легендарную Алёша Лаптев.