Эликсир. Парижский парфюмерный дом и поиск тайны жизни - Левитт Тереза - Страница 8

Такова была теория. На практике же еще никому и никогда не удавалось выделить ни одно из этих веществ: ни флогистон, ни esprit recteur, ни esprit ardent. Из-за своей чрезвычайной летучести они моментально рассеивались в воздухе. Да и методы возгонки, применявшиеся для их получения, были все еще далеки от совершенства. И тут Боме как практик принял вызов. “Бесполезное и неуклюжее”, – такой приговор вынес он оборудованию, которое в тот момент использовали химики ¹⁷.

Илл. 8. Женщина продает водку на улицах Парижа, 1737 год. Заголовок поясняет, что она выкрикивает название своего товара так: “La vie! La vie!” – “Жизнь! Жизнь!”

Боме признавал, что esprit recteur, отвечающий за аромат, выделить невозможно, однако давал несколько практических советов, помогавших узнать его свойства. Есть один особенный цветок – ясенец, или неопалимая купина, – и он насыщает воздух вокруг себя таким густым ароматом, что тот способен воспламеняться. Он вспыхивает мгновенно, горение длится недолго, причем само растение остается не обожженным, но запаха уже не издает. По мнению Боме, это доказывало, что его душистые выделения состоят из горючего пара, который он называл “эфирной жидкостью флоры”. Невидимый пар можно было выявить и при паровой дистилляции лаванды или чабреца, как узнали на собственном горьком опыте некоторые парфюмеры: при возгонке распространявшийся пар первым устремлялся из куба наружу и мог запросто взорвать изнутри конденсатор, если тот был закупорен слишком туго.

Но наибольшее внимание Боме притягивал esprit ardent, и в особенности изготовление водки, или, как ее тогда называли, eau-de-vie – “вода жизни”. К XVIII веку этот напиток уже начал завоевывать себе известность в Париже. Продавцы “огненной воды” расхаживали теперь по парижским улицам с большими плетеными корзинами, нагруженными бутылками и стаканами. Но продукт, который они предлагали, был очень скверного качества: обычно он приготовлялся из вина, “которое нельзя было продать из-за его дрянных свойств”, и пили его только “солдаты и простолюдины” ¹⁸. Мерсье, описывая жизнь рабочих кварталов Парижа, замечал: “Это пойло употребляют грузчики и крестьяне, а самые трезвомыслящие из них предпочитают вино” ¹⁹.

Боме винил в том, что получается такая “плохая водка” с “неприятным запахом”, устаревшие методы возгонки. Слишком многие возгонщики продолжали использовать одни и те же аламбики, доставшиеся им с “незапамятных времен”, нисколько не задумываясь о природе протекавшего в них процесса. Боме перечислял некоторые усовершенствования, к которым следовало бы прибегать, чтобы конечный продукт не “подхватывал запах”, и обращал внимание на то, что ни в коем случае нельзя кипятить вино над открытым пламенем ²⁰. Он указывал на существенную разницу между той eau-de-vie, что продавали уличные разносчики, и куда более чистым esprit de vin, который “ректифицировался”, то есть буквально “исправлялся”, многократно проходя через аламбик. В своем учебном пособии, выпущенном в 1762 году и называвшемся “Теоретические и практические начала фармации”, Боме подчеркивал, что фармацевтам надлежит использовать в изготавливаемых снадобьях исключительно ректифицированный esprit de vin, и в главе под названием “Тинктуры, эликсиры, квинтэссенции и спиртовые бальзамы” приводил пошаговые инструкции ²¹.

Наиболее заметную попытку обнародовать секреты дистилляции Боме предпринял в 1777 году, когда одержал победу в конкурсе, объявленном Обществом поощрения искусства, ремесел и полезных изобретений. Устроители конкурса предлагали 1200 ливров в награду тому, кто напишет лучший очерк на тему “Каковы наиболее предпочтительные формы перегонных сосудов, печей и инструментов, применяющихся в работе больших винокурен?”. Боме составил очень подробное описание устройства шести аламбиков нового типа, и Общество опубликовало и принялось распространять написанную им работу. В своем очерке Боме предсказывал, что Париж вскоре сделается центром возгонки высокого качества, потому что лишь “в крупных городах ученые и ремесленники объединяются, и можно надеяться, что искусство, столь полезное торговле, будет усовершенствовано” ²².

Илл. 9. Перегонный аппарат Антуана Боме из его учебного пособия Élements de pharmacie théorique et pratique (“Теоретические и практические начала фармации”).

Из более чистых спиртов, получавшихся в этих усовершенствованных перегонных аппаратах, выходила превосходная основа для духов. К тому времени, когда королевой Франции стала Мария-Антуанетта (а произошло это в 1774 году), вкусы любителей духов уже начали меняться: надушенные перчатки и помады на жировой основе уходили в прошлое, и их место теперь занимали спиртовые eaux de toilette и флаконы с ароматическим уксусом. В Версале по-прежнему витало множество самых причудливых запахов. “Что за буйство драгоценных украшений и духов!” – поразился шведский дипломат Ханс Аксель фон Ферзен, когда впервые оказался при дворе Людовика XVI и Марии-Антуанетты ²³. Королева расходовала восемнадцать пар надушенных перчаток в неделю и требовала все больше и больше пудры и помады для своей знаменитой прически, возвышавшейся над головой на несколько футов. Но тяжелые “животные” запахи, столь популярные в XVII веке, – например, мускуса, циветты и амбры – уже уступили место более легким “растительным” ароматам цветов, цитрусовых плодов и лесов. Откликаясь на запросы жаждавшей “естественности” королевы, парфюмер Фаржон создал новые духи, составленные исключительно из нежных цветочных ноток флёрдоранжа, бергамота, лаванды, гальбанума, ириса, фиалки, жасмина, нарцисса и туберозы. Он назвал эту смесь Parfum de Trianon в честь садов, где любила укрываться королева, разыгрывая любовь к деревенской жизни. Впрочем, и ее готовность “вернуться к природе” имела свои пределы: всех овечек, козочек и коровок, которых она пасла для собственного развлечения, старательно обливали духами, чтобы заглушить исходившие от них естественные запахи.

Париж, 1775

К заботе о том, чтобы французские косметические средства были полезными для здоровья и натуральными, подключилась даже Парижская академия наук. В 1775 году она заказала исследование имевшихся в продаже женских румян. Издавна этот непременный предмет придворного туалета изготавливали из смеси киновари (токсичной разновидности ртути[6]) и свинца (тоже токсичного), и все чаще слышались жалобы на то, что от румян со временем чернеет кожа и те, кто ими пользуется, тяжело заболевают. Академия поручила одному из своих самых молодых ученых, Антуану Лавуазье, обойти несколько десятков парижских парфюмеров и взять образцы румян, продающихся в их лавках. Лавуазье выяснил, что сделанные из минеральных компонентов румяна оказывают токсичное действие на организм, но обнаружилось, что некоторые продают и румяна из растительного сырья, например из шафрана или сафлора, и они-то безвредны и потому предпочтительны ²⁴. Среди тех, кто продавал более полезные для здоровья румяна, был и Ложье, и в статье, опубликованной позже в Le Mercure, особо отмечалось, что “огромному успеху” предприятия Ложье весьма способствовали “его превосходные растительные румяна” ²⁵.

Это был далеко не последний заказ, полученный Лавуазье, невероятно честолюбивым и серьезным молодым человеком из семьи, имевшей хорошие связи. Его отцом был видный адвокат, желавший, чтобы сын пошел по его стопам. Поэтому Лавуазье послушно отправился в Париж изучать право, но, оказавшись в столице, тайно увлекся химией и при любой возможности посещал лекции по химии и читал в свободные минуты “Словарь химии” Макера. Он сдал положенные экзамены и был допущен к юридической практике, но отказался от нелюбимого поприща и в том же году сделался членом Академии наук.