Берегитесь округлостей - Гарднер Эрл Стенли - Страница 22

• Предыдущая
• 22/32
• Следующая

– Нет, – покачал головой я. – Мы позволим прокурору нам подыграть.

– Каким образом?

– Подсунем ему свидетеля.

– Какого?

– Хелен Мэннинг.

– Кто это?

– Уволенная секретарша, которая пришла к Элизабет Эндикотт и рассказала ей, каким подлецом был ее муж. Женщина, первой сообщившая Элизабет, что Карл намеренно послал Джона на смерть, и побудившая ее подумать об убийстве мужа.

Элизабет Эндикотт сидела неподвижно; ее лицо походило на маску.

– Чего вы добиваетесь? – спросила она. – Хотите отправить меня в газовую камеру?

– Мы добиваемся, чтобы окружной прокурор застрял, перебираясь через изгородь из колючей проволоки, – ответил я, – одна нога с одной стороны, другая – с другой.

– С этим парнем у тебя ничего не выйдет, – предупредил Куинн. – Он слишком проницателен.

– Хорошо, – сказал я. – Как ты предлагаешь с ним поступить?

Куинну было нечего ответить.

Я повернулся к Элизабет Эндикотт.

– Искать револьвер будет нелегко. Мы не можем делать это днем, чтобы кто-нибудь предупредил полицию, и не можем пользоваться фонариками. Земля Купера Хейла рядом с вашим поместьем, поэтому нам придется действовать после полуночи. Мы выйдем из вашего дома через боковую дверь, а потом поползем на четвереньках и будем обыскивать на ощупь каждый дюйм этой живой изгороди.

– Ну и что мы сделаем, если найдем револьвер? – спросил Барни Куинн.

– Оставим его при себе, – ответил я.

– Это вещественное доказательство, – заметил Куинн. – Утаивать его – преступление, а для адвоката – непрофессиональное поведение. Меня за это могут дисквалифицировать.

Я усмехнулся.

– Тебя там не будет, Барни. Не забудь спросить у меня завтра, нашли ли мы револьвер. Пошли, Берта. Увидимся на вашем ранчо часа через два, миссис Эндикотт. Оставьте для нас открытой заднюю дверь. Можете освежить нас кофе и проверить, чист ли горизонт.

Ночь была темной. С океана полз туман, и воздух был очень влажным.

Берта Кул и я ползли на четвереньках по траве вдоль живой изгороди, вгрызаясь пальцами в каждый дюйм почвы.

– Почему ты велел Бетти Эндикотт оставаться в доме? – спросила Берта.

– Во-первых, потому, что мы не можем ей доверять, – ответил я. – А во-вторых, она подаст нам сигнал, если кто-нибудь появится.

– Я испортила платье, пару нейлоновых чулок и сломала два ногтя, – пожаловалась Берта.

– Это пустяки, – отозвался я. – Ты можешь испортить свою профессиональную карьеру.

– Зачем, черт возьми, мы это делаем?

– Обслуживаем нашего клиента.

– Никогда не занималась такими вещами, пока не связалась с тобой, – проворчала Берта. – Только с начала нашего партнерства я стала попадать в подобные переделки.

– До нашего партнерства ты ни черта не зарабатывала, – ответил я. – Заткнись и работай как следует. Не просто царапай ногтями по поверхности, а зарывай пальцы глубоко в почву. Эта штука пролежала здесь годы и наверняка покрылась слоем земли.

– Почему же ее не нашли?

– Потому что не искали. Садовник поливает изгородь и иногда подстригает ее. Она настолько плотная, что не дает расти сорнякам, поэтому садовнику незачем глубоко копать. Он срезает дерн вокруг изгороди и швыряет грязь в кусты, возможно давным-давно забросав ею револьвер.

Берта изрыгнула серию ругательств.

– В чем дело?

– Порвала платье и поцарапала лицо. Дональд, какого черта мы не могли воспользоваться фонариком?

– Мы не можем допустить, чтобы кто-нибудь узнал, что происходит. Полиция, возможно, держит ранчо под наблюдением, а Хейл живет рядом.

Берта со стонами поползла дальше, ругая меня на чем свет стоит. Внезапно мои пальцы на что-то наткнулись.

– Погоди, Берта! Это либо камень, либо... О’кей, это револьвер!

– Слава богу! – вздохнула Берта, с трудом поднимаясь. – Не знаю, как я проберусь в свою квартиру. Если швейцар увидит меня, то подумает, что я воровала кур.

– Скажи ему, что он тебя недооценивает, – посоветовал я, – и что ты совершила куда более серьезное преступление, нежели кража кур.

– Ну, – сказала Берта, – давай сообщим Элизабет Эндикотт. Полагаю, нам следует позвонить Барни Куинну.

– Нет, – возразил я.

– Что «нет»?

– Мы скажем Элизабет, что обыскали всю изгородь и ничего не нашли, – отозвался я. – И Барни скажем то же самое.

– Иногда, – с чувством произнесла Берта, – мне искренне хочется, чтобы я больше никогда тебя не видела.

В истории, рассказанной Джоном Диттмаром Энселом Барни Куинну, лишь одна вещь не соответствовала действительности.

Револьвер очень сильно заржавел. Я даже не мог открыть барабан без длительной работы по удалению ржавчины. Но, прочистив дуло от грязи, я сумел увидеть с помощью фонарика, что патрон на одной линии с дулом пуст. В других патронах пули были на месте. Следовательно, из револьвера был сделан один выстрел.

Дело становилось все более запутанным.

Суд начался по расписанию. Барни Куинн посадил нас там, где мог бы с нами консультироваться в случае надобности, но он впал в уныние и выглядел как человек, которого вот-вот поволокут на казнь. Куинн старательно воздерживался от вопросов насчет револьвера.

Во время полуденного перерыва я отвел его подальше от репортеров и рубанул сплеча:

– В таких делах нужен мужчина, а не мальчишка. Ты адвокат, и твоего подзащитного обвиняют в убийстве. Наказание за такое преступление – смертная казнь. Присяжные наблюдают за окружным прокурором и за тобой. Ты выглядишь как человек, защищающий виновного клиента. Это несправедливо по отношению к вам обоим. Борись, но не так, как будто тебя прижали к стенке, а с уверенной улыбкой адвоката, представляющего невиновного клиента.

– Актер из меня скверный, – проворчал Куинн.

– Тогда начинай практиковаться, – посоветовал я ему.

После перерыва он выглядел немного лучше.

Используя добытую нами информацию, Куинн знал все, что нужно было знать о присяжных. Опасность заключалась в том, что из списка могут не набрать нужного количества членов жюри. Тогда судья издаст распоряжение о дополнительном списке, и Барни придется иметь дело с людьми, о которых он ничего не знает.

Окружной прокурор Мортимер Эрвин был высоким, красивым, исполненным достоинства мужчиной с вьющимися темными волосами, широкими плечами и уверенным видом.

Эрвин не был женат, хотя являлся едва ли не самой выгодной партией среди местных холостяков, и любил включать в состав жюри молодых впечатлительных женщин и пожилых седовласых матрон, предпочитая не иметь дела с мужчинами, чьи руки были покрыты мозолями от работы на ранчо.

Впечатлительные молодые женщины смотрели на него как на кинозвезду. Они выслушивали его доводы, голосовали за вердикт о виновности подсудимого и выходили из зала суда, шепча друг другу: «Ну разве он не чудесен?»

Пожилые матроны говорили, что Эрвин напоминает им Джимми, которого, увы, нет в живых. Джимми всегда хотел быть юристом.

Некоторые из мужчин с мозолистыми руками смотрели на тщательно причесанные волосы Эрвина, заглядывали в его выразительные глаза – и выносили вердикт в пользу обвиняемого.

Барни Куинн составил список присяжных, постаравшись, чтобы в нем было как можно меньше молодых женщин. В списке Эрвина присутствовала прямо противоположная тенденция.

Видя, как идут дела, я отозвал Барни в сторону:

– Подыграй ему, Барни.

– Что ты имеешь в виду?

– Пусть себе набирает в жюри женщин.

– Ну нет! – запротестовал Куинн. – Он набрал их слишком много. Женщины от него без ума. У него красивый звучный голос, и, приводя свои доводы, он устремляет выразительный взгляд на присяжных женского пола. Он платит по триста долларов за костюмы и каждое утро надевает свежевыглаженный. Парень хорошо обеспечен и не зависит от своей прокурорской деятельности. Он хочет влияния и восхищения и наверняка надеется стать сенатором, генеральным прокурором или губернатором штата.

• Предыдущая
• 22/32
• Следующая