Осенний свет - Гарднер Джон Чамплин - Страница 27
- Предыдущая
- 27/87
- Следующая
Салли потрясла головой, как будто это были не воспоминания, а сны и хотелось от них проснуться. Во всем доме по-прежнему ни звука. Ясно, что он уснул — спит себе, как бревно в трясине, уж она-то знает своего братца. Там она его и найдет, за кухонным столом, где он в засаде сидит, хоть обойди вокруг него, хоть рождественский обед стряпай — он и не почует. Она положила книжку на белый плетеный столик и спустила ноги с кровати. У двери постояла еще, послушала. Ни звука. Открыла дверь в коридор — и замерла. На площадке лестницы, нацеленный прямо на нее, с потолка свисал старый Джеймсов дробовик, а вокруг со всех сторон перепутанной паутиной, будто пьяный паук наплел, к взведенному курку шли натянутые веревочки. Шагни она неосторожно за дверь, зацепись ногой, и Джеймсов дробовик отстрелил бы ей голову. У нее болезненно заколотилось сердце, она с трудом глотнула воздух, прижала сложенные ладони к груди. Нет, не может быть! Да он еще хуже, чем этот жуткий капитан из книжки! Она подержалась за косяк, пока пройдет головокружение, осторожно переступила обратно, напоследок еще раз долгим взглядом, с отвращением, будто на угрей мистера Нуля, посмотрела в коридор и тихонько закрыла дверь. «Он сошел с ума, Горас», — произнесла она вслух и только теперь осознала, что это, по-видимому, так и есть.
Память о Горасе, на этот раз наяву, повлияла на ее настроение. Ее муж, такой тонкий и до нелепости добрый человек, прославившийся на всю округу своим врачеванием без боли, человек культурный, который заводил у себя в приемной пластинки, когда музыкальной трансляции еще и на свете не существовало, и читал только умные, серьезные книги! Его образ возник перед Салли с такой наглядностью — его образ и горькое сознание, что этого человека, сделавшего в мире так много добра, уже нет в живых, — что она вдруг не смогла больше ни о чем другом думать, кроме обиды и ужасной мести. Ей представилось, как Горас перебирает у себя за столом пластинки, склонив лысую голову, поблескивающую в свете лампы, будто головка младенца, покрытая нежным первым пушком, мягкие губы его поджаты, на подбородке темнеет ямка; как, выбрав себе пластинку по настроению, он осторожно ставит ее на диск и поднимает на лоб очки в черной оправе одним рассеянным, легким толчком среднего пальца безупречно чистой правой руки — и так стоит несколько секунд, глядя себе под ноги, на лохматый половичок, засунув кончики пухлых пальцев в карманы жилета и с упоением вслушиваясь в первые такты, а потом большими шагами — он всегда так ходил, хотя был низенький и полный, — отходит к книжной полке, вытаскивает себе на вечер книгу и с этой дорогой добычей усаживается за мраморный чайный столик, где его дожидается вечерний чай и она, Салли Пейдж Эббот, с вязаньем — тогда еще не старая, еще красавица. Он никогда не носил синих и зеленых цветов, только коричневые, в тон скудных остатков каштановых волос вокруг лысины: темных оттенков, как свежевспаханная земля на горном склоне, или более светлых, но тоже теплых, как дубовые листья осенью. Кофе он пил со сливками и с сахаром — три кусочка, курил табак, который у него хранился в желтом янтарном стаканчике под медной крышкой. Имел смешную детскую привычку, читая газету, отрывать и жевать катышки бумаги, но Салли не вмешивалась, пусть. Плакал над кинофильмами, знал наизусть массу стихов, часами работал у себя в садике. Сенсуалист — так он однажды с улыбкой назвал себя Джеймсу. Ему и невдомек было, что ее брат Джеймс его презирает.
У Салли было такое чувство, что дух ее мужа находится где-то рядом и с грустью и неодобрением видит бурлящую в ее сердце злобу. Но что есть, то есть, против правды не пойдешь, а правда та, что ей легче обернуть вспять Ниагарский водопад, чем высечь в своем сердце хоть искру тепла к брату. Со сжатыми зубами, с кремнистым блеском в глазах, несмотря на слезы, лелея в глубине души убийственные планы — как будто ее брат Джеймс был один виноват и в крушении всех ценностей, и в подходе «Воинственного», и в гибели и упадке по всей вселенной, — она опять воспользовалась судном, потом вывернула его за окно и, слишком распаленная, чтобы даже помыслить о сне, частично обратила свое внимание к книге. Как можно было понять, там, где возобновлялся рассказ, «Воинственный» еще не настиг ее друзей на «Необузданном».
...Капитан усмехнулся:
— Как бы не так! У них скорость в три раза выше нашей. Суденышко у них легкое, быстроходное. Такая у Темного повадка. Мы и ста ярдов не пройдем.
Питер Вагнер поспешил к секстанту, но, едва поднявшись на мостик, сразу же увидел их огни — красный всполох на горизонте, даже будто и не огни, а — как это в книгах пишут? — «зримая тьма». И он опять почувствовал, что он — это не он, а персонаж из какой-то книги. Словно вся его жизнь где-то детальнейшим образом, от начала и до конца, расписана — и даже если конец окажется хороший, для него он все равно будет испорчен, ужасен, ибо грубо предначертан. По-видимому, он прочел слишком много романов и слишком близко к сердцу принимает работу их отлаженных рычагов.
Но при всем том тело его двигалось быстро и четко, независимо от головы. Оно, его тело, нырнуло в рулевую рубку, сняло показания компаса, через тридцать секунд повторило операцию. «Воинственный» держал к северу и должен был разминуться с ними примерно на полмили. Даже при такой темноте этого было недостаточно. Он спустился к остальным.
— Они пройдут в полумиле к северу, — сказал он. — И конечно, заметят нас, если не слепые.
— Что же нам делать? — Джейн, забывшись, в волнении всплеснула руками. Лицо мистера Нуля выразило отвращение — совсем как во время разговора об открытиях и случайностях. Питер Вагнер заметил по себе, что и сам ощущает нечто подобное: тщетное, идеалистическое неприятие холодной телесной механики. Он вдруг снова почувствовал уже привычный соблазн противостоять всем животным потребностям своего организма, подумалось даже: не вернуться ли к первоначальному замыслу? Немыслимо, конечно. Эти люди от него зависят.
— Запускай машину, — распорядился он. — Будем отходить на юг.
— Есть, сэр! — отозвалась Джейн и стремглав бросилась к люку машинного отделения.
Они стояли и смотрели на плавно приближающегося «Воинственного», Питер Вагнер в бешенстве, остальные без кровинки в лице. Он взглянул на часы. В их распоряжении не больше десяти минут, а машина еще не заработала. Внезапно звук мотора на «Воинственном» смолк, и одновременно погасли его бортовые огни — будто их кит сглотнул. Капитан Кулак проковылял к гакаборту и поднял руку козырьком.
— Они выключились, чтобы послушать, где мы, — шепотом сказал мистер Нуль. — Слава богу, наша машина не заработала!
Питер Вагнер рявкнул в переговорную трубку:
— Не заводи пока, Джейн!
— Думаешь, им нас не видно? — негромко спросил с кормы капитан Кулак.
— Нет еще, — ответил Питер Вагнер. — Мы же в темноте. — Он отер пот со лба и носа. Если они будут вот так останавливаться и вслушиваться, улизнуть на «Необузданном» окажется невозможно.
Снова вспыхнули огни «Воинственного», и одновременно зачухал их мотор. Питер Вагнер схватился за трубку.
— Давай, Джейн! — крикнул он. — Надо убираться отсюда. — Это тоже, помнится, была фраза из какого-то кинофильма. С каждой минутой он все больше становился картинкой, бесплотной тенью на экране.
Голос Джейн отозвался не снизу, а из люка, она высунула голову и пожаловалась:
— Не заводится.
Все оглянулись на нее и тут же снова повернули головы туда, где лучились огни «Воинственного».
— Никак не крутится, — объяснила Джейн. — И не стучит.
Он бросился к люку.
Стартер на «Необузданном» оказался такой замысловатой конструкции, словно вовсе и не предназначался для работы. Разноцветные проволочки в ржавой железной коробке переплелись в сложнейший клубок, как постановления юридических подкомиссий конгресса, и казались, на взгляд неспециалиста, запутаннее церковных догматов. Джейн, стоя по колено в воде, светила ему фонариком. Питер Вагнер водил пальцем по проволочкам и вполголоса ругался на чем свет стоит. Стало очевидно с первых же минут, что сделать ничего не удастся, ему по крайней мере.
— Зови мистера Нуля, — распорядился он.
Она прицепила фонарь к облупленной перекладине-бимсу, скреплявшей борта, и убежала вверх по трапу. Через минуту рядом очутился мистер Нуль. Он наклонился над машиной, дергая себя за уши и качая головой.
— Тут работы на несколько часов, — сказал он и дрожащими пальцами достал сигару.
— Невозможно, — сказал Питер Вагнер.
— Конечно, — согласился тот. — Но факт. Можете мне поверить, капитан, это, понимаете ли, умный стартер, потому что вся машина очень сложной конструкции. Она рассчитана на разное топливо: и нефть, и керосин, и бензин. Тяжелое горючее, понятно, требует горячего стартера, ну а горючее полегче... Вот и пришлось поставить, как мы говорим, умный стартер. — Он засмеялся, точно мартышка, и стал шарить по карманам комбинезона — искать спички. Зажженную спичку он несколько раз не глядя подносил к своей сигаре; наконец прикурив, выпустил струю дыма, кивнул и стал быстро и жадно затягиваться, трепеща ноздрями, как кролик. — Да, умный моторишко, — кивнув, повторил он.
— Много от него проку, когда заглохнет посреди Тихого океана, — проворчал Питер Вагнер.
Мистер Нуль сразу вступился за сложный механизм, будто сам его сконструировал:
— А чего вы хотите, когда вон сколько воды через швы просочилось? Вы посмотрите. Стартер чуть не затопило. А конструкция очень даже хорошая. Это течь виновата.
Питер Вагнер возразил:
— Стартер должен быть загерметизирован, мистер Нуль, чтобы не попала вода.
— Судно не должно течь, — проворчал мистер Нуль.
Питер Вагнер вытер пот со лба.
— Ну что ж. Выкачайте воду и чините, — распорядился он.
Но мистер Нуль опять потряс головой, задергал верхней губой и сощурился.
— Не выйдет, капитан. Помпа работает от машины. Можно бы, конечно, черпать консервной банкой, но куда выплескивать? Не бегать же с каждой банкой вверх по трапу.
— Сообразите что-нибудь, — приказал Питер Вагнер и ушел на палубу.
Сердце его бухнуло о ключицу, когда он увидел, как сократилось расстояние между ними и их преследователями. «Воинственный» был как пылающая угольная топка, плывущая сквозь кромешную тьму. Питер Вагнер отправил мистера Ангела вниз, поставил Джейн на вахту в темной рулевой рубке и согнутым пальцем поманил капитана Кулака за собой в каюту. Капитан Кулак задержался на пороге, не в силах оторвать глаз от приближающихся огней. Питер Вагнер вцепился в его дряблую старческую руку, втянул внутрь и подвел в темноте к столу.
— Садитесь, — распорядился он. Капитан нащупал сзади спинку стула и осторожно сел. Сам Питер Вагнер ощупью пробрался к капитанской койке и уселся на нее. — Как видите, — проговорил он, — они нас уже, можно сказать, настигли. По-моему, самое время объяснить мне, что происходит.
Капитан безнадежно обмяк на стуле, лицо его голубело в темноте, как плесневелый сыр. Он не отводил глаз от двери, словно ожидал, что в ней с минуты на минуту появится бушприт «Воинственного».
— Кто они? Почему они за вами гонятся? — спросил Питер Вагнер.
— Какая разница? — ответил капитан Кулак. Он смотрел на дверь так, словно хотел выразить взглядом, что они — это зло. Коренное, очевидное невооруженному глазу, примитивное.
— Кто они? — повторил Питер Вагнер.
Капитан Кулак втянул воздух в грудь, скрипнул зубами и выпалил, как взорвался:
— Черти! Вот они кто! Я копил, и экономил, и трудился в поте лица, и поставил это дело, и только-только оно начало приносить маломальский доход... — Бешенство наполнило ему глаза слезами, сковало язык.
- Предыдущая
- 27/87
- Следующая
