Чужая жена для Беркута - Ромеро Екатерина - Страница 9

– Хватит, умоляю, пустите!

Сердце заходиться бешеным ритмом, но ему плевать.

Пытаюсь царапаться, но это все равно что противостоять грузовику.

Нет, он не делает больно, но и не отпускает. Голодный зверь, этот зек зажимает, не дает увернуться.

Короткие движения, я отрываю пуговицы на его рубашке, жестко царапаю самодовольное лицо и шею, но становится только хуже. В разы.

– Так и знал что ты кошка! Смелее, я люблю жесть!

Боже, Виктора только заводят мои сопротивления, а мне становится страшно.

В какой-то миг он отпускает меня и я падаю на сено, отползаю назад. Виктор оборачивается, его рубашка разорвана, он уже освободился от брюк.

Высокий, тренированый, спортивный. Кожа аж переливается. Накачанный, вены на руках выпирают, смуглый. Грудь покрыта черными волосами, блядской дорожкой спускающимися вниз. Боже, Беркутов словно не в тюрьме был, а на курорте отдыхал!

Холеный, дикий, опасный. Опускаю взгляд ниже, дыхание спирает. Он уже возбужден. Сильно. Его член покачивается как дубина. Тяжелый, большой и определенно он меня порвет этой штукой.

– Иди сюда, киса.

Мотаю головой, прикрываясь руками.

– Будешь сопротивляться – сломаю.

Он хочет мести, подчинения и моей боли, определенно.

Виктор склоняется ко мне, а после фиксирует и ложится на меня. Такой тяжелый, что я тут же оказываюсь расплющена, не могу ничего сделать.

Паника, но нет отвращения. Я просто адски его боюсь.

– Что, не нравлюсь?

– Вы насильник!

– Конечно, ты же сама мне мне эту статью впаяла, забыла? Так давай повторим то, чего не было! Вспомни, как ты пела, что я тебя трахал против воли! Вспомни, киса! Как я тебя душил, как лупил тебя. Давай, вспоминай свои показания, ну же!

– Пустите, не надо! Вы мне противен!

Виктор проводит крупными ладонями по внутренней стороне моего бедра, а после накрывает мою промежность, гладит. Смотрит на меня как на конфету. С голодом, жадностью и предвкушением приза.

– Противен, говоришь? Ладно, что муж лучше трахает?

– Определенно ДА!

Выпаливаю не думая, а Беркутов только смеется, сверкая своими белоснежными зубами:

– Какая же ты дикая! Ну раз этого дохляка принимала, то и меня примешь.

– Ненавижу, мой муж в тысячу раз тебя лучше!

– Посмотрим, чей хуй тебе лучше зайдет!

Замахиваюсь чтобы влепить ему пощечину, но Виктор тут же ловит мою руку и обхватив оба запястья своей одной, фиксирует их у меня над головой.

– Чтоб ты сдох! Ненавижу!

– Да я понял твои чувства. Я это еще пять лет назад понял, Рокотова, так что обойдемся без прелюдий.

Я беспомощна, он тяжелый и сильный.

Виктор зажимает меня собой, а после широко разводит мои бедра в стороны и входит. Быстро, резко, тут же упираясь в преграду.

Шок, паника, этого не может быть. Я не так хотела, не здесь, не при таких условиях.

Почему-то закладывает уши, ах да, это же я ору! От адской боли первого вторжения без подготовки, от этой ненависти к нему.

Больно, кажется, он убьет меня сегодня, сейчас, я не выдержу.

– А-ай!

Реву, я больше не могу быть сильной, когда Беркутов расплющил меня и убивает.

– Сука, ты что…БЛЯДЬ!

Встречаемся взглядами. Его карие глаза сейчас отражают непонимание, а я тупо стараюсь выжить. Я девственница. Да, поздно, но так вышло и Виктор это понял.

– Дыши! Не дергайся, не то тебе пизда!

И я слушаюсь его впервые, потому что понимаю, что вот тут Беркутов не врет. Он большой, слишком большой для меня, и сейчас до предела растягивает мои стенки изнутри.

Становится тихо. Виктор сильнее прижимается ко мне, а после делает уже уверенный выпад бедрами. Один раз, он входит до упора, лишая меня девственности окончательно.

Больно. Я чувствую это. На этот раз он победил.

Виктор берет меня. Трахает как куклу. Опирается на локти и дальше просто толкается в меня.

Молча, без слов, без поцелуев, без нежностей. Я едва дышу, боюсь, что он меня задушит либо перегрызет мне горло. От ужаса даже реветь не могу.

Внизу все горит огнем, отворачиваюсь и Виктор тоже отворачивается от меня. Мы ненавидим друг друга сейчас как никогда ранее.

Невольно вдыхаю его запах. Чужой, пряный, холодный. Он вбивается мне прямо в голову, и за это я презираю Беркутова еще больше.

В какой-то момент Виктор отпускает мои руки, но я не упираюсь больше. Какой смысл. Я просто лежу и терплю. А ведь там в суде он мне нравился. Я даже фантазировала о Викторе. Хотела тайно, чтобы он стал первым мужчиной и боялась этого.

Глупая наивная дура.

Промежность саднит, это больно. Я думала, в первый раз у меня будет все не так…ужасно.

Я уже не спасусь. Беркутов убивает меня. Дядя не успеет, этот зверь прикончит меня раньше.

В какой-то момент перед глазами темнеет, все кружиться и я медленно ухожу в астрал, когда Виктор ускоряет толчки. Я чувствую его ненависть. Она зашкаливает просто, убивает, пленит.

– Тихо, спокойно, блядь, киса! Никто от секса еще не помирал подо мной!

Хлопок по щеке. Не сильный, но приводящий в чувства, а после промежность снова пронзает режущая боль. Виктор медленно вынул член из меня, на живот плеснула горячая сперма.

Судорожно хватаю ртом воздух. Истерика колотит,т с ужасом смотрю на Беркутова, обхватив себя руками. Он одевается, набрасывает рубашку, застегивает штаны.

– Ну и неженка же ты! Как ты дожила без секса до двадцати трех? Тебя что, в монастыре держали?

От слез задыхаюсь, я умираю, боже, у меня все болит.

– Надо было сказать, что не тронута. Дура!

Ответить мне нечего, я просто хочу, чтобы он сдох.

Поворачиваюсь на бок, дрожит все тело. Слышу, что этот бес ушел. Виктор оставил чашку кофе на полу, к которой я даже не притронулась.

Я увидела кровь на бедрах и в глазах снова потемнело. Кажется, после этого я отключилась, желая не просыпаться больше никогда.

***

Кто ходит девственницей до двадцати трех? Что это за монашка блядь, я такого еще не видел.

Но поздно. Как только оказался в ней, остановится не смог. И не хотел, потому что ее желал как ненормальный. Мне не нравилась такая реакция, потому что она была неправильной. Этот яд все больше пробирался под кожу, потому что трахать Рокотову оказалось еще круче, чем ее ненавидеть.

Она сначала трепыхалась, а после лежала подо мной как каменная статуя. Ни эмоций, ни ласки, ни хрена, хотя одна эмоция у нее все же была – ответная ненависть ко мне.

Я провел на зоне тысяча восемьсот двадцать пять дней и каждый гребанный день я проклинал ее. За несвободу, за клетку, за мрак. И вот теперь, наконец, Рокотова у меня. Собственной персоной. И будет у меня, пока я не получу от ее ублюдочного дяди все то, что он у меня забрал.

Она молчала, когда я уходил. И не смотрела на меня, рыдала, а мне хотелось придушить его голыми руками, чтобы не мучилась и я не мучился вместе с нею.

Когда ты на пике, а после теряешь все, в том числе авторитет. Ей этого не понять, я вообще ее слабо понимаю.

Я не знал, что она девственница, на лбу это не написано, хотя сути дела это бы не поменяло. Взял бы не так жестко, хотя какая к черту разница? Во мне все кипит, как только вижу ее! И ненавижу. О да, я ненавижу эту девку больше всего на свете!

Проходит ночь, управляющий звонит, меня вырубило просто. Уснул впервые за неделю.

– У нас землетрясение или какого дьявола ты мне звонишь в шесть утра?!

– Виктор Владимирович, морозы ударили. Лошади замерзают. Нам бы обогреватель сюда. Минус двадцать сегодня. Мустанг и так слабый, боюсь, хуже станет.

Резко подрываюсь с кровати, потому что вспоминаю, что кроме лошадей у меня в амбаре еще одна кобыла сидит. Голая.

– Ставь обогреватели! Быстро!

Через пару минут я уже в конюшне. Иду быстрее, ускоряю шаг. К ее клетке, к моей ненавидимой пленнице.

Нахожу ее быстро. Рокотова лежит там же, где я ее и оставил. Не шевелится, вообще ноль реакции на меня. Смотрю на ту чашку кофе. Не тронула. Еще бы.