Телохранитель Генсека. Том 6 (СИ) - Алмазный Петр - Страница 29

Американская съемочная группа следила за выгрузкой оборудования. Наблюдали, чтобы грузчики, не дай Бог, не повредили что-нибудь и аккуратно уложили все ящики и кофры в микроавтобус. Отметил, что транспорт для знаменитого журналиста и телеведущего предоставило американское посольство — новенький «Форд» для съемочной группы и посольский «Линкольн» для самого Кронкайта. Смешно, все так же боятся «страшный рашн КГБ», хотя и могу их понять, но явно перестраховываются.

Телевидение, журналисты, МИДовские работники — народу вокруг собралось внушительно. Сам Уолтер сильно выделялся из этой толпы благородным обликом. Эдакий лорд и осанкой, и обликом, но держался он совершенно просто, улыбался искренне, а не тем разрекламированным американцами застывшим «смайлом».

Я недоумевал, зачем Леонид Ильич попросил приехать к самолету Кронкайта. Встречающих и так было достаточно. Сотрудники Седьмого управления, когда я проходил мимо, становились по стойке смирно — насколько это было возможно в рабочих условиях.

И только когда Уолтер Кронкайт подошел и пожал мне руку под щелчки фотоаппаратов, я понял мотивацию просьбы Брежнева. Леониду Ильичу зачем-то понадобилось вывести меня из тени. Видимо, готовится к партийному собранию в Комитете и внеочередному пленуму ЦК. Что ж, посмотрим, как все повернется.

В моей прошлой жизни Кронкайт только мечтал взять интервью у Брежнева, о чем неоднократно заявлял, но так и не смог осуществить мечту. Не получилось пробиться через бюрократические барьеры как в Штатах, так и в Союзе. И я понимал, почему он так светится сейчас. Вспомнилось, что в гуляевской реальности ему несколько раз предлагали взять интервью у Майкла Горби, когда тот стал Генеральным секретарем, но ответом всегда было непреклонное «Нет» Кронкайта.

В Заречье я ехал последним, замыкая кортеж автомобилей. Думал о том, что не все в МИДе продажные. Да, гнили, конечно, много в людях, которые видят красивую обложку капиталистической жизни, но МИДовцев, преданных своей стране, все же больше. Так быстро организовать визит всемирно известного журналиста надо очень постараться. Блестяще провели операцию по привлечению лучших интеллектуальных сил Запада для того, чтобы в зародыше подавить всю ту муть, которая поднялась в иностранной прессе с подачи Мастерса.

Брежнев встретил американца прямо на пороге дома, что бывало крайне редко. Так он встречал только самых «дорогих» гостей, того же Никсона, например.

Я подождал, пока все войдут в дом, и только тогда вышел из автомобиля. Но ко мне тут же подошел Александров-Агентов.

— Владимир Тимофеевич, опаздываете, — он нахмурился. — Пройдемте, Леонид Ильич вас ждет.

Я последовал за помощником в небольшой зал, где уже все подготовили для интервью. Комната, несмотря на то, что солнце сегодня так и не выглянуло из-за туч, была залита светом. Операторы, разбирались с софитами, устанавливали камеры. В этот раз народу было немного, не так, как на больших конференциях, всего пять человек. Еще двое разбирались с кабелем. Снимали и для Центрального телевидения, и для американского. По крайней мере трое из присутствующих думали и переговаривались на английском.

Леонид Ильич вошел в зал первым, прошел к мягкому стулу с высокой спинкой и удобными подлокотниками. Сел ровно, спина прямая, будто скинул с десяток лет. Уолтер Кронкайт вошел следом за ним и расположился напротив. Небольшой полированный столик между ними уставлен пепельницами, водой в хрустальных графинах и высокими стеклянными стаканами.

Кронкайт сосредоточенно перелистывал блокнот, проверяя заготовленные вопросы. Иногда он поднимал взгляд, слегка рассеянный, добродушный, и как-то неуловимо становился похожим на большого ребенка, который вдруг получил подарок и искренне этому радуется. Глядя на него я бы никогда не подумал, что это — американский идол. Человек, который каждый вечер говорит американцам, что произошло в мире, в конце каждой программы вставляя свое фирменное: «Вот такие дела»…

Обратил внимание, что около стола еще два свободных стула. Но тут же в зал вошел Суходрев. Он поздоровался с Леонидом Ильичом, Кронкайта поприветствовал на английском и, отодвинув стул чуть в сторону, чтобы быть рядом, но в то же время не на первом плане, приготовился переводить.

Леонид Ильич обвел взглядом присутствующих, кивнул, заметив меня и повернулся к американцу:

— Ну что, начнем?

Журналист задавал вопросы, Суходрев синхронно переводил, а Брежнев отвечал — четко, весомо.

— Ради чего я прилетел в Советский Союз? — сразу взял быка за рога Уолтер Кронкайт. — Первый и главный вопрос, о котором сейчас говорят все, особенно после заявления мистера Сахарова, это авария на Белоярской АЭС. Расскажите, что там случилось и надо ли волноваться мировому сообществу?

— Думаю, вам лучше всего об этом расскажет непосредственный участник событий, — Леонид Ильич посмотрел на меня, приглашающе махнул рукой и попросил:

— Владимир Тимофеевич, присоединяйтесь к нам.

Я прошел к столу, занял четвертый стул.

Дальше Кронкайт спрашивал, я отвечал. Суть моего рассказа сводилось к тому, что была предпринята попытка диверсии. Подробно рассказал, что во время учений учебные заряды были заменены на боевые, но удалось во-время их обезвредить. Рассказал, что учения были отменены, что ситуация под полным контролем, как это могли видеть все желающие из передач советского Центрального телевидения. Добавил, что сейчас в Свердловске находится большая группа иностранных журналистов, включая того самого Мастерса, собственно, и запустившего непроверенную информацию в газеты.

Дальше интервью как-то незаметно пошло в русле обычной деловой беседы. Говорили много, об успехах и недоработках, о том, что разрядку нужно продолжать, что не нужно скрывать информацию об инцидентах, если таковые случаются. Иногда обращались ко мне и я вставлял свои пять копеек.

Кронкайт задал вопрос о количестве ракет с ядерными боеголовками на территории других государств Варшавского договора.

В глазах Леонида Ильича вспыхнула искра превосходства человека, за которым стоит мощь огромной державы. Причем державы, которая находится на подъеме, растет, развивается. Это было превосходство человека, который хорошо знает и цену ошибок, и цену слов.

— Уолтер, вы, американцы, любите все считать. Ракеты, боеголовки, проценты. Вы смотрите на карту, как бухгалтер на баланс. А нужно смотреть… — он сделал паузу и внимательно взглянул на собеседника, — нужно смотреть в сердца людей. Никто в Советском Союзе не хочет войны. Мы заплатили за мир двадцатью миллионами жизней. И эта цифра хоть и официальная, но очень приблизительная. До сих пор идут поисковые работы и появляются новые могилы погибших на Великой Отечественной войне. А сколько еще не обнаружено? А сколько погибло в море? Эти цифры для нас не статистика эти цифры — наша память. И она не позволяет нам быть слабыми.

Я смотрел на Леонида Ильича и видел не старика, отнюдь. Человек, чья эпоха казалось бы, подходила к концу, вдруг показался мне похожим на скалу. Ту самую, о которую разбивались все волны — и холодной войны, и противоречий, как внутренних, так и внешних. В его медлительности была не дряхлость, а неспешная мощь. Он не торопился, потому что был уверен: время работает на нас и на нашу страну.

Леонид Ильич произнес что-то на счет разрядки, улыбнулся, его знаменитые брови взлетели вверх. Улыбка получилась искренней и немного лукавой. Кронкайт в ответ рассмеялся. Напряжение мгновенно, вызванное последним вопросом американца, растаяло.

Дальше они беседовали, если не как старые приятели, то уж как люди, прожившие большую жизнь. Я вспомнил, что Кронкайт на десять лет моложе Леонида Ильича. И скоро они оба станут историей. Сколько лет им осталось?..

Они заговорили о Второй мировой. Кронкайт рассказал, как он участвовал в отражении контрнаступления фашистов в Арденнах. Попал в самое пекло.

— Тогда нам было горячо, — сказал он. — Ваше наступление на Восточном фронте фактически спасло нам жизнь. И я, как и все те, кто воевал в Европе, прекрасно понимаем, как важен мир, и как важны союзники. Такие вот дела… — закончил беседу своим фирменным выражением Уолтер Кронкайт. Но Леонид Ильич, посмотрев прямо в камеру, заявил: