Двадцать два несчастья (СИ) - Сугралинов Данияр - Страница 20

Я сунул телефон обратно и ускорил шаг.

Квартира Николая Семеновича и Веры Андреевны Епиходовых находилась в старом пятиэтажном доме недалеко от центра города. Поднимаясь по обшарпанной лестнице, я ощущал странное волнение. Эти люди любили другого Сергея — того, чье тело я сейчас занимал. Они считали его сыном, и я не знал, как себя с ними вести.

Перед знакомой — но только телу, не сознанию — дверью я на мгновение замер, собираясь с мыслями, а затем коротко постучал. Изнутри послышались шаркающие шаги, и через пару секунд мне открыл худощавый мужчина с седыми висками и внимательными глазами за старомодными очками.

— Сережа! — Лицо Николая Семеновича расцвело в радостной улыбке. — А мы тебя ждали к обеду. Ты как всегда?

Внезапное радушие и тепло застали меня врасплох. Улыбка этого человека была настолько искренней, настолько отцовской, что что-то дрогнуло внутри.

Я неловко кивнул.

— Извините… задержался на работе.

— Вера, Сережа пришел! — крикнул Николай Семенович в глубину квартиры и отступил, пропуская меня. — Проходи, сынок.

«Сынок». Это слово прозвучало так естественно, но отозвалось странной болью. Я прошел в небольшую прихожую, автоматически разуваясь и вешая куртку на знакомый телу крючок.

Из кухни выглянула женщина лет шестидесяти с аккуратно собранными в пучок седеющими волосами. Ее лицо выражало смесь радости и беспокойства.

— Сереженька! — воскликнула она, вытирая руки о фартук. — Как же ты похудел! И бледный такой. Ты вообще ешь что-нибудь?

Прежде чем я успел ответить, она обняла меня. От нее пахло выпечкой и каким-то старомодными духами. Почему-то именно этот запах — уютный, домашний, абсолютно незнакомый, но одновременно такой родной для тела — заставил мое горло сжаться. Я неловко обнял женщину в ответ.

— Проходи на кухню, я как раз борщ разогрела. — Вера Андреевна обеспокоенно меня оглядела. — И котлеты. Ты же будешь с макаронами?

Я растерянно кивнул, не зная, что именно любил прежний владелец этого тела. Потом опомнился:

— Лучше без макарон, мам. И одну котлетку только. И все.

— Может, хоть с капустой квашеной?

Подумав, я кивнул. Квашеная капуста — это то, что надо. Витамин С в чистом виде, да еще и молочнокислые бактерии для кишечника. После всех стрессов моему организму сейчас любая поддержка не помешает. Да и никотиновая ломка, были исследования, быстрее проходит, когда витаминов в достатке.

— С удовольствием, — добавил я и прошел на кухню.

Кухня была маленькой, но уютной. Старая советская мебель, окно с геранью на подоконнике, вышитые салфетки и импортный, но очень старый холодильник LG, мурлыкающий в углу.

— Присаживайся. — Николай Семенович указал на табурет. — Вера, чай пока налей.

— Лучше борща сначала, пусть поест нормально, — проворчала она. — Потом котлетки. А потом чай.

Спорить мужчина не стал, а Вера Андреевна засуетилась у плиты, доставая тарелки из навесного шкафчика.

Николай Семенович присел напротив, внимательно изучая меня.

— Михаил Петрович звонил, — сказал он неожиданно. — Рассказал про операцию.

Я поднял взгляд от стола.

— И что он сказал?

— Что ты провел блестящую операцию дочери Хусаинова. — Отец слегка улыбнулся. — Нейрохирургическую. Хотя сам всегда говорил, что нейрохирургия не твое.

В его тоне не было подозрения, только искреннее удивление и гордость. Я неопределенно пожал плечами.

— Так получилось. Не было другого выхода.

— Ты же знаешь, что я всегда верил в тебя. — Николай Семенович смотрел на меня со странной смесью тепла и печали. — Даже после всего, что произошло. Даже когда ты сам в себя не верил.

Вера Андреевна поставила передо мной большую тарелку с ароматным наваристым борщом. Плюхнула туда ложку сметаны.

Я не стал отказываться. С медицинской точки зрения, передо мной был практически идеальный набор для восстановления после стресса. Свекла расширяет сосуды — благодаря нитратам, которые превращаются в оксид азота и улучшают кровоток. После операции и всех переживаний моему мозгу сейчас нужен нормальный приток кислорода. Капуста — клетчатка и витамины группы B, которые помогают нервной системе прийти в себя. Да и для кишечника полезно, особенно учитывая, что я в последние дни питался черт знает как. А сметана — это не просто вкусно. Жирорастворимые витамины из овощей без жира не усвоятся. Плюс молочный жир снижает уровень кортизола, а у меня его сейчас явно переизбыток.

Я взял ложку и зачерпнул густой, темно-бордовый борщ.

— Спасибо, мам, — сказал я и отправил первую ложку в рот.

Вкус был потрясающим — домашним, насыщенным. Тело отреагировало волной удовольствия, а желудок жадно потребовал еще. Я понял, что не ел ничего подобного уже очень давно.

Вера Андреевна довольно кивнула и села напротив, внимательно наблюдая за мной.

— Ешь, пока горячий… — Она коснулась моего плеча. — А то совсем исхудал. И глаза какие-то… другие.

Я вздрогнул, услышав последнюю фразу, но Вера Андреевна лишь покачала головой:

— Светлее стали. Меньше… мучаешься, что ли.

— Работа занимает все время, — осторожно ответил я.

— Михаил Петрович говорит, ты переменился, — продолжил Николай Семенович. — Говорит, как будто заново родился.

Ложка застыла на полпути ко рту. Я медленно поднял взгляд, но увидел в глазах отца лишь радость и облегчение.

— Я всегда говорил, что все это пройдет. — Николай Семенович тепло улыбнулся. — После смерти Наташи и ребенка ты просто… потерялся. Но теперь, кажется, возвращаешься.

Наташа? Ребенок? Я затаил дыхание, ощущая, как передо мной открывается еще одна дверь в прошлое человека, чье тело я занимал. Но ведь по паспорту он был холост? Или жил с Наташей в гражданском браке?

— Не надо об этом, — тихо сказала Вера Андреевна, бросив обеспокоенный взгляд на сына. — Сережа только стал приходить в себя.

Николай Семенович виновато кивнул, но я поспешно произнес:

— Нет, все нормально. Можно говорить.

— Правда? — Вера Андреевна удивленно приподняла брови. — Обычно ты… избегаешь этой темы.

Я понимал, что ступаю на тонкий лед, но любопытство пересилило осторожность:

— Думаю, пора перестать избегать.

Родители обменялись удивленными взглядами.

— Четыре года прошло, — тихо сказал Николай Семенович. — Наташа была хорошей девочкой. И никто не виноват, что так случилось. Особенно ты, Сережа. Но ты почему-то всегда винил себя.

Я молчал, надеясь, что отец продолжит. Тот вздохнул:

— Ты ведь знаешь, что у каждого хирурга бывают потери. Беременность была сложной, никто не мог предугадать осложнений. И если оперировавший ее хирург не смог их предотвратить, то что мог сделать ты?

Я пытался сложить картину из обрывков информации. Похоже, у казанского Сергея была беременная гражданская жена или девушка по имени Наташа. Что-то пошло не так, и оба: женщина и ребенок — погибли. А он винил себя. Но подробности оставались неясными.

— Знаете, я ведь много думал об этом, — осторожно начал я. — И кажется, начинаю принимать случившееся. Жить нужно дальше. Да и… вам, небось, внуков хочется понянчить?

Я улыбнулся, а Вера Андреевна всхлипнула и крепко обняла меня. От неожиданности я чуть не опрокинул тарелку с борщом.

— Мы так ждали этих слов, сыночек, — прошептала она. — Твой запой после похорон… та авария, проблемы с квартирой, тем кредитом в банке… Потом эти проблемы на работе… Мы думали, ты совсем пропадешь!

— Любой бы сломался. — Николай Семенович положил руку на мое плечо. — Но ты справился. Пусть не сразу, пусть с потерями… Справился! И сегодняшняя операция — тому подтверждение. Ты вернулся к жизни, Сережа. Мы всегда в тебя верили. Ты у нас молодец, сынок!

Сидя за этим столом, окруженный заботой совершенно чужих людей, считавших меня родным, я почувствовал странную смесь вины и признательности. Казанский Сергей Епиходов, чье тело я занял, прошел через личную трагедию, которая сломала его. Он потерял любимую женщину и ребенка, пустился во все тяжкие, утопая в алкоголе и азартных играх, и медленно разрушал собственную карьеру.