Варяг I (СИ) - Ладыгин Иван - Страница 2

Но… Разум тут же бил меня отрезвляющей пощечиной. Любой порез… Банальный порез ржавым гвоздем. Или зубной абсцесс. Или глисты. Или простая простуда. Смерть подстерегала на каждом шагу. Жизнь длиною максимум в тридцать лет. Грязь. Холод. Голод. Постоянный страх перед набегом, болезнью, неурожаем.

Прогресс, как ни крути, дал тепло, свет, медицину, горячую ванну и виски. Вот он, проклятый компромисс. Мечтать о подвиге — и бояться порезаться. Жаждать правды — и ценить комфорт лжи. Я заперт между эпохами. Чуждый здесь. Недостойный там.

Подъезд пах сыростью, дезинфекцией и чужими жизнями. Лифт скрипел, поднимаясь на пятый этаж медленно, нехотя. Как и я. Ключ щелкнул в замке. Тьма прихожей. Потом — радостный топот когтей по паркету, скулеж, теплый комок шерсти, тыкающийся мокрым носом в руки.

— Здравствуй, Бой… — хрипло поприветствовал я друга. Затем присел, обнял старого пса, вжав лицо в его шею. Пахло псиной, сном и безграничной преданностью. — Ну как ты тут? Один? Скучал? Я скучал. Только ты у меня и есть, старина. Только ты…

Он вилял хвостом, стараясь лизнуть лицо. Его слепые от катаракты глаза смотрели куда-то в сторону, но любовь в них была настоящей. Единственной настоящей вещью в этой квартире. Я насыпал ему в миску корма. Звук жадного чавканья наполнил кухню.

Я оглянулся. Квартира — двушка. Не дом, а склеп. Книги. Горы книг. На полках, на столах, на полу. Монографии по археологии Скандинавии. Труды по славянскому язычеству. Атласы древних торговых путей. Сборники саг и летописей в дорогих переплетах и потрепанных советских изданиях. Пыль. Много пыли.

И оружие. Не настоящее, конечно. Декор. Но качественный. На стене — щит-рондаль, копия новгородского, с умбоном и краской, слезшей от времени. Рядом — каролингский меч, точная реплика по находке из Гнёздова. Длиннющий датский топор-бродекс. Славянская секира. Сабли. Все — холодное, острое, красивое в своей смертоносной функциональности. Памятники тем временам. Памятник моей ушедшей силе, моей страсти. Никому не нужный. Как и я сам.

Грусть накатила тяжелой, вязкой волной. Сдавила грудь. Я плюхнулся в старое кресло перед монитором. Включил комп. Машинально налил в граненый стакан виски. «Красный лейбл». Дешево и сердито. Достаточно крепко, чтобы приглушить боль. И физическую, и душевную.

Бухать я начал… Когда понял, что больше не смогу. Не смогу встать в строй на ристалище. Не смогу три часа махать стальным тренировочным мечом под палящим солнцем. Когда колено окончательно отказало после прошлогодней экспедиции под Старую Ладогу. Когда сердце впервые громко заявило о своем износе. Когда последние «мои пацаны» по реконструкции, видя мою немощь, стали звать на посиделки все реже. Будто выдернули стержень. Выключили свет. Оставили в холодной пустоте с книгами и декоративными клинками. Виски стал единственным теплом. Липким, обжигающим, разрушительным. Но теплом.

Я сделал глоток. Огонь прошел по пищеводу, разливаясь в желудке тупым жаром. Еще глоток. На экране мелькнул браузер. Я тупо кликал по ссылкам. «Новые исторические фильмы». «Документальные расследования о варягах».

Но везде царили тупой пафос, ляпыи попса, приправленная патриотизмом или западным глянцем. На одной из вкладок полуголая фурия застыла с мечом в руке… Пф. Я хмыкнул. Выпил еще. Стакан опустел. Налил новый. Пальцы слегка дрожали.

Тупая тяжесть за грудиной сменилась знакомым, леденящим страхом. Сердце барахлило. То замирало, то бешено колотилось, как птица в клетке. В ушах стоял гул. На спине под рубашкой проступил липкий пот. Я откинулся в кресле, закрыл глаза. Рука сама потянулась к стакану. Еще глоток. Но это уже не помогало. Только добавляло масла в огонь. Тело ломило. Колени горели. Спина была одним сплошным узлом боли.

Я смотрел сквозь опущенные веки на ряды книг, на мерцающий экран, на силуэты оружия на стене. Бессмысленно. Все бессмысленно. Вся эта жизнь. Пыльный профессор, читающий лекции о величии мертвых. Одинокий старик, топящий отчаянье в дешевом пойле. Бывший воин, чье оружие стало музейным экспонатом.

«Инфаркт или инсульт… — пронеслось в голове. — Неважно. Приди. Забери. Кончи эту пародию. Дай покой. Или… Или дай шанс на перерождение».

Теория квантового бессмертия в этом пьяном тумане сейчас казалась мне соломинкой. Ведь сознание не умирает. Оно… перемещается. В другую ветку реальности. Где ты еще жив. Или где ты — другой. Молодой. Сильный. Где можно начать все сначала. В другом времени. В другом месте.

Было бы здорово… Оказаться там. У истоков. В гуще событий, о которых ты читал тонны книг. В эпохе правды. Даже если эта правда — смерть от пореза или топора врага. Лучше яркий миг в настоящем, чем вечность в этом… застывшем памятнике.

Боль в груди сжалась тисками. Стало трудно дышать. Очень трудно. Я попытался вдохнуть глубже — не получилось. Горло сжал спазм. Стакан выпал из ослабевших пальцев, упал на ковер, не разбившись. Виски пропитал ворс, запах стал резким, сладковато-тошным. Сердце заколотилось, бешено, неровно, выбивая ритм агонии. Темнота поплыла перед глазами.

Я не боролся. Не звал на помощь. Наоборот. Я ждал. Ждал этого. Ждал конца. Или начала. Мысленно рвался вперед, к свету, к неизвестности.

Сознание стало уплывать. Боль отступила, сменившись странной легкостью. Я падал… нет, меня несло куда-то. В темноте. Потом — точка света. Маленькая. В конце длинного, узкого тоннеля. Она росла. Притягивала. Знакомая загадка. Вечный вопрос. Что там? За чертой? Ничто? Блаженный покой? Ад? Рай? Или… дверь?

Я шел на свет. Шел без ног, без тела. Чувством. Жаждой. Любопытством. Страхом. Надеждой. Свет залил все. Ослепил. И…

Я почувствовал холод. Ледяной и пронизывающий до костей. Я вскрикнул, но вместо звука в горло хлынула соленая, обжигающая горло вода. Я захлебнулся. Ощутил панику! Рефлекторный вдох — и снова вода. Густая, соленая. Она заполнила рот, нос, ударила в легкие. Я тонул! Глаза резало солью. Я открыл их, отчаянно пытаясь сориентироваться. Мутно-зеленый мир. Пузыри воздуха, уходящие вверх, к поверхности. Туда, где светился красный отблеск. Что-то горело? Я инстинктивно забился, загребая руками. Тело! У меня было тело! Молодое! Сильное! Но оно не слушалось, скованное паникой и холодом. Кислород кончался. Темнело в глазах. Последним усилием я рванулся вверх, к красному свету. Греб изо всех сил.

Голова вырвалась на поверхность. Я судорожно вдохнул, закашлялся, выплевывая воду. Воздух! Холодный, резкий, но воздух! Я хрипло задышал, отчаянно цепляясь за жизнь.

И увидел картину маслом.

Вода вокруг была черной, маслянистой. И горела. Пламя лизало поверхность, отражаясь кровавыми бликами. Дым — едкий и черный — стелился по воде.

На волнах покачивались корабли — драконы. Длинные, узкие, с высоко загнутыми носом и кормой, увенчанными звериными головами. Драккары. Всего пара. Их борта были охвачены пламенем. Один, ближайший, горел особенно ярко.

Я видел фигуры людей — точнее, силуэты в дыму и пламени. Они метались, падали за борт, кричали. Крики были дикими, нечеловеческими, на незнакомом, гортанном языке. Но я понимал! «Огонь!», «Руби канат!», «Воды!».

Я замер, трясясь от холода и ужаса, пытаясь осознать. Где я? Что это? Съемки фильма? Бред умирающего мозга?

Гигантская тень накрыла меня. Я обернулся. Еще один драккар, огромный, мрачный, подошел вплотную. Его борта, почерневшие от смолы, возвышались надо мной как стена. На носу красовалась резная голова дракона, оскаленная в немом рыке. На борту мельтешили люди. Бородатые. В кольчугах, натянутых поверх стеганых курток. В шлемах с наносниками. С топорами и копьями в руках. Лица у них были жесткие и обветренные. Их глаза недобро сверкали в отблесках пожара. Волки на двух ногах. Не иначе…

Один из них, здоровенный детина с рыжей бородой и шрамом через левый глаз, стоял у самого борта. Он смотрел на меня без какой-либо жалости. С любопытством. Как на выброшенную морем диковинку. Потом его лицо расплылось в ухмылке, обнажив кривые желтые зубы.