Хозяйка старой пасеки – 3 - Шнейдер Наталья "Емелюшка" - Страница 5

Но времени не было, зато работы было выше крыши.

Когда я вернулась с деньгами, Кузька попытался бухнуться мне в ноги.

– Барышня, я все понял, помилосердуйте! Батька так выпорет, что я неделю сидеть не смогу!

– Встань и не унижайся, – отрезала я. Выложила на стол пять столбиков медных монеток.

– Забирайте и убирайтесь. Полкан, проводи.

Пес гавкнул – не зло, но парни подпрыгнули, все пятеро, и потянулись к столу за деньгами. У Кузьки дрожали руки.

Я вышла во двор.

Как бы то ни было, людям нужна вода. А к Северским съезжу сама, вот только копорку из волос вычешу, и придумаю, где взять штаны, не исправника же раздевать.

Я хихикнула дурацкой двусмысленности, сбросила в колодец ведро.

А вот и исправник, легок на помине. Если он и устал, вытаскивая из погреба Марью Алексеевну, то никак этого не показывал. Как и того, что совсем недавно едва не погиб героем – кажется, теперь я никогда не смогу этого забыть.

Марья Алексеевна держалась за его локоть. Шла она неспешно, но не хромала, уже хорошо. И платье сухое, похоже, генеральша тоже вспомнила про магический фен. Гришин и Нелидов двигались следом.

– Вы оставили без присмотра… – я осеклась, не зная, можно ли говорить вслух про труп. Тем более, что мальчишки тоже вышли из дома и понуро тащились к воротам. Полкан сопровождал их. Судя по тому, как бодро крутился его хвост, пес наслаждался развлечением.

– Я осмотрел колоду, вы можете спокойно пересаживать пчел, если дело не терпит, – сказал Стрельцов. – Поставил охранку, все равно Иван Михайлович должен…

Он осекся, когда я начала крутить ворот.

– Глафира Андреевна!

Я подпрыгнула от его тона и украдкой осмотрела себя – неужто опять юбка задралась. Нет, все в порядке.

– Зачем вы таскаете тяжести, если есть работники!

– Уже нет, – я пожала плечами. – Я их выставила. За лень и глупость.

– Понял. – Стрельцов оттер меня плечом и сам взялся за ворот.

Мальчишки переглянулись. Исправник перелил воду из колодезного ведра.

– Куда нести? В кухню?

У меня отвисла челюсть. Парни смотрели на исправника так, будто на его месте появился медведь, говорящий человеческим голосом.

– Дурак ты, – прошипел Данилка. – Исправник-то точно юбку не наденет.

– Ваше сиятельство, и вы, Глафира Андреевна, не по чину вам. – влез Гришин. – Я натаскаю, хоть разомнусь, а то весь день сиднем в коляске просидел.

– Мы натаскаем! – воскликнул Митька. – Барыня, простите дураков. И воду натаскаем, сколько надо, и хлев вычистим, и… – он сглотнул. – И коров подоим, если надо.

– Ты за всех говоришь, или за себя одного? – спросила я.

Митька внимательно оглядел остальных. Все закивали.

– Ведра – вот. Где бочка знаете.

Мальчишки рванулись к колодцу, толкая друг друга локтями, будто боялись, что я передумаю.

– Кузьма! – окликнула я.

Он замер, будто вкопанный, побелел.

– Поди к Варваре Николаевне, возьми у нее две записки, к Северским и к доктору. Седлай лошадь. И вперед, одна нога здесь – другая там.

Мальчишка умчался.

– Антошка.

Парень поставил ведро.

– Ты мужскую работу хотел? Иди, конюшню вычисти. А завтра с Герасимом в лес пойдешь, доски тесать.

Парень коротко глянул на исправника. Опустил глаза.

– Как прикажете, барышня. – он поплелся к конюшне, пнув по дороге камень.

А чем занять на завтра остальных, чтобы некогда было баклуши бить, завтра и подумаю, и так голова кругом идет.

Что мне нужно сделать прямо сейчас? Отправить всех приводить себя в порядок? Хотя исправник, зараза этакая, выглядит, как всегда, безукоризненно. У меня – подол в грязи, голова чешется от копорки, волосы растрепаны. А он – будто с портрета сошел, и копорка в его темных волосах не видна совершенно. Везет мужикам – проснулся, побрился и уже красавчик.

О чем я думаю вообще?

Людям надо помыться. Отдохнуть. Поесть.

О господи! Иван Кузьмич! Как же я забыла про землемера! Обедом его накормили – вместе с нами, спасибо настойчивости Марьи Алексеевны. Но как теперь отправить его домой? Лошадь понадобится посыльному, да и Герасим еще не вернулся из леса, чтобы побыть кучером. И…

Мне остро захотелось сесть на землю, прямо здесь, у колодца. И разрыдаться – в этот раз не давая выход пережитому страху, а просто так. С воплями «я девочка, я не хочу ничего решать, и пусть оно само все как-нибудь обустроится!».

Жаль, что такую роскошь могут позволить себе только те, кому действительно не приходится ничего решать.

– Марья Алексеевна, в моей уборной горячая и холодная вода, вы можете расположиться там вместе с Варенькой, чтобы привести себя в порядок. Я скоро подойду и помогу вам, чем смогу. – Я обернулась к мужчинам. – Господа, кипяток должен быть в ваших комнатах, с холодной водой мальчишки сейчас разберутся. Гришин, вас не затруднит позаботиться о себе самостоятельно? Кипяток в кухне, через стену от нее прачечная, там тепло и удобно. Девочки пока подготовят ужин…

– Гришин мне понадобится на некоторое время, – вмешался Стрельцов. – А потом, с вашего позволения, я бы присоединился к подготовке ужина, и закончил то, что начал утром. Я не сильно задержу трапезу – нужно лишь обжарить мясо на решетке над огнем.

– Если все так просто, можно поручить это девочкам. Вы наверняка устали, день был долгим.

– Что вы, такое блюдо требует… деликатного обращения. – Он улыбнулся краем рта, и я зарделась.

Он стоял слишком близко, и пахло от него не пылью и потом, как должно было быть после такого денька, а чем-то терпким и свежим. Я опять совершенно не к месту вспомнила, как он накинул на меня китель в самом начале нашего знакомства и мне на миг показалось, что он может защитить меня от всего. А там и до воспоминания о поцелуе…

Так. Вроде бы граната прилетела в погреб, а не мне по голове. Почему мне опять мерещится в его интонациях нечто двусмысленное?

И, кажется, не только мне. Марья Алексеевна едва заметно приподняла бровь, а потом широко улыбнулась с видом «давно бы так».

Или она просто улыбается каким-то своим мыслям, а я слишком много о себе возомнила. Впору каяться отцу Василию в грехе гордыни.

На пасеке труп, а я забыла послать за священником!

У меня затряслись руки, то ли от усталости, то ли от растерянности, то ли… Нет, не оттого, что эта зараза все еще слишком близко! Я прикрыла глаза, собираясь с мыслями.

– Глафира Андреевна, вы сейчас упадете. Позвольте вам помочь. – Стрельцов подхватил меня под локоть.

Теперь и у Нелидова взлетели брови. Коснуться барышни мужчина мог только в танце или помогая слезать с лошади, или выбраться из кареты. Но просто так взять под руку…

Кажется, и на эту статую командора граната подействовала слишком сильно. Я высвободила локоть.

– Спасибо за заботу, Кирилл Аркадьевич, я справлюсь. И буду вам очень признательна, если вы займетесь лапами… в смысле кухней. Конечно, такому ревнителю приличий, как вы, это не к лицу…

Еще как к лицу, пропади оно все пропадом! Неужели только сегодня утром я любовалась его ловкими движениями?

– Но этим вы действительно, – я выделила голосом это слово, – поможете.

– Конечно, я займусь кухней. В исключительных обстоятельствах можно позволить себе исключения из правил приличий. – Он слегка наклонился, будто делясь секретом. – Особенно когда речь идет об исключительной барышне…

Гришин закашлялся.

– …которая не падает в обморок при виде трупа.

За спиной загрохотало. Я подскочила. Данилка стоял на крыльце, разинув рот и выронив ведро – оно-то и загремело по ступенькам.

– Ну что ж, Кирилл Аркадьевич, вы напугали мальчишку.

Вряд ли напугал, скорее удивил и взбудоражил.

– Вам теперь и объяснять моей дворне, что за труп на пасеке и как он там оказался, – закончила я, прежде чем самым позорнейшим образом отступить подальше.

– Савелий Кузьмин, сбежавший управляющий Липок, прятался на пасеке в омшанике, – сухо, будто читая рапорт, сообщил в пространство Стрельцов. – Когда мы его там обнаружили, попытался сбежать. Пес схватил его за руку, Савелий потерял равновесие и ударился о край улья. Разбил голову насмерть.