Убийство в подарок - Дюкесс Карен - Страница 1

Karen Dukess WELCOME TO MURDER WEEK

Copyright © Karen Dukess, 2025

All rights reserved

© Е. Ю. Рыбакова, перевод, 2025

© Серийное оформление.

ООО «Издательство АЗБУКА», 2025

Издательство Иностранка®

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство АЗБУКА», 2025

Издательство Иностранка®

Длинноногие розы на столе вообще‐то красивы, даже я это признаю. Но выглядят все же несуразно, особенно в кухне с покоробленным линолеумом и древним холодильником цвета шпаклевки. Я опираюсь о раковину и пристально смотрю на букет, пытаясь воспламенить его взглядом. Порыв ветра сдувает снег с крыши гаража. В вентиляции шебуршат птицы.

Отставляю кружку с кофе и беру в руки стеклянную вазу. Как есть, в пижаме и пушистых тапочках, я несу цветы по хрустящей от наста дорожке от своего дома к соседнему коттеджу. Еще только четверть девятого, но мистер Гроуберг открывает дверь полностью одетый, в тщательно застегнутой рубашке и вязаной кофте.

Я протягиваю ему цветы:

– Вам.

– Это от красавчика с пикапом и собакой?

– От него самого.

Я топаю за мистером Гроубергом в кухню. Он ставит вазу на стол рядом с шоколадной плетенкой, которую дочь присылает ему из Бруклина.

– Что стряслось? – интересуется он.

– Он слишком размечтался. – Нет лучшего способа загубить идеальные свободные отношения, чем удариться в романтику.

Мистер Гроуберг взирает на меня со знакомой благодушной досадой. Он берет хлебный нож и заносит его над плетенкой.

– Значит, ты ему нравишься, у него хороший вкус и это преступление, что он хочет более серьезных отношений? – Он отрезает кусок булки, кладет его на салфетку и пододвигает ко мне. – Послушай, Кэт, рано или поздно тебе придется…

Я выставляю вперед руку, чтобы остановить соседа, напомнить о нашем негласном договоре: я не поднимаю ему арендную плату и раз в неделю готовлю наваристый суп; он платит вовремя и не вмешивается в мою личную жизнь.

Я не считаю себя сиротой – на дворе, слава богу, не XIX век, и вообще я не дитя, мне тридцать четыре года, – но мистер Гроуберг мне почти как родственник. Открытая им в 1972‐м фирма «Оптика Роберта Л. Гроуберга», где я начала работать в шестнадцать лет после уроков и по выходным, теперь принадлежит мне. Он не передал ее мне, но позволил погасить беспроцентный кредит за счет зарплаты. Три года назад, когда моя бабушка умерла и я осталась одна в старом викторианском доме, где она вырастила меня, мистер Гроуберг, к тому времени вышедший на пенсию, рассудил, что его дом в восточной части Буффало слишком велик для него. В тот день, когда он перебрался в мой коттедж, я так радовалась, словно выиграла в лотерею, и вовсе не из-за чудом свалившейся на меня ежемесячной арендной платы.

Я отковыриваю липкий кусок плетенки, кладу его в рот и делаю вид, будто теряю сознание от блаженства.

– Если вам вдруг случится разговаривать с дочерью, поблагодарите ее от моего имени, – прошу я, будто не знаю, что дочь обожает отца и звонит ему каждый вечер.

– Надеюсь, что сегодня ты займешься каким‐нибудь чертовски увлекательным делом, – говорит мистер Гроуберг. – Я хочу сказать, не погрязай в рутине.

Я стираю с губ шоколад.

– Ни за что. Сегодня же воскресенье. У меня куча дел.

Купить каменную соль, поменять батарейки в пожарной сигнализации, разложить носки по парам, сварить суп. А еще выбросить из передней засохшее растение, которое я забывала поливать.

– В такой чудесный день лучше бы вышла на прогулку, – ворчит мистер Гроуберг.

В окно видно бездонное голубое небо студеного зимнего дня. Весьма обнадеживает, что времена года сменяются как положено, а хрустальная золотая осень уступает место снегопадам. Не люблю зимние оттепели, так же как не выношу неожиданных гостей на пороге собственного дома. Разнообразие приятно, пока оно предсказуемо.

– Сегодня я разбираю коробки.

– Понятно. – Мистер Гроуберг милосердно умалчивает об очевидном: я клялась заняться этим на прошлой неделе и на позапрошлой. – На это уйдет меньше времени, чем ты думаешь, а как закончишь, сразу груз свалится с плеч.

Почему меня так пугают три картонные коробки? Они стоят закрытые в коридоре у черного хода с тех пор, как месяц назад приехали из Гейнсвилла, примерно через две недели после моего полета во Флориду на «празднование жизни» матери – абсурдную церемонию с исполнением песен, дурных стихов и хоралов под старым дубом, обильно поросшим пушистыми бородами испанского мха. В тот день я накрасила ресницы, вызвав смятение у маминых подруг, из которых почти никого не знала. Они цокали языками, досадуя на мою «оплошность по неопытности», и на всякий случай совали мне в руки салфетки. Не пригодилось.

– Возьми с собой, – советует мистер Гроуберг, заворачивая другой кусок плетенки в салфетку. – Подкрепишься.

По пути назад к дому, держа в ладони угощение, я замечаю толстые сосульки, свисающие с карнизов. Нужно прилежнее чистить водосточные желоба. Я напоминаю себе, что содержимое коробок будет вполне прозаическим, без сюрпризов. Нет повода ни для надежды, ни для страха разочарования.

Однажды, когда мне было десять лет, мать неожиданно появилась в бабушкином доме. Она привезла мне подарок. По детской неискушенности я загорелась любопытством из-за солидного размера коробки и, хихикая, разорвала оберточную бумагу и разрезала упаковочную ленту, радуясь тому, как мать наблюдает за мной с дивана, наклонившись вперед и улыбаясь. В коробке были принадлежности для бадминтона: сетка, четыре ракетки и воланы. Мне хотелось сразу же натянуть сетку и сыграть вместе с мамой, но двор был запружен многодневным дождем. «Завтра», – пообещала мать.

На следующее утро я сбежала по лестнице, энергично размахивая ракеткой. Бабушка пила за кухонным столом кофе с молоком. «Где мама?» – спросила я, уже ощущая тишину из-за ее отсутствия. «Уехала», – ответила бабушка. Как оказалось, поспешила на встречу с новым бойфрендом на ипподроме в Саратога-Спрингс. Потом я привыкла к таким же внезапным появлениям и исчезновениям матери.

Я открываю заднюю дверь и останавливаюсь возле коробок, слегка пнув одну из них. Что бы там ни было, это даже предназначено не мне; тут собраны вещи, оставшиеся после того, как мамины подруги разобрали и раздали ее одежду, мебель и книги. Мистер Гроуберг прав: скорее покончить с этим – и гора с плеч. Возможно, тогда останется позади и нелепая неспособность отпраздновать жизнь матери или оплакать ее смерть. Я откладываю кусок плетенки на потом и тащу первую коробку на кухню, чтобы приступить к делу.

Щелканье кухонного радиатора подгоняет меня. Я разбираю вторую коробку, за долю секунды принимая решение, что оставить, а от чего избавиться. Неоплаченные счета, невскрытые банковские выписки и просроченные напоминания из библиотеки. Стопки каталогов с засаленными страницами, где обозначены предметы роскоши, которые мать мечтала купить, но не могла себе позволить: кожаный пуф со стяжкой, кашемировый палантин цвета морской пены, мультиварка. Толстая папка посланий от бывших бойфрендов, некоторые написаны от руки, но бо́льшая часть распечатана из электронной почты. Есть даже копии любовных писем, которые отправляла мать. Я просматриваю испещренные торопливым петлистым почерком листы, и отдельные фразы бросаются в глаза: «твой мужественный мускусный запах», «моя родная душа и родное тело». Стопка на утилизацию растет.