Флетчер и Славное первое июня - Дрейк Джон - Страница 3

Началом моей карьеры независимого торговца я считаю 3 августа 1793 года, когда я нанялся вторым помощником на борт вест-индца «Беднал Грин». Это было построенное в Блэкуолле судно с прямым парусным вооружением, водоизмещением в 350 тонн. Длина корпуса — девяносто восемь футов, ширина — двадцать семь, глубина трюма — восемнадцать. Меньше и дешевле в содержании, чем громадный ост-индиец, оно могло обогнуть земной шар с командой в пятнадцать человек и вернуться домой с грузом на целое состояние. Это был лучший образец океанского торгового судна, какой только можно было найти в семи морях.

Корабль был оборудован для работорговли в рамках треугольной торговли с Африкой и Вест-Индией, а потому должен был уметь за себя постоять. Для этой цели он имел по десять пушечных портов на борт и нес на себе смешанное вооружение из четырех- и шестифунтовых орудий, а также одну девятифунтовую медную пушку на носу. А чтобы хватило рук для работы с орудиями, если понадобится, из Лондона он вышел с командой из тридцати девяти человек, считая двух юнг, корабельного кота и какого-то смуглого дикаря из Бразилии.

С капитаном Хорасом Дженкинсом, капитаном и владельцем «Беднал Грин», я сговорился так: я покупаю долю в его исходящем грузе на сто фунтов в обмен на эквивалентную долю в конечной прибыли по лондонским ценам. В качестве бонуса он пообещал обучить меня небесной навигации.

И он сдержал слово: научил определять местоположение и по лунным наблюдениям, и по хронометру. В те дни хронометры были на немногих торговых судах из-за высокой цены прибора. Но старина Хорас кое-каким состоянием обладал и вложился в покупку, поскольку тот давал большую уверенность в точности выхода к земле. Но какая же все это была показуха, это «Искусство и Таинство» навигации! Обученная обезьяна сможет снять углы секстантом. А что до вычислений, то они, конечно, утомительны, но ничего сложного в них нет. Я, бывало, делал их в уме. Не знаю, из-за чего весь сыр-бор.^[1]

Хорас был изумлен, как быстро я все схватывал, ибо совершил ошибку: посмотрел на мои шесть футов и три дюйма роста и шестнадцать стоунов веса и решил, что раз я такой здоровый, то, должно быть, тупой. Уверен, он взял меня на борт, потому что думал, что я буду держать его команду в узде. Мистер Тэдкастер, его первый помощник, плавал с Хорасом много лет и раньше был его громилой, но теперь стал проявлять слишком большой интерес к рому.

Хорас во многих отношениях был тот еще чудак. Работу свою он знал, иначе и пяти минут не продержался бы в море. Уж точно не у побережья Африки. И он умел подбирать хороших людей в команду, даже когда вербовщики прочесывали весь Лондон. Но в некоторых вещах он был сущая баба, и выглядел усталым и седым не по годам. И слишком много беспокоился. Однако самой худшей его странностью была постоянная демонстрация заботы о матросах, а это означало — никаких понуканий, порки и побоев. Не знаю, как Тэдкастер вообще справлялся со своей работой. Вероятно, делал это, когда Хорас смотрел в другую сторону.

В итоге мне пришлось искать свой собственный путь, когда через два дня, на пути вниз по Ла-Маншу, один из матросов на приказ ответил ругательством. Это был мэнкс по имени Джервис, жилистый и проворный малый, твердый как гвоздь, первый кулак среди матросов бака. Он нарывался на неприятности с самого моего появления на борту. Я был не против. Для корабельной команды совершенно естественно выяснять, чья рука орехи колет. Беда была в том, что при правилах Хораса я не знал, как мне быть с мрачными взглядами и угрюмым бормотанием, которыми меня одаривал мистер Джервис.

Но в тот раз он зашел слишком далеко, и мне пришлось действовать по-своему. «Беднал Грин» мерно качался на волнах, ветер был попутный, снасти уложены в бухты, и вахте почти нечего было делать. Большинство матросов слонялись по палубе, благо погода стояла прекрасная. Хорас был на шканцах, у штурвала, а Тэдкастер внизу, с очередной бутылкой. Джервис сидел, скрестив ноги, у сходного трапа и штопал рубаху, когда я велел ему подвинуться, чтобы кто-нибудь о него не споткнулся.

— Да пошел ты, козел! — буркнул он, и все разговоры мигом смолкли. Матросы с живым интересом уставились на нас, ожидая, что будет дальше, а Хорас сделал вид, что ничего не слышал, хотя стоял всего футах в двадцати. Зная, однако, его взгляды, я счел за лучшее проявить осторожность, а потому повернулся, спустился по трапу на нижнюю палубу и поманил Джервиса за собой.

Джервис с ухмылкой поднялся и пошел за мной вразвалку, показывая похабные знаки пальцами у меня за спиной на потеху своим дружкам. Раздался дружный хохот, но это было неважно, потому что, как только он оказался внизу, этот салага был мой.

Я сгреб его за шиворот и за штаны, оторвал от палубы и, размахнувшись им, как мешком, раза два-три смачно приложил его головой о ближайшую дубовую переборку. Я не злился и стремился скорее наставить его на путь истинный, нежели наказать. Когда я решил, что с него хватит, я бросил его на палубу. Но Джервис вскочил, как чертик из табакерки! И этот негодяй со всего размаху врезал мне по челюсти. Я тряхнул головой. Было больно. И это разожгло мой гнев, так что я выставил кулаки и дал мистеру Джервису то, чего он напрашивался с самого моего появления на борту.

Позже, когда он вернулся к своему шитью, его подбитые глаза, распухшие губы и расквашенный нос говорили сами за себя всей команде. И знаете что? После этого у меня ни с кем из них не было ни малейших проблем. Особенно с Джервисом.

Так я усвоил важнейший урок управления кораблем. Если бы я разобрался с Джервисом сразу, как и следовало, мне не пришлось бы так сильно его колошматить. С тех пор я взял за правило, поступая на корабль, немедленно отыскивать среди команды местного «Джервиса» и тут же его вздувать. Я нашел, что это весьма гуманный и действенный способ управления судном, и в доказательство тому — на каждом корабле, где я имел полную власть, все шло как по маслу, а матросы прыгали, едва заслышав приказ. О да, еще как прыгали, уж поверьте мне!

Так что на самом деле Хорас получил от меня именно то, чего хотел. То есть своего силовика и громилу. Поначалу он думал, что я только на это и гожусь. Но я быстро его переубедил и взамен получил то, что хотел от него самого. Ибо у Хораса было одно достоинство: он умел распознавать талант, и как только он увидел, в чем заключаются мои истинные дарования, он позволил мне их применить. Само собой, это касалось торговли и коммерции.

Впервые мы столкнулись с чрезвычайно важным делом торга за цену с португальским евреем по имени Парейра-Гомес, который был управляющим факторией баракуна в Западной Африке.^[2]

У Парейры было лицо острое, как бритва, и он, без сомнения, заставлял собственных детей платить за молоко матери. Торг начал Хорас, но я его быстро оттеснил, и ему хватило ума предоставить дело мне, хотя он вполне мог бы позволить своей гордыне взять верх. Решающим стало слово самого Парейры-Гомеса. Когда мы наконец ударили по рукам, он склонил голову набок и ухмыльнулся, как кобра.

— Парень, — говорит, — ты точно не еврей хоть капельку, а? Ну и чертовски же ты хорош, ублюдок!

Я всегда буду дорожить этими словами как искренним комплиментом одного знатока другому. После этого старина Хорас позволял мне вести все дела корабля. Так что все шло хорошо, если не считать того, что мы потеряли треть команды от какой-то гнусной африканской хвори, которая к тому же загнала мистера Тэдкастера еще глубже на дно бочки с ромом, а Хораса превратила в седого старика.

Тем не менее Парейра-Гомес поставил нам прекрасный груз черных в обмен на наши товары. Отличная сделка, поскольку наши товары были дешевым барахлом, крепким джином и ржавыми мушкетами (причем еще вопрос, что из двух последних было смертоноснее для пользователя). Я весьма приглянулся Парейре, и он пригласил меня пройти с ним вверх по побережью, чтобы познакомиться с местным королем, с которым он вел дела. Там меня потчевали и развлекали со всевозможной любезностью, пока воины короля сгоняли последних наших рабов.