Бездарь и домовой (СИ) - Сорокин Дмитрий - Страница 7

— Шаптрахор, — негромко позвал управляющий. — Этого — в погреб, а завтра, как всё успокоится — в гараж.

— Вот здесь у нас бухгалтерия. Знакомьтесь: это Отто Брунович, это Фёдор Иванович.

— Хуетак, — сказал бухгалтер, привстал из-за стола и протянул мне руку. — Добро пожаловать в наш аршхёлль.

— За всю ту работу, что он будет тут выполнять, раз в месяц Фёдор Иванович будет вот здесь получать от Отто Бруновича тысячу пятьсот денег, — продолжала пулеметом строчить Лапшенникова.- Идёмте теперь в типографию, это в цокольном этаже.

Когда я перезнакомился со всем персоналом газеты Tarusskie Vesti, в процессе посетив кабинет Начальника Всего Сущего — по крайней мере, выглядел обитатель кабинета именно так, — и вконец одурел от стрекотни провожатой, та внезапно снизила скорость речи.

— Устраивайтесь тут. Полистайте подшивку, быстро поймёте, что ничего сложного в вашей работе не предвидится. Сложность тут ровно одна: свалить нахрен из этого курогусятника. Но спасибо, что подарили мне такую возможность.

— Не понял, — опешил я. — То есть…

— То есть теперь, драгоценный мой Фёдор Иванович, вся редакционная работа ложится на ваши могучие плечи, контракт об этом вы соизволили подписать полчаса назад, и это дало мне возможность уже через десять минут расторгнуть мой собственный. До сдачи номера — два дня, план, готовые материалы и наброски вы найдете вон в той розовой папке на столе. Желаю удачи. Прощайте! — и, подхватив рюкзачок, барышня пулей вылетела из редакции. А я, кажется, начал понимать, какой аршхёлль имел в виду бухгалтер.

Мда. Интересно у меня самостоятельная жизнь начинается. Впрочем, вру: самое начало, пожалуй, было всё же поинтереснее.

С утра, не дав даже позавтракать, за мной пришёл черный урук.

— Что, уже пора? — спросил я, стараясь добавить в голос тоски и обреченности.

— Пора, — кивнул Шаптрахор. И, воровато оглянувшись, он плотно закрыл дверь и продолжил вполголоса: — Ты, Федя, это… Зла не держи. И запоминай: от ворот отойдешь шагов триста, потом дорога повернет как раз, и там увидишь двойную сосну. Под ней — кусты, в них — сумка с одеждой.

— Спасибо, Шаптрахор. Не забуду.

— А вот теперь пошли.

Пока дошли, столкнулся с поваром — тем, что вчера меня свининой снабжал. Сбил дядьку с ног. Бросился помогать ему подняться, услышал шепот:

— На берегу Оки, если от дороги идти, несколько камней. Под самым большим — еда. Не держи обид, прости за былое. — И в полный голос: — Ахти мне, за малым кости не переломал!

Во дворе оказалось людно. Присутствовала, вероятно, вся княжья дворня, а также пара человек пореспектабельнее — соседи, наверное. Князь, чеканя шаг, вышел из дома, и, чем ближе он подходил, тем тише становилось.

— Да будет известно всем, здесь присутствующим, стольной Александровой слободе, Государству Российскому и всему честному миру! Я, князь Юрий Григорьев сын Ромодановский, сим объявляю, что с сего 10 дня июля месяца года 2013 по Рождестве Христовом волею своей исторгаю сына своего Феодора из лона семьи и рода. Означенный Феодор отныне не является моим сыном, не имеет отношения к доброму роду князей Ромодановских, коий с сего дня пресекается. Поименованный изверг переводится моею волей в мещанское сословие и изгоняется голым и босым из владений моих. Возвещаю также, что челобитная обо всем упомянутом сего утра отправлена мною в Разрядный приказ. Засим повелеваю! Сорвать с изверга одежды княжичьи!

Шаптрахор быстро, но, надо отдать ему должное, аккуратно разрезал на мне штаны и рубаху. Разулся я демонстративно сам. Денек тёплый, небось, не околею.

— Повелеваю! — разорялся князь. — Исторгнуть Феодора из дворянского сословия!

Подошел управляющий, повесил мне на шею небольшую холщовую сумку. А я-то боялся, что саблю об голову ломать станут, как декабристу какому.

— Новый паспорт, — пояснил Родион Гордеевич и неожиданно подмигнул. Для одного паспорта сумка оказалась тяжеловатой.

— Повелеваю! Изгнать вон! — и старик Ромодановский простер руку в сторону распахнутых ворот.

Я вздохнул и поклонился на три стороны, исключив ту, где помещался мой теперь уже бывший папаша.

— Прощайте, люди добрые. Простите за всё. Не поминайте лихом! — И, гордо приосанившись, насколько позволяла бегемотья комплекция, босыми ногами прошлёпал на выход.

Меня никто не провожал, и дроны вслед не летели. Так что, морщась и охая, но стоически держа фасон, добрался я до уруковой закладки и оделся. Не, точно надо худеть как можно скорее: мало того, что опять паровозно запыхался, так кожаные штаны громадного черного урука на меня, конечно, налезли, но почти впритык. Штанины, правда, пришлось подвернуть. Дальше — черная футболка, на ней — орочья рожа с разноцветными зубами. По спине шла надпись: «Orda. Nashi zanaveski vsegda chistye!» Поверх — кожаная безрукавка с кучей карманов — удобно. На ноги — кроссовки. В сумке обнаружился паспорт на имя Нетина Фёдора Ивановича. Тут вот какая тонкость, ее мне еще вчера Нафаня растолковал: всем подкидышам, беспамятным и прочим не помнящим родства в отцы записывают царствующего монарха, что, в целом, логично, поскольку соответствует идее, что Государь нам всем — отец родной. Так как правит нами ныне Иоанн Иоаннович Грозный, стал я Ивановичем. Фамилия же Нетин указывала на то, что сирота я абсолютная, и какого роду-племени — решительно никому неизвестно. Ну и ладушки. А тяжесть сумке придавала аж тысяча денег в стоденьговых монетах. Отлично, нам сейчас любые ресурсы не лишние.

— Вы имеете необыкновенно геройский вид, мой добрый хозяин, — заметил невидимый пока Нафаня.

— Спасибо, друг мой. Ну, что — вперёд, в новую жизнь!

Наш рюкзак преспокойно дождался в тайнике, и ничего с ним не случилось за исключением того, что вместо вчерашних бутылок сверху лежал полностью заряженный планшет. Под приметным камнем на берегу обнаружился немаленький пластиковый контейнер с готовой едой, которой нам должно хватить на пару дней, и большая бутылка воды. Оставалось понять, куда идти дальше.

— Если мне позволено иногда давать советы…

— Нафаня! Не выпендривайся! Если что надумал — просто говори!

— … то я предложил бы путешествовать по воде. Это и проще, и безопаснее. Главное — плыть не вверх по течению, а вниз. А то если вверх — то там недалече Черная Угра, жуткая хтонь. Говорят, даже саблезубые ёжики водятся!

— Идея прекрасна, а без кошмарных ёжиков мы уж как-нибудь обойдемся, — согласился я. — Но на чем мы поплывем?

— Во-о-н в тех кустах я видел припрятанную лодочку, что ценно — с веслами. Она небольшая, но нам должно хватить.

Лодочка действительно не поражала размерами, и оставалось надеяться и верить, что мой немалый вес она на плаву удержит.

— Вот так возьмём и стащим? — усомнился я, подумав, что местный уголовный кодекс едва ли отличается повышенным человеколюбием, если колдующих в земщине без затей сажают на кол.

— А что такого? — удивился домовой. — Вы, вообще-то, в этих землях — хозяин всего, что только есть. А что там блажит ваш почтенный родитель — его дело, для меня единственный хозяин — вы!

— Нет, дружище. Мы пойдем другим путём. Понятия не имею, сколько может стоить лодка, да еще такая мелкая и неказистая, но надеюсь, что двести денег смогут поднять настроение ее безутешному владельцу.

Я положил на землю две монеты и потащил лодку к берегу. Минут через десять мы благополучно отплыли.

Следующие два часа я потратил на то, чтобы научиться хоть как-нибудь управляться с нашим транспортным средством. Федя, подозреваю, на вёслах не сидел никогда в жизни, а сам я — да, бывало, но последний раз лет тридцать назад по моему личному времени, когда с женой мы гуляли по стремительно превращавшейся в безобразный базар ВДНХ.

Никак не получалось грести синхронно, из-за чего лодчонка вихляла то влево, то вправо, а один раз даже развернулась, да с креном, что, учитывая нашу и без того низкую осадку, привело к авралу по вычерпыванию воды. Но терпение и труд всё перетрут, и наконец я худо-бедно освоился. Правда, вымотался к тому моменту изрядно, так что пришлось на часок пристать к безлюдному берегу. Заодно и позавтракали.