"Фантастика 2025-169". Компиляция. Книги 1-24 (СИ) - Машуков Тимур - Страница 19

— Ну ничего, — я убрал бумажку и поглядел на товар. — Давай-ка я ещё возьму чего-нибудь.

— Водку не продам, Старицкий, — голос Даши стал твёрже.

— Не собирался я её брать, — я пожал плечами. — Так, к чаю чего-нибудь на утро. А что такое?

— А, — протянула она и отошла, чтобы не заслонять товар. — Да просто видела, как мальчик один в моём городе спивался. Тоже там был, из ваших, комиссовали, вот я и не хочу вашим продавать.

— Это не наш случай, — сказал я. — Нам сейчас не до этого.

Раздались шаги — это, наконец, пришла её сменщица, полная женщина под пятьдесят. Я проводил Дашу до её дома, но она живёт у двоюродной сестры, где, кроме неё, находится ещё толпа народа, так что в гости не звала. Но скоро увидимся снова.

Со двора видно, что в квартире Царевича ещё горел свет, и я быстрым шагом направился к нему. По дороге думал, не из-за меня ли приехала Даша?

В госпитале мы с ней не спали, не успели, хотя отношения были тёплые. Пару раз тайком целовались по ночам. Что-то серьёзное там было придумать сложно — там очень много людей круглые сутки, да и армейский госпиталь, набитый ранеными, во время войны не самое романтичное место в мире.

И всё же, какие-то намерения у нас были, и то, что она постоянно называла меня по фамилии, этому никак не мешало, манера шутить у неё такая.

Так что вполне можно те намерения и отношения восстановить.

Сны у меня бывают яркими, особенно воспоминания. С годами это уходит, но всё же сейчас, когда снова вижу тех, кто жив — память работает на всю катушку, будто я опять молод не только телом, но и душой.

Но это не кошмары. Я бы даже сказал, что сейчас это мне помогает. Вспоминаю, что чувствовал сам и что чувствуют сейчас парни, для которых это всё случилось совсем недавно. Проще нам друг друга понять…

Вокруг дым, из-за которого тяжело дышать, очень жарко, пахло горелым. Под ногами месиво из грязи. Пули стучали по броне БМП и танков. Оторванная башня танка Т-80 валялась в стороне, а из недр корпуса уничтоженной бронемашины вверх било яркое пламя.

Всего один заряд гранатомёта, и этого хватило для потери танка и оглушительного взрыва. Но несмотря на огонь и жар, мы прятались за этими «коробочками», чтобы получить хоть какое-то укрытие от пуль.

— Сдавайтесь! — орал кто-то в мегафон со стороны домов. — Сдавайтесь, свиньи!

После этого включили запись, где какой-то приехавший из Москвы депутат, вечно крутившийся возле «духов», обещал нам хорошее обращение в плену и скорое возвращение домой.

Чего стоят такие обещания — мы уже видели своими глазами.

— Я вам честно скажу, мужики, — уверенный голос капитана Аверина доносился до нас, несмотря на стрельбу. — Врать не буду. Если будем здесь сидеть — нам всем ***! Доберутся и прирежут.

— Верно говорит, — Шопен, сидящий рядом со мной, как всегда, не выговаривал звук «р». Но что-то в его голосе вселяло в нас уверенность. — Пацаны, надо уходить. Старый, Халява, Царевич! — он пихнул Руслана в плечо. — Давайте, пацаны! Газон, Самовар! Шустрый! Погнали!

— Вставайте, мужики, — продолжал Аверин, поднимая всё, что осталось от роты. — Некому к нам пробиваться. Никто за нами не придёт. Надо самим уходить. Мы боевую задачу выполнили! Продержались, сколько нужно!

Отлежал спину — у Царевича в его царских хоромах, как назвал квартиру Шустрый, очень неудобное кресло-кровать. Мне постелили на нём, сам Руслан лежал на раскладушке, которую мы ночью вытащили из кладовки, нога высунулась из-под шерстяного солдатского одеяла.

Шустрый и Халява похрапывали на диване, Слава что-то бурчал во сне. Со стороны Шустрого на полу стоял алюминиевый фонарик. Он в темноте всегда светил себе под ноги. Не говорил, но это его успокаивало, будто он до сих пор опасался наступить на мину или задеть растяжку.

Я скинул одеяло и опустил ноги на ковёр. Когда был молодым — постоянно хотелось спать, сейчас же чувствовал себя бодрым, отдохнувшим и полным уверенности. Раз тогда выбрались, значит, жизни потратим не впустую. Все, кто тогда выжил, должны выстоять и дальше.

Комната обычная, почти не отличалась от той, что была у меня дома, даже шкаф стоял на том же месте, только цвет чуть другой, а вместо книг стоял чехословацкий сервиз, доставшийся Царевичу от бабушки.

Деревянные окна уже затыканы на зиму, но балкон открывается. До пластиковых окон и дверей ещё долго. На подоконнике стояла стопка вскрытых армейских цинков — весной их приспособят под ящики для рассады. Рядом — пузатая бутылка из-под какого-то дорогого коньяка, уже пустая. Снаружи — ещё темно, но скоро будет светать.

Я прошёл босыми ногами на кухню, налил чайник из раковины, поставил его на плитку и зажёг газ советской пьезозажигалкой. На столе стояла сковородка недоеденной картошки, которую мы жарили ночью, её я тоже поставил на плитку и достал несколько яиц из холодильника.

Помылся в ванной, а когда вернулся на кухню, увидел там Царевича. Он, в одной майке и трусах, разбивал яйца в сковородку с картошкой, уже стоящую на плите. Масло шкворчало, приятно пахло жареным.

— А ты рано встаёшь, — проговорил Царевич, не оборачиваясь. — Время — только восемь.

Майка на спине узкая, на правой лопатке видно татуировку — скорпион с поднятым жалом. Наколка грубая, но детали разобрать можно. Такая же была у Шустрого, только на плече, а я себе ничего не набил.

— Дел много, Руся, — сказал я, садясь на табуретку. — Почти всех собрали, надо только Газона перетянуть, и Шопена с Самоваром. Паха Самовар — парень умный, много чего подсказать может.

— С ним общаться тяжело стало, сам понимаешь, почему, — Царевич накрыл сковороду крышкой. — Но надо. И хорошо, что ты про него не забыл.

— Вот именно. Чтобы всё чин-чинарём было.

— И какие планы? — он сел напротив меня. Лицо у него опухшее после сна.

— Вот сейчас и обсудим. Есть мысли, в какую сторону пробиваться и как заработать. На ноги нам пора вставать, Руслан, — я глянул на плиту. — Пошёл я будить остальных, позавтракаем и покумекаем.

— Вы чё, в такую рань? — пробурчал Халява, закрыв голову подушкой. — Дайте поспать.

— Привык до обеда дрыхнуть, — Шустрый уже вскочил. — Мажор.

Он протопал к окну и распахнул шторы, впуская солнечный свет.

— Подъём, боец, — я дёрнул Халяву за ногу. — Помнишь, как Маугли тебя тогда разбудил?

— Нет, так не надо, — он открыл глаза и тут же зажмурился. — Блин, башка раскалывается. Нахрена я столько пил?

— Это у тебя спросить надо.

— Подъём! — Шустрый быстро одевался. — Халява, ну ты вообще сосед беспокойный. Всю ночь храпел, пинался. В армейке-то спокойно дрых. Я как-то раз, когда нас перевозили, вообще подумал, что всё, мляха, подох Халява — не дышит, только воняет. А он спит тихонечко и попёрдывает, пропердел всю шишигу. Как в анекдоте, научился жопой дышать…

— У меня от похмелья голова болит или от тебя, Шустрый? Заманал.

Славик перекатился на край дивана, сполз вниз и, шатаясь, побрёл в туалет, по пути ударившись плечом о дверной косяк.

— Андрюха, — позвал Царевич, выглядывая с кухни. — Ты же в этом понимаешь, руки из плеч растут. Что с видиком у меня, не глянешь? Кассеты постоянно жуёт, показывает плохо. Выручишь? А я пока тут на стол сгоношу.

— Прочистить надо, — я пожал плечами и глянул на аппарат. — Посмотрю.

Видик стоял на столе рядом с цветным телевизором «Рубин», подключён он к нему через вход для антенны. Я взял отвёртку, снял верхнюю крышку, увидел внутри кассету — лента жёваной плёнки намоталась забила внутри всё свободное пространство.

Ну, это не смертельно. Засорилась головка, стала проскальзывать плёнка, да и Царевич говорит, что показывает плохо — из-за этого. Аккуратно, чтобы ничего не порвать, вытащил плёнку. Сунул кассету Шустрому, тот, зная систему, нажал карандашом на утопленную в корпус кнопочку и начал крутить шестерёнки пальцами, чтобы осторожно убрать плёнку внутрь. Она помялась, но так бывает, зато целая.