Не в этот раз (СИ) - Владимов Максим - Страница 12

А продавщица? Вон какая крутая здесь — никто ей не указ! Зато дома она запросто будет тихой женой, покорно сносящей побои мужа-алкоголика, и уж точно засунет свою спесь поглубже, случись ей прийти в поликлинику. Они оба будут послушно сдавать деньги «на облигации госзайма» или помощь очередным голодающим Африки на работе, пойдут на демонстрацию 7 ноября по снегу, хоть они, вполне вероятно, в гробу её видали, и ни у кого из них не возникнет даже мысли, что в стране что-то не так.

Получается, синдром вахтёра в чистом виде? Только кому чуток власти отсыпали, как все окружающие — грязь под ногами? А стоит ролям перевернуться, и тот, кто ещё пять минут назад был грозным повелителем магазина, приёмной или класса, превратится в покорную овечку.

Что-то меня на философию потянуло… опасненько это! И так я тут человек откровенно чуждый. Я и тогда-то был пацаном заметным, собирая все возможные и невозможные шишки, а уж теперь… Аккуратнее надо. Язык за зубами держать. И с Голосом — что-то я раздухарился! Пожалуй, стоит пойти домой — осмыслить.

Дома по-прежнему не было никого. Сначала я позанимался немецким — благо, на него отказ от ДЗ не распространялся. Выписал себе несколько листов «носимого комплекта» занятий, причём, сделал не так, как когда-то с английским: не гнал все слова из словарика в конце учебника подряд, а старался отбирать наиболее «важные», распространённые, то есть. Чтоб сразу же привнести опыт будущего в нынешнюю допотопную методу изучения иностранных языков, сводящуюся, если по-простому, к тупой зубрёжке. Ещё и зубрить предполагается всякую маловажную хрень. Ещё бы партнёра найти какого… но пока с этим придётся подождать.

Или не ждать? Вот есть же девчонки, с которыми вполне можно… хотя бы дружить. У нас это пока ещё не очень поощряется, не по-пацански, могут дразнить. Но — уже с отчётливо различимой примесью зависти, так что, уж я-то точно перетерплю. Тем более, что теперь я не стану повторять прошлые ошибки и упираться лбом в стену самых популярных и «красивых» девочек школы, класса, курса и так далее. Почему в кавычках? Да потому, что моё видение женских человеков изрядно изменилось, и, глядя на старые фотографии, я не мог понять сам себя: ну как, как я мог так настойчиво (и совершенно безнадёжно) таскаться за вот той девчонкой, когда рядом была вот эта? Да она ж красивее в сто раз! И умнее! И ко мне лучше относилась! почему-то не была особенно популярна? Так мне-то что с того⁈ Короче, надо будет к кому-нибудь подкатить — найду я себе партнёра по немецкому, найду. Только вот послушаю на уроке — у кого из девчонок с языком получше?

Покончив с тактикой изучения немецкого, я снова подвис в нерешительности: чем бы заняться теперь? Были позывы «хотя бы посмотреть» на домашку, но я их отбил — и, признаться, уже без особенного труда. Чему полезному учиться неохота, гулять — холодно что-то, нос подозрительно заложен, да и не договаривался ни с кем. Взгляд упал на проигрыватель — и я усмехнулся невольно: как же, элитарная штука в будущем! Проигрыватель у нас… ого! Радиотехника-001-стерео! Класс-то — высший, не фигня какая-нибудь. Как-то никогда не думал, тогда мне было всё равно, лишь бы играло. И слушал-то я всякую ерунду, причём, позже, когда стали выпускать-продавать что-то хоть относительно попу-попу-популярное.

Так, что тут у родителей по пластинкам… опять ого — Гарри Гродберг! Органная музыка Баха. Вот же ведь, было ведь всё, но не ценили… Я, помнится, в это время робко начинал интересоваться итальянской эстрадой, но это было сложновато: магнитофона в нашем классе не было ни у кого, а пластинок с такими записями никто сроду не видал. Не знаю даже, печатали ли их вообще, или можно было только записать с телевизора? Но записи были, я слышал несколько раз у старших пацанов во дворе.

Запустил диск, протёр его бархоткой от невидимой пыли, преувеличенно аккуратно поставил тонарм. Сел на диван, откинулся, вздрогнул от неожиданности — Гарри сразу же «дал гари». Качество воспроизведения — убойное, «прочтение» Гродберга — эталонное. Такое и в капиталистическом будущем — пойди поищи. Сделать погромче… уплываю.

Как всегда, я испытал сложную смесь чувств, когда музыка кончилась: тут и острое сожаление — «как? Неужели уже всё⁈», но вместе с тем и что-то вроде облегчения — ведь можно уже снова куда-то бежать и кого-то ловить. Разучился я музыку слушать с возрастом, вот что. Разбаловался.

Да и сейчас время не самое подходящее. Мама всё детство пыталась меня к классике приучить. Нет, ничего такого, меня не заставляли и даже на нервы не капали, но я и тогда видел, что она расстраивается отсутствию у ребёнка хоть какого-то интереса. Потом-то я сам разобрался, пройдя длинный извилистый путь через всякий звуковой мусор, собрал фонотеку, какую-никакую аппаратуру, стал слушать и что-то понимать.

Но сейчас — на меня это совсем не похоже. И мне стоит придержать свои предпочтения и познания при себе, чтоб это не бросались в глаза — уж мама-то мой нынешний уровень знает прекрасно. Потому, Гродберга — обратно в конверт, а на стол — математику. Хоть я и знаю, что там, в будущем, никому она окажется не нужна. А что нужно — и сам не знаю.

Первым уроком была геометрия. Я опять притащился раньше прочих и уныло сидел на своей задней парте, тщетно пытаясь уснуть. Или не уснуть. И был в этом не одинок — одноклассники уже расселись по местам, несмотря на то, что было ещё рано, но никто не бегал, не орал и не веселился. Так, пара очагов вялых разговоров, в основном между девчонками.

Математичка, зайдя в класс, напротив, выглядела отвратительно бодрой. И первое, что она сделала — нашла глазами меня и громогласно удивилась:

— Литвинов, а ты тут что делаешь?

— Что? Сижу. Починяю… — остаток фразы я, опомнившись, успел зажевать.

Никто меня не спалил, впрочем: сложно тут у нас с самиздатом, рабочая провинция.

— Я вижу, что не лежишь, — немудрёная шутка класс несколько взбодрила, раздались смешки. — В школу пришёл зачем, спрашиваю?

— Ну, как — буквы, там, писать… вычитать… умножать…

— Обижать! — гроулом рявкнул Димка с последней парты. Предпоследней, на последнем ряду только я сижу. И Димка — это не имя, а кличка, от фамилии Димков, а зовут его Толей, правда, собственное имя ему настолько не нравится, что любой озвучивший рискует незамедлительно огрести в глаз. Этот орёл — единственный в нашем классе второгодник, но не из-за тупости, а идейный — хулиган. Что в этой касте редкость — парень не злой, может, потому, что толстый? Правда, совсем уж травоядные хулиганы у нас не выживают, так что, выловить от него подножку или «толчок на борт» легче лёгкого — зевать не рекомендуется.

— НЕ обижать, — нейтрально уточнил я, не поворачивая, впрочем, головы. — А что такое, Светлана Ивановна?

— Ну так олимпиада же в эти выходные! У тебя дни самоподготовки! Тебе Лидия Антоновна не сказала разве?

А я и поверил как-то сразу. И бодрость откуда-то взялась! Я тут же вскочил и начал запихивать имущество со стола в сумку, обстреливаемый завистливыми взглядами одноклассников — им-то учиться целый день. Один из замков не застегнулся с первого раза — да и чёрт с ним! Двинул на выход, но был остановлен математичкой:

— Подожди, Гриша. Если тебе ничего не сказали, значит, точного решения по организации выезда ещё нет. Тогда давай на всякий случай договоримся, что ты придёшь в четверг, скажем, к двум часам, сюда. У меня будет окно, найди меня в учительской, я тебе скажу окончательно, с кем и когда ты поедешь в пятницу. Хорошо?

— А… не с вами разве?

— Нет, меня там точно не будет. Из нашей школы едешь только ты, поэтому сопровождать вас будет учитель из десятки. Скорее всего, оттуда вы и поедете, автобусом. Знаешь же, где десятая школа?

Я только фыркнул, дёрнув плечом.

К моменту, когда я оделся, звонок на первый урок уже дали, и толпы детей из коридоров уже успели рассосаться по кабинетам. На выходе, однако стояли дежурные по школе из старшеклассников, их снимали с занятий на весь день, так что, торопиться им было некуда. Зато опоздавшие огребали от них по полной, опаздывая в результате разборок ещё больше!