Часовой: Курсант (СИ) - Шторм Максим - Страница 11

Что за хренотень тут происходит⁈ Что творится? Почему я до сих пор здесь? Почему я не просыпаюсь?

Это что получается, я застрял тут надолго⁈

По коридорам «Циклопа» пронёсся короткий резкий гудок. Ясно, свободных от вахты моряков и курсантов созывали в столовую. К своему удивлению, я прислушался к урчанию в желудке и понял, что опять проголодался. Немудрено, учитывая каким здоровяком я стал. Вот только полезет ли мне сейчас кусок в горло? Ладно… ладно, черт возьми! Посмотрим, что будет дальше…

После плотного завтрака я вернулся в свою каюту. Как я понял, мы, курсанты Ордена Часовых, после сдачи экзамена были вольны передвигаться где нам вздумается, в разрешенных для этого зонах дирижабля. Но мне хотелось побыть наедине со своими думами. Впрочем, со мной и так никто лишний раз не стремился заговаривать. Даже Лада и та, веселым кивком поздоровавшись со мной в столовой, ничем не напоминала про то, что между нами произошло накануне. Кто знает, может для нее подобные амуры в порядке вещей?

Одноглазый верзила-сержант так же продолжал нас игнорировать. Словно он потерял интерес к своим подопечным после того, как оставшиеся из них вернулись на корабль. Что ж, не буду лукавить, говоря, что сильно соскучился по этому извергу. Вернувшись в свою каморку, я жадно прильнул к стеклу иллюминатора. Но мы шли на такой высоте, что рассмотреть что-то внизу не представлялось возможным. Для этого нужно было иметь более широкий панорамный обзор. А подобный был только на капитанском мостике, в носовой рубке корабля, как снисходительно пояснил мне один из моряков. Все-таки «Циклоп» был военным судном и больших окон для любования окрестностями не имел. Снаружи царил день. Мы плыли меж пышных сине-белых облаков, рассекая встречные ветра и уходя все дальше от зараженных Ведьминой скверной земель. Это мне пояснил тот же моряк. Он усмехнулся, с прищуром глядя на меня, когда мы выходили из столовой, и сказал:

— Парень, мне бы не следовало с тобой заговаривать, пока мы не убрались с этих Единым богом проклятых Ведьминой заразой мест. Не буди лихо, пока спит тихо.

И сделав знак, не иначе как отгоняющий нечисть, или от сглаза, он умчался по своим корабельным делам. Я же вернулся к себе и в гробовом молчании уселся у круглого окошка. Накатила до последнего момента едва тлеющая, а сейчас разгоревшаяся злость. Твою мать! Казалось, я в западне. Угодил в настолько крутой переплет, что впору идти и повеситься. Я здесь, а все мои родные — там! И мое впавшее в кому тело тоже. Не знаю, почему я не просыпаюсь, но думаю, что надо мной, в моем, оставшемся за пределами этого «сна» мире уже хлопочут. Сегодня в квартиру должна бы приехать моя хозяйка и наверняка уже обнаружила, что ее жилец, мягко скажем, почти перестал им быть.

Как бы там ни было, сдохнуть от обезвоживания мне не дадут. Там обо мне позаботятся. Положат в больничку, будут обследовать, пытаться понять, отчего это до последнего здоровый и молодой человек превратился в безвольный манекен. Ну а мне здесь остается только одно. Жить. И не просто жить, а сражаться за свое место под солнцем.

Проблема в одном. Постараться не склеить ласты. Подозреваю, что умерев тут, я без шансов останусь навечно парализованным, как минимум, а то ещё и умру, дома. И мне придется приложить все усилия, чтобы выдержать. Простоять столько, сколько понадобится. Я должен выжить. А для этого мне нужна информация. Любая и вся доступная. Еще вчера я лениво отмахивался от этих мыслей. А сегодня готов собирать любые крохи доступных знаний. В этом и был ключ к моему выживанию. В знаниях.

Ближе к вечеру ко мне пришел Герман. Могучего альбиноса выпустили из лазарета. Вывихнутая нога и растяжение не та травма, что способна надолго вывести из строя Часового. Это я уже понял и на себе. С моей рожи даже сошли оставленные кулаками Фляйшера ссадины, так и не успевшие стать синяками. Получи я подобные тумаки в своем родном мире, неделю бы ходил с шикарными фингалами.

Герман молча вошел в мою каюту и, так же молча кивнув, сел напротив меня. Какое-то время мы оба молчали. Затем он, не сводя с меня пристальных красноватых глаз, произнес:

— Я хочу услышать все, что произошло внутри церкви, Альрик. Слышишь меня, абсолютно все.

Я не видел причин, чтобы ему отказать. В конце концов, я не чувствовал в гибели Сойки никакой вины. Мне было искренне жаль нашего товарища и самому хотелось поговорить и обсудить пережитое. Если верить Ладе, он был моим приятелем. И надо начинать смотреть на окружающих меня людей, как на живых, а не постоянно сравнивать их с игровыми персонажами. Кровь они проливали вполне настоящую.

Я рассказал. Благо картина произошедших в разрушенной святой обители кошмарных событий как нарисованная вставала у меня перед глазами, стоило только зажмуриться и вспомнить. Герман слушал очень внимательно и не перебивая. Когда я закончил рассказ, он достал из-за пазухи серой рубахи небольшую железную фляжку и, свинтив крышечку, глотнул. Затем протянул мне.

— Пей, Альрик. За помин души Павла Сойки.

Получается, Сойка была фамилия погибшего парня, а не прозвище, как я думал. Я осторожно отпил из фляжки, и обжигающая жидкость огненным ручейком покатилась по пищеводу. Забористо! Но я не закашлялся, а в голове даже приятно потеплело. Видимо, Альрику Безродному не впервой пить подобное.

— Он был хорошим человеком, — я больше не знал, что еще сказать.

— Лучшим из нас, — Легачев сделал еще один глоток и положил фляжку на кровать. Намек, что мы ещё не раз к ней приложимся. После сытного обеда я на этот счет совсем не возражал. — Ты наверно не знаешь, да и я не помню, говорил или нет, но Сойка с детства мечтал стать Часовым. Хотя с его положением мог заняться чем угодно. Он был из очень приличной семьи. Не из родовой, не такой дворянин как ты, нет. Но и не такая голытьба навроде меня, Лады, или Давида с Борькой.

Я слушал очень внимательно. Наматывая на ус все, что произносил разговорившийся курсант. А затем, словно по какому-то наитию, я отпил из его фляжки приличный глоток, и сказал, пристально глядя в такие необычные глаза моего белобрысого собеседника:

— Герман, выслушай меня очень внимательно. То, что я хочу тебе сказать, должно остаться между нами.

Герман вытер губы рукавом рубахи и, звонко щелкнув ногтем по железному пузику фляжки, удовлетворённый изданным звуком, кивнул:

— Говори. Я давно понял, что тебя съедают какие-то бесы, Альрик.

Я заерзал на лежаке, потер покрывшийся колючей щетиной подбородок и сказал:

— Герман, я не помню, кто я такой. Скажу больше, я не понимаю, где нахожусь. И вообще не понимаю, что происходит вокруг меня. Вчера… Да, вчера, когда я проснулся благодаря сапогам сержанта Фляйшера, я словно очнулся в совершенно новом для себя мире…

Разумеется, я не собирался рассказывать Герману всю историю моего появления здесь. Но изрядную часть правды я собирался выложить как на духу. Герман, ничего не говоря, слушал.

— Я упал в обморок. Не знаю, почему. Возможно, у меня какая-то болезнь… Может, что-то поразило мой мозг. Как бы там ни было, очухавшись, я чувствую себя… Совершенно другим человеком. Я словно младенец без воспоминаний о прожитой жизни.

Герман не выглядел сильно удивленным. Он озадаченно хмыкнул, отхлебнул огненного зелья и протянул заветную фляжку мне.

— Не скажу, что ты меня поразил, Альрик. Я видел, как ты падал. Мы втроем возвращались из складского отсека и шли через смотровую палубу, где Фляйшер давал последние указания вспомогательной команде лебедчиков. Ты был такой как всегда. Да, намедни мы допоздна засиделись в кают-компании за кувшином пива, но до чертиков никто не нализался. И ты был абсолютно нормален… Но вдруг заорал, словно от дикой боли, схватился за голову и замертво рухнул. Что примечательно, ты схватился за голову, словно что-то терзало ее, до того, как ударился ею о палубу. В отключке ты был минут пять. Фляйшер решил, что ты хочешь всех разыграть. Вот и приводил тебя в чувство по-своему.