Где моя башня, барон?! Том 2 (СИ) - Панарин Антон - Страница 21

— Ты не посмеешь! Дела рода просто так не передаются! — выкрикнул он, трясясь от боли и страха.

— Тридцать, — равнодушно я начал отсчёт.

— Никто в высшем обществе не примет тебя! — он ткнул в меня указательным пальцем и, похоже, только сейчас понял, что я отсёк ему безымянный и мизинец. Увидев это, он тут же отдёрнул руку обратно, боясь лишиться ещё парочки.

— Двадцать восемь, — невозмутимо продолжал я.

— Я буду жаловаться! Я натравлю на тебя легавых! — орал Константин Львович, брызжа слюной.

— Двадцать шесть.

— Граф Мышкин… — Отец достал последний аргумент, и я не сдержался.

— Ха-ха-ха! Я вызвал этого ублюдка на дуэль, и через месяц он будет мёртв. Чем ещё попробуешь меня испугать? — расхохотался я. — Кстати, через двадцать секунд я тебя прикончу. Девятнадцать…

— Ты… ты… Ты сумасшедший! — выдавил Константин Львович.

— Возможно. А вот ты покойник, если через семнадцать секунд не добежишь до забора, — оскалившись, сказал я.

Бывший глава рода вылетел в ночь, словно стрела, выпущенная из лука. Он бежал, проклиная всё на свете, а позади него оставалась тонкая линия крови. Линия крови, которая больше не имеет никакого отношения к роду Авдеевых.

Да, чисто технически я его сын по крови. Вот только внутри этого тела живёт совсем другой человек, никак не связанный с этим трусом и предателем. Отныне это мой род. И я единственный Авдеев из живущих. Подумав об этом, я ощутил, что гнев внутри начинает затихать.

Развернувшись, я направился на кухню, где в ужасе пряталась Фроська. Пышная женщина выставила перед собой нож, боясь, что мой гнев затронет и её. Но так уж вышло, что она одна из немногих работников поместья, о ком я вспоминал с теплом.

— Убери нож. И прекрати дрожать, — устало сказал я и сел на стул рядом с женщиной.

— А Константин… — испуганно промямлила она.

— Всё ещё жив. Но сюда он больше не вернётся, — попытался я успокоить кухарку, но, судя по всему, это встревожило её ещё больше. — В гостиной на полу пятно крови, нужно чтобы ты его замыла прямо сейчас. Я продам поместье, расплачусь с долгами отца и начну жизнь в новом месте.

— А как же я? — спросила Фроська с ужасом, осознавая, что она лишилась возможности стать женой барона, а заодно и работы.

— А тебе я выплачу щедрое вознаграждение. Всё же ты была ко мне добра, — ответил я, следом посмотрел в чёрное окно и понял, что решение продать особняк отличное.

Я не хочу жить в этой разваливающейся халупе. Смотреть на стены, пропитанные перегаром и застарелым привкусом ненависти, смешанной с сожалениями. Да и что мне здесь делать? Держаться за ветхое здание, пытаясь погасить долги отца? Так я только потрачу время и силы. Не хочу.

Да и к Хабаровску я уже прикипел. Вроде бы прожил там всего пару месяцев, а по ощущениям как будто целая жизнь прошла. Нашел друзей, завёл пару романов, немного врагов. А в Благовещенске придётся всё начинать заново. Заново, под присмотром Мышкина. Нет уж, чем дальше от этого выродка, тем лучше.

— Приступай к работе, — сказал я, шлёпнув ладонью по столу. Встал со стула и направился на второй этаж.

Идя по коридору, я рассматривал стены с выцветшими обоями и сам не заметил, как погрузился в чужие воспоминания.

Раньше здесь висели десятки картин, а сейчас осталось всего две, которые отец не смог продать. Мама любовалась изысканными полотнами и вечно щебетала, что в них запечатана душа художника. Какой вздор. Если в каждую картину помещается душа автора, то он не сможет нарисовать больше одного полотна.

Но, наверное, она говорила о труде художника. В каждый холст он вкладывал бесчисленное количество часов работы, а помимо работы он ещё десятки часов обдумывал, что там изобразить и каким именно образом.

Да, работа кропотливая, но какой от неё толк, если твоё полотно попало в руки невежды? Твой труд разменяют на ящик коньяка и забудут о том, что ты так старательно вырисовывал.

Я потянул на себя дверь в кабинет отца, но она оказалась заперта. Размахнувшись, я влепил удар пяткой в район замка, и дверь с грохотом отворилась, врезавшись в стену.

Осмотревшись, невольно покачал головой. Всё завалено пустыми бутылками и слоями пыли. Фроська сюда явно давно не заглядывала. А может, просто отец не пускал её в святая святых. Когда-то он здесь работал и проводил вполне успешные сделки. Но смерть жены его сломала…

Покопавшись в столе, я нашёл папку с бумагами. Долговые расписки, закладные, письма с угрозами и куча прочего хлама. Среди потёртых листов я обнаружил документ, в котором отец расписывается за то, что проиграл в карты медный рудник. О боги, как много было дано этому идиоту и как мало он смог сохранить.

Я провёл в кабинете добрых три часа. Рылся в бумагах, сопоставлял, какие долги уже закрыты, а какие ещё нет. В сухом остатке выходило, что папаша, несмотря на полученные от Мышкина двести тысяч рублей, всё ещё остаётся должен около ста пятидесяти тысяч. Сумма, мягко говоря, не маленькая.

В дверной косяк тихонько поскреблись. Это была Фроська. Женщина держала в одной руке масляную лампу, а в другой поднос.

— Владимир Константинович, я вам пожевать принесла, — по-простецки сказала кухарка и окинула взглядом кабинет бывшего главы рода. — Как в хлеву, — констатировала она.

— Да, так и есть. Поставь, пожалуйста, поднос на край стола и закрой дверь. Мне нужно поработать, — задумчиво сказал я и перевёл взгляд на кухарку. — Кстати, на сегодня ты свободна. Вернёшься завтра, я выплачу тебе вознаграждение.

— А? Ага. Поняла, — кивнула женщина. Быстро подбежав, поставила поднос, а потом рысью метнулась на выход.

Как только я услышал топот бегущих вниз по лестнице ног, сразу же призвал Гоба.

— Вылезай. Для тебя есть работёнка, — обратился я к зелёной морде, показавшейся из тени. — Обыщи весь особняк. Всё ценное тащи к себе в пространство, позже продадим. И наведайся на кухню. Я видел на плите запечённую курицу. Думаю, она придётся тебе по вкусу.

Король гоблинов облизнулся, сиганул в угол кабинета. Когтистые лапы подцепили книжный шкаф, Гоб опрокинул его на пол, подняв столб пыли. За шкафом обнаружился небольшой ржавый сейф. Не устаю поражаться как зелёный быстро находит спрятанные ценности. Будто нюх у него особый на это. Отыскать может что угодно и где угодно.

Из тени в руки Гоба скользнули два кинжала, и он принялся ими ковырять дряхлую железяку. Скрежет мешал мне сосредоточиться, впрочем, как и столб пыли, щекочущий нос.

На столе среди кучи писем с угрозами я нашёл одно, которое меня позабавило. Некий Илья Бугаев написал: «Если ты не вернёшь долг до конца недели, я прикончу твоего выродка сына».

На что папаша ответил ему: «Ты опоздал. Я уже продал его графу Мышкину». Правда, свою мазню отец зачеркнул и не стал отправлять письмо кредитору. Вот уж действительно чистокровный аристократ. Ни капли самоуважения. А о слове «честь» он только слышал, но не понял его значения.

Дверь сейфа со скрежетом отвалилась. Гоб, запустив внутрь лапы, вытащил пачку купюр. Бумажки тут же перекочевали ко мне. Тоненькая стопка пятисотрублёвых купюр. Всего четыре тысячи рублей. Негусто. Впрочем, это больше, чем у меня когда-либо было в этом мире.

— Отличная работа. Продолжай поиски, — похвалил я друга и швырнул купюры в тень, где они мгновенно исчезли.

Всё-таки я чертовски удачно связал свою душу с душой Гоба. Теперь он не просто мой компаньон, но по совместительству и сейф, который может за себя постоять в случае необходимости.

Закончив разбирать бумаги, я прогулялся по особняку. Он по-прежнему не вызвал у меня тёплых эмоций. Хотелось как можно скорее избавиться от этой рухляди и уехать обратно в Хабаровск. Ведь у меня всего месяц, чтобы стать сильнее. А я здесь трачу своё драгоценное время…

Хотя эта трата определённо не бесполезна. Если меня признают в высшем обществе, то я смогу наниматься на зачистку башен. А если так, то стать сильнее мне будет чертовски просто. Можно сказать, что это вопрос времени. Мда… Времени, которого у меня нет.