Чужак. Черный титул (СИ) - Нормаер Константин - Страница 20

— А разве этого недостаточно?

— Обычно еще ставят срок жизни, дату рождения, смерти.

Морганте улыбнулся, правда улыбка эта вышла довольно грустной.

— Пишут, если знают.

— Погоди, но как такое может быть: мы живы, а могилы есть. Кто же тогда внутри? — я скептически осмотрел могилу, прикоснулся к зеленым шапке мха, под которым виднелась крохотная фигурка спасителя. — И потом ты уверен, что прочитал верно?

— Можно ошибиться в одном слове, но исказить общий смысл невозможно, — ответил Морганте. — Это мертвый язык этрусков, больше всего он схож с греческим алфавитом, но со многим допущениям. Нас учили читать льняные книги в Генуе. Так что нет, чужак, я не ошибаюсь. И внутри этих могил наши с тобой тела.

— Тогда почему мы живы?

— Потому что наше время еще не наступило, или еще не прошло, — довольно витиевато объяснил монах.

— Как такое может быть?

Вздохнув, Морганте устроился удобней и, сложив руки на коленях, начал неспешно говорить:

— Мой наставник и духовник отец Альдо говорил, что настанут такие времена, когда мир погрузится в странное состояние, вроде зимней спячки и тогда время станет подобно льду, которые холодит душу, заставляя нас предаваться унынию. Это будет сложный период для тех, кто верует. Но еще сложнее его будет пережить тем, чьи сердца пусты. Зло разворошит старые листья, заставив время расколоться на куски.

— И что это все значит? — поинтересовался я.

— А это значит, что предсказание сбылось. А время это не просто песок, который перетекает из верхнего сосуда в нижний. Отнюдь, у него есть формы и свойства куда более сложные для нашего понимания.

— Хочешь сказать, что время это глина, которая может принимать любой вид?

Как же мне хотелось поговорить с Морганте на частоту и рассказать ему о техническом прогрессе, мире из которого я прибыл. Впрочем, что бы это изменило? Разве смог бы я доказать ему свою правоту и что наши ученые умы не продвинулись дальше Теории относительности. Да, время может замедляться или ускоряться. Но разве кто-то смог доказать, что время подвержено хаосу и прошлое легко сможет стать будущим, а настоящее раствориться в прошлом?

Но тогда, как объяснить то, что мы сейчас лицезрели на церковном кладбище? Наверное, монах был прав, здесь лишь вопрос веры и ничего больше.

— Мне трудно предполагать, а строить догадки на счет собственной кончины — нет никакого желания, — внезапно произнес монах.

— Стало быть, наше время еще не настало. А когда произойдет, будет очень забавно оказаться в этом месте, — улыбнулся я.

И мы двинулись дальше. Впереди нас ждали множеств черных крестов, и новая часть кладбища.

— Почему они безымянные? — поинтересовался я у монаха.

Морганте покосился на гладкий камень и, пожав плечами, принялся рассуждать вслух:

— В Италии существует множество монашеских орденов. Крупнейший — доминиканский, придерживается консерваторских традиций. Но есть и другие, менее значимые, но желающие внести собственную лепту в общие правила. Святой престол этому не мешает, а даже наоборот, поощряет строгость в монашеском служении.

— Так легче держать лошадь в узде?

Взгляд Морганте сделался хитрым. Он недовольно сощурился, но отрицать мою догадку не стал. Да и зачем. Власть всегда зиждиться на строгости и глупости, иных способов за тысячу лет люди так и не придумали.

— Орден Затворцев один из пяти уровней защиты нашего мира от Дьявольских сил. Их оружие — это молитва, которая не должна прекращаться не на минуту. Остановился — считай, пропал, впустил в свое тело темную сущность. Поэтому братья во кресте, меняют друг дружку не останавливая своего вечного пения. Их чистые голоса должны звучать от заката до рассвета, пока жив этот мир. Это первая преграда на пути к истинной реликвии. И если случиться так, что Сатана или его приспешники, доберутся до неё — мир падет во мрак.

— И эта реликвия хранится в Вольтерре?

Монах улыбнулся, покачал головой:

— Конечно, нет. Как бы не пытались обелить город Первой ведьмы. Но у него слишком сомнительная репутация, чтобы хранить святую реликвию здесь.

— Тогда где находится последний Рубеж веры? — задал я очередной вопрос.

— Спроси это у Совета Десяти, — уклончиво ответил Морганте.

Разговор, как я понял, был закончен.

Миновав второй круг кладбища, мы выбрались к его новой части. Здесь не было высоченных пений с зелеными шапками и широких низкорослых кустов окруженных вереском, а еще кампсис, который лианой оплетал остаток северной стены. Следующая часть была голой и безжизненной, даже высокая трава казалась пожухлой, и будто выжженной палящим солнцем.

Разделения здесь шли довольно четкие — из гладкого камня, которые, скорее всего, завезли с прибрежных районов, была выложена невысокая, по пояс, стена. Я подошел и попробовал поднять один из камней. Ничего не вышло. Внешне, казалось, что они лежат друг на дружке, без всякого крепления. Но оказалось, что скрепляющая смесь все-таки имеется.

— Намертво приделаны, — произнес я, оставив всяческие попытки оторвать хотя бы один камень.

Монах кивнул и отрешенно пояснил:

— Сила молитвы не имеет границ.

— Она скорее не имеет смысла при строительстве, — отшутился я.

Вступив в новую часть кладбища, я остановился, удивленно оглядев бескрайние просторы, усеянные человеческими черепами. Никаких обозначений, каменных плит или крестов, здесь не было в помине. Каждый череп располагался в ровном ряде себе подобных, создавая геометрически правильные вертикальные и горизонтальные ряды.

— Господи, да сколько их здесь? — поразился я.

Карлик перекрестился, и, кивнув, назвал точную цифру.

— Три тысячи восемьсот.

— А ты у нас еще и счетовод?

— Останки монахов капуцинов свезли сюда еще в прошлом веки. И это есть второй рубеж защиты. Святые мощи, способные отпугнуть нечисть любого порядка. Я бы назвал своих братьев — великими страдальцами. Перед тем как отделиться от францисканцев, острые колпаки — так капуцинов прозвали в простонародье, вернулись к строгой аскезе. И главной их идеей стало скорейший переход от тела бренного к духовному величию. В том была их великая силы отречения от всего живого, в том числе греховности.

— Но самоубийство вроде как грех? — вспомнил я давно забытую догму.

Морганте покачал головой:

— Они не совершали самоубийство, а планомерно путем молитвы добивались перехода в мир иной. Знаешь, чужак. Сейчас многие верят в перерождение. Короли строят себе богатые усыпальницы, над которыми трубят ангелы, заставляя пробудиться их бренные тела. Человеком движет идея — и чем она безумнее, тем больше у нее последователей.

— Забавно.

— Ты так думаешь?

— Конечно. Безумная идея превращает твою жизнь в вечное ожидание чего-то великого, что никогда не настанет.

— Действительно забавно, — согласился со мной Морганте.

— Скажи, а почему рубежи защиты расположено именно здесь?

— Delsennodipoisonpienelefosse[1], — отметил Морганте. — Понимаешь, здешние земли не зря манили к себе первых поселенцев. Вольтерра стал одним из двенадцати городов этрусков. Так называемым городом-крепостью. Но мне больше нравится название Внешний щит. И оно не случайно. Особые места силы должны быть запечатаны, иначе наш мир наполнится легионом кошмарных существ, а в наши города пожалует в гости сам Сатана.

— Ты в это веришь?

— Если бы не верил, меня бы здесь не было.

Мы вышли к небольшой часовне полностью сложенной из человеческих костей и черепов. Вход был без двери и представлял собой невысокий темный вход, утопающий в кромешной темноте.

— Довольно странное зрелище, — заметил я. Разбросанные черепа, а в конец, посреди чистого поля постройка из костей. Я обошел её по кругу, совсем крохотная, буквально два на два метра. — Интересно, что внутри? Костяные статуи и лампады?

— Там расположен вход, — ответил Морганте. — Скорее всего, там расположены катакомбы этрусков. Там мы и найдем стражей Вольтерры.