Хорошие девочки попадают в Ад (СИ) - Индиви Марина - Страница 2

В моей жизни случалось всякое. Отец тоже не ягненком был, и ему приходилось решать разные вопросы с разными людьми, но прямо сейчас я поняла, что это пиздец. Потому что Роб скукожился и отполз в сторону, явно не собираясь меня защищать и вообще как-то возражать бритоголовым.

— Мы можем решить это иначе, — сказала я. — Я сейчас позвоню отцу…

— Ебал я твоего отца, детка, — осклабился главный. — И тебя тоже выебу, если прямо сейчас не закроешь хлебальник и не пойдешь за мной.

Он — шестерка, при всей его браваде. С ним говорить бесполезно. И в том, что он свою угрозу может исполнить, я тоже не сомневалась. Удивительно, но при всей патовости ситуации мои мысли выстроились в логическую цепочку похлеще логарифмических уравнений. Я могу заорать, добьюсь того, что меня вырубят, могу попытаться сбежать — еще смешнее, из квартиры мне не выскользнуть. Могу попытаться сделать и первое и второе, когда мы будем идти к машине, но здесь итог будет плюс-минус таким же, если не хуже. Мы хоть и живем в двадцати минутах ходьбы от станции метро Белорусская, полицию здесь днем с огнем не сыщешь. Коренные обитатели этих дворов — пенсионеры, мамочки с колясками и редкие прохожие, которые свернули не туда или решили довериться навигатору и срезать угол.

Нет, это не вариант. Надо ехать и говорить с тем, у кого мозги еще не отбиты.

— Хорошо, я поеду, — говорю я.

— У твоей девки и то мозгов больше, чем у тебя, — хмыкает главный, неприязненно глядя на Роба. Сплевывает прямо на ковер, а потом издевательски отступает, пропуская меня вперед.

— Мне надо переодеться.

— Ага, щас.

В итоге я как была, в простой домашней пижамке выхожу в коридор, накидываю длинный пуховик с капюшоном и вбиваю ноги в ботинки. Они тоже простенькие, с маркетплейса, я так никогда не одевалась, как в последние три года. Но не рвутся — и это главное. По крайней мере, для московской зимы подходят.

— Мобилу дай.

Не дожидаясь моего согласия, он выдергивает смартфон у меня из рук, бросает на пол и со всей дури наступает на него своим военным башмаком. Я морщусь, но ничего больше не говорю, иду к лифту, в который мы втискиваемся вчетвером. Раньше здесь были старые лифты, но пару лет назад, как раз почти сразу после нашего переезда их отремонтировали. Я смотрю в зеркало и отмечаю, как дико смотрятся три бугая с минимальной печатью интеллекта на грубых лицах и хрупкая, миниатюрная блондинка с каре. Почему-то в эту минуту мне кажется, что все это происходит не со мной, поэтому я почти смотрю фильм. В отражении. Который быстро заканчивается.

Пасть лифта выплевывает нас в затоптанный предбанник, знакомо пищит домофон на двери. Бритоголовый заталкивает меня в машину без малейшей учтивости, его коллеги садятся справа и слева.

— Дебил, — говорит он, и это вообще непонятно к кому относится.

То ли к Робу, то ли к парню, чуть не попавшему под колеса, когда мы выезжаем из двора. В машине тепло, воняет сигаретами, но не теми, от которых хочется выплюнуть легкие, чтобы это расчувствовать. Нет, здесь курят что-то подороже, тем не менее этот сладковатый, не менее химозный аромат, уже впитался в кожу сидений.

— Таха звонил сегодня, — неожиданно произносит главный. — Вы прикиньте? Совсем охерел…

Мне стоит немалых усилий «выключиться» из их разговора, потому что вникать в него совершенно не хочется. Мне надо основательно подумать: от того, что я скажу, зависит моя жизнь. По большому счету, единственный мой козырь — мой отец. Я бы ни за что к нему не обратилась, но в таких ситуациях выбирать не приходится. Хотя, конечно, Москва и регионы — это полюса. Если в своем родном городе я могла назвать имя своего отца, Леонид Савицкий, и все бы сразу все поняли, здесь возможны варианты. Именно эти варианты я и прокручиваю в голове, стараясь ничего не упустить. Поэтому пропускаю момент, когда мы сворачиваем к платной М11.

Меня выдергивает из мыслей в реальность рывком, когда я понимаю, что мы едем в Питер. Это уже не Москва, это, мать его, гребаное государство в государстве, как Ватикан в Риме, если бы Ватикан был криминальным.

— Куда вы меня везете? — вопрос идиотский, особенно учитывая обстоятельства, но меня впервые за все это время захлестывает самая настоящая паника. Я еще пытаюсь ее контролировать, но она уже змеей обвила шею и душит, впрыскивая в кровь отраву некотролируемых эмоций. Яд, добавляющий в голос рваных ноток и заставляющий меняться в лице. Собирающий в груди давящий ком, а в руках — отвратную дрожь.

— В Санкт-Петербург, детка, — отвечает громила за рулем, осклабившись. — Знаешь такой город? Северной столицей еще называют.

Я вижу его ухмылку в зеркале заднего вида, и меня окончательно накрывает. Я рывком бросаюсь к двери, пытаюсь дернуть ручку, кричу, кусаю волосатую руку, пытающуюся заткнуть мне рот.

— Сука! — слышу за своей спиной, а в следующий момент мне в шею входит игла. Реальность начинает размываться, а тело становится ватным, я как кукла, из которой выдернули все ниточки.

— Все, блядь, — раздается сверху. — До Питера точно спать будет.

На этой оптимистичной ноте я сползаю прямо на сидящего слева и последнее, что чувствую — это его руки на своих бедрах.

Ники

Когда я прихожу в себя в следующий раз, моя голова напоминает пустое ведро, по которому всю ночь колотили все кому не лень. В ушах звенит, веки кажутся тяжелыми, тело словно принадлежит не мне. А еще дико хочется пить. Я открываю глаза и словно оказываюсь в сцене из фильма «Крестный отец». Мой отец смотрел его раз пятьдесят, поэтому сложно не запомнить шикарное кожаное кресло и восседающего в нем дона мафии. Разница только в том, что у этого на коленях сидит не кот, а собачка. Маленькая лиловая чихуахуа. А я лежу на диване в его кабинете, что само по себе кажется странным. Настолько странным и диким, что все, начиная от этого стильного кабинета и заканчивая собачкой кажется мне глюком, спровоцированным той дрянью, которую мне вкололи, но…

— Блядь, — говорит «крестный отец», и я понимаю, что это не глюк, он вполне себе реальный. — Я тебе за что деньги плачу? Чтобы завтра, завтра же…

Оказывается, он сидит в наушниках, и в этот момент поворачивается ко мне. Видит, что я проснулась и произносит:

— Перезвони через полчаса. — После чего смотрит на меня. — Ну что, спящая красавица, очнулась?

До Марлона Брандо ему, конечно, как до Сатурна раком. Его голос скорее скрипучий и неприятный, хотя пугающие нотки в нем тоже есть. Седина, путающаяся в волосах, ухоженная, но все равно этот лоск кажется наигранным, ненатуральным. Точнее, плагиатом. Так бывает, когда смотришь на произведение искусства и его копию, или на бренд и реплику. Разница колоссальная.

Хорошо, что он не может читать мои мысли, поэтому сейчас я медленно сажусь и говорю:

— Пить хочется.

— Пей, — хмыкает он и кивает на свой стол. Там стоит поднос, два чистых стакана, графин. В самом кабинете плотно закрыты жалюзи, но даже так мне понятно, что сейчас ночь. Что, в принципе, логично: мы выехали после обеда, пока добрались, пока я пришла в себя. Если не ночь, то поздний вечер точно.

Поднимаюсь, подхожу к столу и беру стакан. Наливаю воду и жадно пью, искренне надеясь, что сейчас меня не поведет, и я не рухну прямо на пол. К счастью, голова не кружится, а значит, я смогу говорить, смогу осмысленно вести беседу. Подделка-не подделка, но он всяко лучше тех, кто меня забрал.

— Садись, — он кивает на кресло раньше, чем я успеваю опомниться. Чихуахуа недовольно смотрит на меня и вообще выглядит так, как будто хочет меня тяпнуть. Я испытываю нелогичное желание показать ей язык. — Садись-садись. Разговор есть.

Я сажусь, и он переводит на меня тяжелый взгляд холодных светло-серых глаз.

— Олег Петрович. Про твоего отца я знаю, — выдает он раньше, чем я успеваю открыть рот. — Савицкий Леонид Ефремович, провинциальный воротила бизнеса.