Толмач - Трофимов Ерофей - Страница 2

– Все ехидничаешь? – вдруг раздался гулкий, грозный голос. – Не надоело?

– А с шуткой жить легче. Или это теперь не про меня? – справившись с изумлением, осведомился Егор.

– Ну отчего же. Ехидничай, мне не жалко. Только прежде на вопрос ответь. Жить хочешь?

– Как в том анекдоте. Разве это жизнь? Это ж каторга, – хмыкнул Егор в ответ, понимая, что уже вообще ничего не понимает.

– Да уж. Оторвались на тебе бабы. Ну да ладно. Минуло и ладно. Теперь у тебя другие заботы будут.

– Это с чего бы? Вроде все. Приплыл.

– Рано. Да и не так оно все сложилось, как думалось. Придется исправлять.

– Кому думалось? И кто исправлять станет? Я? Или ты?

– Ты. Это ж ты жить хочешь. Вот и поживешь. А я посмотрю, как оно у тебя получится, – с изрядной долей ехидства ответил голос, и Егора куда-то потащило. Снова навалилась темнота, и все пропало. Абсолютно все. Верх, низ, свет, тьма. Не было ничего. Совсем.

Родился он под Питером, в небольшом уютном городке. Поначалу все вроде было как у всех. Во всяком случае, ничего особо значимого ему в память из тех времен не врезалось. Но примерно с дошкольной группы детского сада все начало резко меняться. Егор вдруг понял, что в садике ему лучше, чем дома. Почему? Да потому, что там не было злющей прабабки, которая каждый раз, завидев его, презрительно шипела:

– Комиссарский выродок.

Что это такое, он по малолетству не понимал, но тон и эмоции, исходившие от нее, улавливал четко. Она не просто не любила его. Она его ненавидела. Как ненавидела и презирала собственную внучку. Его мать. Та отвечала ей не меньшей злобой, но сына защищать даже не пыталась. Властная, жесткая бабка прибрала к рукам весь дом и была в нем полновластной хозяйкой. Она даже осмеливалась решать, чем заниматься маленькому Егорке. Сам он, по причине малолетства, еще толком не знал, что ему больше нравится, а мать по приказу прабабки уже потащила его в музыкальную школу.

К огромной неудаче мальчишки, слух у него оказался отличный. Во всяком случае, нотный стан он воспроизвел с первого раза. А вот дальше началась настоящая каторга. Сначала его было решено отдать на фортепиано. Но очень скоро стало понятно, что у ребенка еще слишком маленькие пальчики, да и сам он просто не дорос до инструмента. Тогда пианино заменили на скрипку. Но и тут не заладилось. Серьезный инструмент для такого малыша не делали, а стандартный был ему тоже велик.

Но женщин это не остановило. Каждый божий день его забирали из садика и волокли в музыкалку, вместе со скрипкой и нотной папкой. А тем временем его сверстники гоняли в футбол, лазили по крышам, катались на велосипедах и вообще жили полной жизнью. Очень скоро Егор просто возненавидел музыку. Уже в школе, узнав, что он занимается музыкой, пара мальчишек, постарше, отловили его после уроков и как следует отлупили, попутно сломав инструмент.

Скандал дома случился неимоверный. Мать шипела разъяренной коброй, бабка визжала, словно циркулярная пила, а прабабка, окатив презрительным взглядом, процедила сквозь зубы:

– Комиссарский выродок. Даже самого себя защитить не может. Бесполезный кусок мяса.

В тот момент Егор и сам не понял, откуда вдруг взялась такая смелость, но дикая, незамутненная ярость заставила его забыть о побоях и, гордо вскинув голову, твердо ответить:

– Не мешайте, тогда сам всему научусь.

Не ожидавшие такой дерзости бабы от удивления дружно заткнулись, глядя на него с таким видом, словно с ними заговорил не их ребенок, а табурет у кухонного стола.

– Что ж. Посмотрим, – презрительно фыркнула прабабка и, развернувшись, скрылась в своей комнате.

С того дня мать перестала провожать его в школу и вообще задавать какие-либо вопросы. Просто доставала из портфеля дневник и, убедившись, что со школьной программой все в порядке, словно забывала о его существовании. А сам же Егор, недолго думая, отправился в ближайшую секцию бокса. Тренер, окинув худенького мальчишку задумчивым взглядом, попросил его протянуть вперед руки и, скептически оглядев длинные, музыкальные пальцы, проворчал:

– Тебе только на рояле лабать, а не рожи бить.

– Я и лабаю, – вздохнул Егорка, для которого школа мимо не прошла.

– А чего тогда сюда пришел? – заинтересовался тренер.

– Побили, – снова вздохнул мальчишка.

– А ты, значит, хочешь их в ответ побить?

– Нет. Не хочу, чтобы снова били, – подумав, высказался Егор.

– А вот это уже серьезный разговор, – одобрительно хмыкнул тренер и отправил его на скакалку.

С того дня мальчишка принялся делить все свое время между обычной школой, музыкалкой и секцией бокса. Тренеру он честно обо всем рассказал, прямо заявив, что перчатки ему никто покупать не станет. Помолчав, тот кивнул и, достав из шкафа пару стареньких, но еще крепких перчаток, сказал, протягивая их мальчишке:

– После тренировки приноси сюда. Раз уж дома так не хотят, чтобы ты занимался тут, пусть и дальше не знают. Ты, главное, в обычной школе учись как следует. Тогда никто шума поднимать не станет и про тебя не узнает. Уговор?

– Уговор, – решительно кивнул Егорка и с того дня принялся тренироваться еще упорнее.

В музыкальной школе тоже произошли кое-какие изменения. Избавившись от ненавистной скрипки, он с удовольствием перешел в класс гитары, заодно заинтересовавшись таким необычным инструментом, как саксофон. Благо это были еще времена, когда ни за какие секции или кружки платить было не нужно. Но неожиданно все вдруг начало резко меняться. Страну трясло. Во всех республиках начались всякие волнения и движения. В общем, началась та самая перестройка.

Прабабка, едва только начались перемены, часами не отходила от телевизора, злорадно шипя:

– Так вам и надо, твари краснопузые.

Кого она так называла и почему так злилась, Егор не понимал. О семье и предках вообще с ним никто никогда не говорил и ничего не рассказывал. Знал только, что прабабка всегда предпочитала общаться даже дома по-французски. Этим языком владели все. И бабка, и мать, и, как следствие, пришлось выучить и ему. Так что немецкий язык, изучаемый по школьной программе, давался ему легко. Во всяком случае, с преподавателем он запросто на уроках говорил на немецком, даже не пытаясь переходить на русский.

Уже в шестом классе, когда в стране вообще все развалилось, он случайно увидел на видеокассете у одного из одноклассников какой-то итальянский фильм с эротическим содержимым и загорелся идеей выучить язык. Ему понравилось его звучание. Но найти носителя языка оказалось сложно. Как ни странно, выручил тренер по боксу, куда Егор продолжал ходить с одержимостью обреченного. Даже успел получить детский разряд до того, как все развалилось.

Какой-то его старый знакомый отлично владел итальянским и вполне мог помочь на начальном этапе обучения. Так и сложилось, что к двум языкам Егор почти самостоятельно выучил еще и третий, попутно закончив музыкалку сразу по двум направлениям. К десятому классу школы, когда пришло время выбирать профессию и думать, чем заниматься дальше, в его доме случился большой бабский совет.

Прабабка, ничтоже сумняшеся, заявила, что он должен поступать в МГИМО. Стать дипломатом и в конце концов вывезти их всех в нормальную, цивилизованную страну на ПМЖ. Егор, избавившись от гиперопеки матери и успев познать в этой жизни все, что знали другие мальчишки, только злорадно усмехнулся и принялся просвещать баб о современных реалиях.

– МГИМО, говорите, – хмыкнул он, пряча ухмылку в уголках губ. – Но тут вот какая штука. Что называется, название говорит само за себя. Только одну букву убрать надо. Чтобы получилось «мимо». Со стороны туда не берут. Там в узком кругу все происходит.

– Решил пойти на завод или на стройку? – презрительно уточнила прабабка. – Только не забудь, что инженеры или прорабы в этой стране теперь не нужны.

– Нет. Инженера из меня не получится, – отмахнулся Егор. – А вот в институт восточных языков попробовать можно, – выдал он версию, подхваченную от своего учителя итальянского языка.