Онлайн - связь (СИ) - Алая Аля - Страница 44

Глаза застилает пеленой слез, и я перестаю видеть озеро перед собой. Оно плывет и превращается в черное, грязное небо. В ту ночь не было даже луны: все затянуло в ожидании дождя, и тяжелые облака закрывали собой звезды. Небо рассекла сеткой молния, и я увидела их нечеловеческие, искаженные похотью лица. Точно знала, чувствовала, что не остановятся.

Я пыталась отпихнуть их от себя, барахталась под ними, царапая спину острыми ветками и осколками разбитых бутылок. Все руки были в земле и вырванной с корнем влажной траве.

— Один даже успокаивал, что это будет наш секрет и они никому не расскажут. В какой-то момент я просто смирилась, закрыла глаза и решила, что перетерплю, будто не со мной. Не со мной, только бы выжить. Дома мама и папа, они меня ждут и так любят. А я их. Мне кажется, я молилась, так просила бога, чтобы помог, чтобы спас. Бог не пришел, вместо него появился прохожий с собакой. Он услышал возню в кустах, подошел, собака залаяла, сорвалась и вцепилась в ногу одному из парней. Он испугался и ослабил хватку. Я вывернулась, укусила за руку того, которой мне закрывал рот, и закричала. Спаслась.

— А эти парни?

— Убежали, — горько усмехаюсь. — Я думала тогда, что все закончилось, но все только начиналось. Дело в том, что я их знала. Мы не дружили и не общались, просто учились в параллельных классах. Они потом подошли в школе на перемене, рассматривали меня. До сих пор помню их липкие и жадные взгляды. Я пригрозила, что заявлю на них, а они рассмеялись, мол, не на что заявлять. Они же мне ничего не сделали.

НИЧЕГО НЕ СДЕЛАЛИ! Господи, как вообще можно было такое сказать после ужаса, который я пережила?

— Подонки. Ты рассказывала хоть кому-нибудь?

— Нет. У отца уже тогда было плохо с сердцем. Мама была сама не своя. Так что я решила, что справлюсь. И у меня получалось. Я просто не ходила никуда одна, старалась не появляться там, где они. Не всегда удавалось, правда, и тогда случалось ужасное, — внутри все опять дрожит, и хочется спрятаться от воспоминаний, — они зажимали меня в раздевалке или в туалете. Всегда аккуратно, чтобы никто не видел. Лапали везде, терлись об меня, снимали трусы, показывали свое хозяйство. Пару минут, и отпускали. Раз в неделю стабильно вылавливали. У меня в какой-то момент просто нервный тик начался, когда меня неожиданно трогали. Восемь месяцев. Повезло только в январе — я слегла с воспалением легких и месяц не ходила в школу. А еще были каникулы. Я просто ждала, когда уеду в универ. Знала, что поступлю. У меня других вариантов не было.

— Верочка, — Захар разворачивает меня к себе и прижимает к груди.

— Я думала, все, но в общаге парни тоже такие настойчивые были. Приходили к нам в комнату как к себе домой, зажимали. Мои соседки… они смеялись, вроде как это игра. Светка встречалась с одним, и они рядом со мной на соседней кровати трахались. Так противно. Ко мне потом Денис приставал на кровати, а я не могла в шутку, у меня истерика случилась, и я пригрозила, что посажу его. Он обозвал дурой, но больше не трогал. Никто не трогал, сторонились.

— Все хорошо, Вера. Я рядом, — голос Захар хриплый и взволнованный, сердце колотится так же сильно, как и мое. — Тебя никто и никогда больше не тронет без твоего согласия. Слышишь? Я об этом позабочусь. Ты мне веришь?

— Верю, — затихаю у Захара в объятьях, свернувшись калачиком. С ним насколько спокойно и хорошо, что любые страхи рассеиваются.

— Ты совсем замерзла, — доносится до меня его задумчивый голос через какое-то время, — пойдем в дом.

— Да, — бросаю последний взгляд на озеро, в котором виднеется полоска догорающего заката, и ежусь от холода.

— Осторожно, — он встает и помогает мне, забирает с пирса чашку. — Хочешь, я разожгу камин?

— Не отказалась бы, — жмусь к его боку, пока мы идем до дома. Внутри значительно теплее. Неловко застываю в центре гостиной, смотрю в пол. Тут, на свету, мне почему-то становится сложно посмотреть мужчине в глаза.

— Вера, малышка, — Захар обнимает со спины.

— Я все время чувствовала себя грязной, и отмыться не получалось. А эта работа… мне казалось, что в моей жизни никогда не будет ничего нормального, так какая разница.

— Ты не грязная, — он осторожно разворачивает меня к себе, прикасается пальцами к моему лицу, ласково очерчивая. Его взгляд серьезен, как никогда, — все, что я вижу, это ранимая молодая девушка, которую сломали два подонка. И которая теперь боится жить.

— С тобой больше не боюсь.

Захар усаживает меня на диван, закутав предварительно в плед, и начинает колдовать над камином рядом. В этом мужчине столько заботы и понимания, какого-то ненормального принятия, что даже страшно. Мне всегда казалось, что если я расскажу парню о том, что со мной происходило, то он убежит, сверкая пятками. А Захар рядом — взрослый, умный, адекватный. Ни за что не осуждает и готов поддержать. Бывают ли такие вообще? Один на миллион? И мне? За что судьба так расщедрилась?

Становится жарко, и я освобождаюсь от пледа. Слежу за тем, как Захар перемещается в большом пространстве. Идет на кухню, в шкафчике выбирает вино, нарезает сыр.

Он дает мне время окончательно прийти в себя. Не знаю как, но Захар словно чувствует, что мне нужно. И это подкупает.

— Держи, — подает мне большой бокал с вином, где плавает пара льдинок, — думаю, нам обоим не помешает сегодня.

Он усаживается рядом и делает пару глотков, прикрывая веки. Бедный, ему так досталось за последние дни, а он все равно находит в себе силы, чтобы быть со мной деликатным.

— Ройс, значит, — пробую вино. На этот раз красное и густое. Оно немного царапает горло своей терпкостью, но мне все равно нравится.

— Да, — на его губах появляется мальчишеская улыбка.

— Вы, Захар Петрович, с Ройсом совсем непохожи.

— Почему это? – он приподнимает бровь.

— Захар Петрович очень правильный, сдержанный, хороший начальник. А Ройс тот еще засранец и охотник за женскими трусиками.

— Это Адель откопала его во мне. Сам не подозревал, что со мной все настолько плохо.

— Он Адель очень зацепил, — прячу улыбку в бокале, — она ждала каждый звонок.

— И издевалась, — Захар откидывается на спинку дивана и кладет на нее голову, поворачивается ко мне и прищуривается, — нет у нее сердца.

— Ну, она же не знала, насколько он серьезен и свободен ли вообще. Ты сам понимаешь, в сети можно быть кем угодно. Писать и делать что угодно, никто и не узнает.

— Не обязательно, — он как-то мрачно усмехается.

И это цепляет. За этим смешком точно есть какая-то история.

— Карты на стол, — склоняю голову набок и внимательно наблюдаю за Захаром. Он набирает в легкие воздух, медленно выдувает, пожимает плечами.