Воля владыки. У твоих ног (СИ) - Радовская Рия - Страница 24

Кофе Лин выпила одним глотком: нетерпение будто висело в воздухе. Владыка усмехнулся, сказал, приоткрыв дверь:

— Рубашку госпоже. Быстро. — Пояснил, обернувшись: — Ты еще не привыкла к солнцу Имхары.

Лин не спрашивала, куда они идут, а владыка не говорил, просто вел по незнакомой части дворца. Только раз обернулся, сказал загадочное:

— Хочу показать тебе кое-кого.

Они вышли на залитую солнцем террасу, спустились в сад. Здесь не было ни беседок, ни фонтанов, не было, похоже, даже садовников: кусты росли так буйно, что, вздумай Лин сойти с выложенной белым камнем дорожки, продираться сквозь заросли пришлось бы с трудом. Дорожка повернула, и Лин увидела высокие крытые павильоны, раскинувшееся прямо за ними терракотово-красное, выжженное плато и такой же красноватый песок с редкими чахлыми остовами низеньких деревьев. Лин уже знала, и по рассказам владыки, и по землеописанию, что Имхару год за годом поглощала пустыня, но еще ни разу не видела ее так близко. Будто дворец владыки стоял прямо на стыке между пустыней и городом, сдерживая подступающие пески. Крошечный оазис под жгучим солнцем.

А потом Лин увидела их. Зверей. Огромные клетки, ямы, огороженные участки, резервуары с водой. Они были везде. Рыжие с черными подпалинами анкары, черные, с лоснящимися шкурами пантеры и золотистые зверогрызы. Почему-то сразу вспомнились казармы. Здесь, в отличие от них, не воняло. Вообще не пахло ничем. Только жаркий ветер впивался в лицо легкими песчинками, да чуть заметно тянуло цветами из сада.

Владыка спустился по небольшой песчаной насыпи на покрытую редкой желтоватой травой лужайку и повел Лин между павильонами, в которых суетились клибы, звенели цепи, слышалось раскатистое рычание.

— Я буду осматривать новых зверей для боев и питомника. Если захочешь, останешься, но сначала познакомлю тебя с ним.

Вошли в крайний павильон, здесь было тихо и темно, пока владыка не отодвинул загородку в задней стене, впуская солнце. Ему поклонился клиба, не в сером балахоне, как дворцовые, а в штанах из плотной кожи и такой же куртке, с руками, затянутыми толстыми перчатками по локоть.

— Он скучал, повелитель.

— Я тоже. — Владыка прошел за загородку, оказавшись на отделенном высокой металлической сеткой участке. Сказал, не оборачиваясь:

— Постой пока там. — А сам двинулся вперед.

Лин втянула воздух, принюхиваясь. Здесь запах был — легкий, едва уловимый запах опасного хищника. Он перекрывался запахом владыки, и это ощущалось странно: инстинкты одновременно кричали об опасности и обещали защиту. Клиба посмотрел на Лин с интересом, но тут же отошел в сторону, взял щетку и принялся скрести глубокую поилку. Равномерное шорканье отвлекало, и Лин не сразу заметила, что владыка уже не один.

Он стоял посередине огороженного участка, а рядом… Лин и представить не могла, что анкары вырастают до таких размеров и бывают настолько… красивы? Она вообще не думала, что само понятие «красота» применимо к этим опасным тварям. Под стать владыке — не просто крупный, а огромный, массивный, подавляющий своей мощью. И — белый. Лишь там, где обычно у анкаров черные подпалины, едва заметная рыжина.

Анкар подставлял лобастую крупную голову, а владыка чесал лоб и за ушами, похлопывал по шее, и от этой ласки анкар начинал совершенно по-кошачьи тереться и оглушительно мурлыкать.

Владыка опустился на землю, на траву с налетом мелкой красной пыли. Теперь он был ниже стоявшего анкара и тому, казалось, это понравилось: он обошел вокруг, обтираясь гладкой, блестящей шкурой, и утробно рыкнул.

— Подойди, — позвал ее владыка. — Не бойся, он чует и страх, и агрессию, но не тронет, пока не нападешь.

Лин и без предупреждений не боялась. Зрелище вызывало восхищение и острый восторг, для других чувств не оставалось места. Она проскользнула за загородку и пошла вперед, медленно, не делая резких движений, потому что так было правильно, но еще — потому что ей и не хотелось торопиться. Было что-то завораживающее в том, чтобы приближаться вот так, шаг за шагом, безотчетно вбирая каждую деталь: как падает тень под ноги, темная на красном песке, как вспыхивают яркой зеленью глаза поднявшего голову анкара, напрягаются мышцы под гладкой лоснящейся шкурой, а мурлыканье переходит в низкое, утробное ворчание.

Она остановилась в трех шагах, глядя на анкара искоса, не прямо — прямой взгляд у любого хищника вызовет агрессию, а еще — так было удобно разглядывать владыку. Спокойное смуглое лицо в обрамлении белоснежных складок тюрбана, широкую ладонь, расслабленно лежащую на холке зверя, обтянутое белым шелком колено, на котором так же расслабленно устроилась тяжелая лапа. «Красиво», — хотела сказать Лин, но на язык почему-то прыгнуло другое, неожиданное:

— Белый. Весь твой.

Владыка не прореагировал на внезапную фамильярность, только в черных глазах вспыхнуло веселье. Блеснули в улыбке зубы.

— Мы выросли вместе. Учились друг от друга и воспитывали друг друга. Адамас принадлежит мне настолько, насколько дикий зверь может принадлежать человеку, а я — ему. Он мудр, и этой мудрости хватит на весь дворец, он зол, и до сих пор уложит любого зверогрыза на арене и на охоте. Он хочет быть рядом, потому что знает, что я никогда не предам его доверие. Дотронься до него. Ты почувствуешь силу, первобытную, пугающую, которую дала ему природа, и душу, которая никогда не лжет.

Лин сделала еще шаг и протянула руку ладонью вверх, как протягивала, знакомясь с новыми ищейками в управлении, давая обнюхать и привыкнуть. Адамас потянулся навстречу, дрогнули усы на широкой морде, щекотнули ладонь.

— Здравствуй, — тихо сказала Лин. Дождалась, пока анкар как следует ее обнюхает, и сделала еще шажок. Крохотный, но его как раз хватило. Ладонь легла на морду, совсем рядом с пастью, но Лин тут же опустила руку ниже, под тяжелый, массивный подбородок.

Ворчание стало громче и… довольней?

Под ладонью вибрировало, урчало, как хорошо прогретый мотор мощной машины. Хотя нет, сравнивать этого прекрасного зверя с пусть тоже прекрасным, но все же изделием рук человеческих было… кощунством, пожалуй.

Адамас с каким-то удивительно величественным выражением морды закрыл глаза, будто судья, выносящий приговор. Этому — жить, а этому — умирать. Он позволял незнакомому человеку трогать себя, прикасаться к своей роскошной шерсти, брал от жизни то, что хотел в данный момент. А Лин откуда-то знала, чувствовала, что анхи из сераля нечастые гости здесь. Даже нет, не так — здесь, наверное, могла бывать Лалия, но больше — никто. Вспомнился тот давний — всего несколько дней назад, а казалось, что очень давний! — разговор, где владыка поставил ее ниже облезлого анкара. Обида прошла, но теперь вдруг поняла — и не на что было обижаться. Само это сравнение — уже достаточно высокая оценка. А то, что происходит сейчас — куда больше, чем просто знак благосклонности.

— Благодарю за доверие, владыка, — тихо сказала Лин. Почему-то показалось, что обращается к обоим сразу, и это правильно.

Она не боялась. Стояла, трогала Адамаса и не боялась совсем. Зато от нее волнами расходился восторг. Даже запах, обычно едва приметный, сгустился, стал ярче, уже не оттенок на грани сознания, уже можно почуять, угадать, каким бы он был, не трави себя Лин непонятно чем, не противься желаниям собственного тела.

Асир, пользуясь моментом, вдохнул поглубже — распробовать на вкус. Представить, как все будет, когда действие ее снадобья закончится. Это был хороший запах, чистый и свежий, волнующий.

Но Асиру нравился не только он, нравилось и то, что виделось глазами. Смелость не напоказ, желание прикоснуться к важному и значительному так, чтобы ничего не испортить, и умение слышать больше того, что тебе говорят.

Лин благодарила, и казалось, что она и впрямь понимает, а простая вежливость здесь ни при чем. Асир не выносил гадов, к которым Лалия испытывала необъяснимую симпатию, а та не любила крупных хищников. Лин, по ее же признанию, тоже не испытывала к ним ничего особенного, но сейчас на глазах у Асира каждым жестом, каждым взглядом убеждала в обратном. И идея познакомить ее с Адамасом, просто для того чтобы доказать неправоту и увидеть, что из этого выйдет, вдруг оказалась важной. Лин признавала величие и смотрела почти с благоговением, но без подобострастия. Асир сомневался, что та в принципе на него способна, и это ему тоже нравилось.