Воля владыки. У твоих ног (СИ) - Радовская Рия - Страница 17

— Ты не сошла? — не удержался Асир.

— У нас начальник управления кродах, — как будто даже обиделась Лин. — Сильный. На вас чем-то похож, — ее голос потеплел, и тут же, словно устыдившись этого, она вернулась к прежней теме: — А война с тех пор под запретом, за разжигание вражды казнят на месте.

— Хоть в чем-то наши миры похожи, — Асир вспомнил собственное детское недовольство: как так — никакой войны, что за блажь трусов, не способных удержать в руках оружие? — Всеобщая война — недопустима. Сейчас наш мир поделен на семь лепестков, в каждом — свой владыка. Вражда между ними запрещена. Это закон, который никогда не нарушался. Разумеется, хватало слабоумных, которые пытались, но мы — семеро — связаны обязательствами и общей тайной. Наша кровь хранит печать. Не станет ее — не станет этого мира. Мы тоже были близки к вымиранию. У нас не осталось анх. Кродахи гибли, сражаясь, а анхи гибли без кродахов. Мы боролись за каждого ребенка, за каждую анху так, как не боролись бы и за собственную жизнь. Плохое было время — время смерти и выживания. После Краха эта часть мира — наша многоцветная Ишваса — погибала. Бунтовала природа, с неба падали горящие камни, земля тряслась, извергались вулканы, суша уходила в море, а море слизывало с берегов города и деревни, кипело и испарялось.

Асир говорил, почти дословно вспоминая то, что когда-то услышал от отца. Сказка-не сказка, легенда-не легенда, но то, что никогда не сотрется из памяти, пока жизнь продолжается.

— Неполноценный мир, обломок мира был обречен. Нарушенное равновесие невозможно было восстановить. И тогда пришли Хранители. Странные, пугающие, иномирные создания. Призвали семерых сильнейших и наложили печать. С тех пор потомки свято чтят традиции. Мы не хотим повторения Краха. Мы больше не нарушим равновесия. Погибнем сами, если придется, но наше место займут другие, достойные, и ничего не изменится.

— Значит, вы сможете все исправить? — Лин мгновенно ухватила суть, в голосе вспыхнула надежда и что-то еще… странное для нее, неожиданное, отчего-то позабавившее. Благоговение? Нет, не настолько, но близко. Очень близко.

Захотелось вдруг потрепать ее по волосам и посмотреть, что будет. Но Асир не стал.

— Мы обновим и укрепим печать. Пока я правлю Имхарой, никакие водопады не имеют права обрушиваться на мои трущобы, — сказал он с улыбкой.

— Хорошо, — серьезно ответила Лин.

Асир думал о шестерых владыках, которые должны будут приехать, о том, как на время их приезда сохранить порядок в Им-Роке, о том, что отрекшихся придется окоротить сейчас, не дожидаясь неопровержимых доказательств измены. Думал о печати и о том, как по-разному выживали два мира. Анхи, защищавшие кродахов! Сумасшествие, но что еще делать, если кродахов и правда почти не осталось?

Может, отсюда и пошла та дрянь, которая делает из нормальной анхи вот такую, как Лин — ловкое, быстрое, умеющее сражаться и защищать убогое недоразумение? А как еще уберечься от сумасшествия, если рядом нет ни одного кродаха?

— Владыка, — тихо сказала Лин. Асир вынырнул из захвативших его целиком мыслей, и оказалось, что они уже почти вышли из трущоб, впереди маячат стражники оцепления, в дальнем конце чисто выметенного переулка ждет паланкин.

— Да, — рассеянно отозвался он. И тут же спросил, уловив идущую от Лин неуверенность: — Ты хотела что-то?

— Попросить.

— Говори.

— Сегодня четвертый день, как меня нет на работе. Ребята встревожатся, будут искать. Если вдруг дойдут сюда, не убивайте. Они вам не враги, жизнью клянусь.

— Если твой начальник — кродах с головой, он зачистит трущобы.

— Знаю. Но все же.

— Если кто-то появится, его не станут убивать на месте, приведут ко мне. Большего обещать не могу.

Он вообще не обязан был ничего обещать, но анха Лин впервые о чем-то просила и делала это не для себя. Поэтому Асир не собирался ей отказывать.

Одного старший агент Линтариена не могла отрицать: этот день в качестве личной анхи повелителя был до крайности похож на самые сумасшедшие дни в родном управлении. Все как положено: перепалка с начальством, очередное тухлое дело в самом сердце трущоб, поиски решения для проблемы, решения на первый взгляд не имеющей, и даже беготня по крышам, которая для трущоб была, как ни странно, оптимальным вариантом.

Поэтому к паланкину шла не пребывающая в обидах и душевном раздрае анха, обвиненная ни с того ни с сего в трусости, вранье, ничтожестве и бездна знает в чем еще, а вполне довольная собой и начальством агент, уверенная, что день прошел не впустую.

Шла, правда, слишком близко к оному начальству — с ним рядом немного притуплялось жуткое, выворачивающее наизнанку ощущение рушащегося на голову мира. Но владыка вроде бы не возражал. Даже просьбу выслушал благосклонно, на что Лин, откровенно говоря, почти не рассчитывала.

Уже в паланкине спросил:

— Что сделает твой начальник, если его люди, посланные на поиски, исчезнут? Как они могут быть вооружены? Как ты?

— Лучше, намного лучше, — Лин помотала головой. — Я выслеживала. Не должна была выделяться из толпы. Ребята пойдут в полной амуниции. Защитные жилеты, шлемы. У меня были с собой только ручные дротики, у них будут скорострельники. Если они тоже исчезнут… Да Каюм просто взбесится, потому что такого не может быть! Устроит что-то вроде того, что было у вас вчера — тотальная зачистка, допросить всех, дальше… ну, вы понимаете. По результатам.

— Он имеет право зачистить район без ведома главы вашего города?

— Трущобы-то? Конечно, если весомый повод есть. Тем более сейчас. Пузан любую бумагу подпишет, если речь пойдет о поисках его сына. Или о наказании преступников, убивших столь многообещающего молодого человека.

— И много у вас таких «многообещающих» молодых людей? — спросил Асир со скупой усмешкой. Видимо, прозвище городского головы его забавляло. — Самое многообещающее, что он мог бы сделать в этом мире — порадовать моих акул своими конечностями и внутренностями.

— Достаточно, — скривилась Лин. — «Золотая молодежь, надежда общества». В прямом смысле золотая, благодаря родительским сейфам. Ур-роды.

— Во всем, что ты говорила, я не нашел ни одной привлекательной черты. Разве что зверинец, и тот неправильный. Безмозглые правители, безголовые ученые, задавшиеся целью медленно извести свой народ. Трущобы, в которых пропадают люди из города. Постройки, нужные лишь тем, кто хочет прыгнуть выше головы, чтобы потешить собственное тщеславие. Наглые дети богатых родителей, не способные ни на что, кроме пустого прожигания жизни. С каждым днем твой мир не нравится мне все больше.

Самое печальное, что спорить Лин не хотела и не могла. Наверное, кто-нибудь вроде того же профессора с большим удовольствием ввязался бы сейчас в диспут и, может быть, даже нашел нужные аргументы. А может, окончил бы спор в бассейне с акулами, как знать. Поэтому Лин сказала только одно, то, во что верила всем сердцем и точно знала, что права:

— У нас есть хорошие люди. Когда я думаю о своем мире, я вспоминаю их, а не всякую мерзость.

Паланкин качнулся, опустился. Владыка спросил:

— Выйдешь сама?

— Да, спасибо, — Лин спрыгнула вниз, босые ноги коснулись мягкой, словно шелк, травы. Оказывается, их доставили не к главному входу, а в небольшой, со всех сторон огороженный садик, напоенный ароматом цветущих роз и жасмина, с небольшим фонтаном, ажурной беседкой, увитой незнакомыми Лин душистыми цветами, с порхающими среди цветов крохотными пестрыми птичками… И с сидящим на низком бортике фонтана Ладушем, который пестротой своих одеяний и хмурым видом решительно нарушал всю эту изысканную гармонию.

— Владыка! — Ладуш вскочил навстречу и тут же, заметив Лин, всплеснул руками: — Великие предки, что с тобой⁈ По каким помойкам ты… А где платок? А почему босая? С ногами все в порядке, не сбила, не поранила? Я должен посмотреть.

— Нормально с ней все, — отмахнулся Асир. — Принеси что-нибудь надеть и шлепанцы. А ты, если хочешь, лезь в фонтан, ноги помой.