Я буду твоими глазами (СИ) - Неярова Александра - Страница 42

Никто из защитников не успеет прийти… все поляжут в пепле и крови.

– Стреляй, сын! – грозный голос подобно раскату грома расколол агонию плача, криков и лязга стали о сталь.

Верея повернула голову на чей-то безжалостный приказ. На высоком холме у реки сквозь грязно-серое облако дыма пожара виднелись очертания двух непонятных фигур. Крупной и чуть меньше. Один держал в руках лук.

Мужи. Враги кагоярские!

– Стреляй, Златояр! – повторил душегуб – то был князь Буревой.

Тёмная фигура воина нацелила в неё лук – княжич. Сын его.

Её любый Яробор.

Боги, за что?..

Пальцы в латных перчатках спустили стрелу с тетивы. Раздался оглушающий свист…

Опрометью маленькая девочка Верея кинулась бежать, Бажена, братца малого, крепко за руку схватила, вместе они побежали. Полеля, дочь мельника, с ними наутёк пустилась.

Однако коварная стрела нагнала цель.

Ударом вонзилось в девичье бедро, вспарывая острой болью плоть, ноги подкашивая, и Верея полетела в овраг…

– Сестрица! – испугался братец, просил встать и торопиться. Рядом с Баженом в рыданиях зашлась подружка.

Снова свист. Ещё стрелы. И голоса братца с Полелей оборвались.

Их не стало.

Никого из рода древлянского не осталось. И она, Верея, в ту огненную ночь лучше бы сгинула. Не разрывалось бы так сердце от боли.

– Теперяче подумай прежде, чем снимать моё проклятье с княжича. Он с князем повинны в гибели твоих родичей. На их руках кровь!

– И на твоих. Это всё ты… – Верея с хрипом протолкнула воздух из горящей груди.

С трудом заставила себя сделать вздох и едва не осела наземь в грязь. Не дождется ведьма подколодная от неё проявления слабости.

– Зачем? – сказала твёрже, вперив в старуху острый взгляд. Жажда мести отравляла разум. Жаль сила, что в крови бурлила, в навьем не досягаема, так бы померились! – Кто ты такая в Яви?!

– Соперница ты мне. В силе и в любви. Ты у княжича спроси на досуге, кто я и кем ему прихожусь. Аль у сестрицы моей, – сплюнула зло, – светлой, шибко правильной.

Взмахнула ведьма клюкой-посохом, по тверди со звоном стукнула, так, что разлетелись искры в стороны от земли, разверзая на миг тьму непроглядную.

А нечисти сколько кругом притаилось и все скалились!

– Время твоё здесь к концу подходит: промедлишь ещё, так и останешься тут плутать среди теней, – скрипучий до нутра пробрал. – Мне то ничего с этого, но должок не отданный за тобой числится. Потому ступай, свидимся в Яви и сразимся.

Снова она стукнула клюкой. Сгорбленная фигура стала отдаляться. Туман вокруг заклубился, тени завозились с тропы расступаясь, лишь души умерших шли себе и шли, никого не трогая.

– Торопись, с-светлая. Обратный путь сама найдешь. А мои последние слова ты запомни: от семи капель мёртвой воды крепко заснёт, по утру здоровым встанет, а от трёх глотков уже никогда не проснётся…

Завыл ветер, толкнул в спину, изгоняя Верею из владений нижнего мира. Она и пошла, еле ноги волоча, в холодной ладони крепко сжимая флакон.

Нечисть извивалась рядом, совсем близко, в шаге, стенала и выла, но не смела вред чинить. Провожала голодными взглядами гостью.

Глубокая ночь застала Верею у окна просторной горницы, отрешенно смотрящую на спящий зимний лес, окружавший терем. Не слышала веда ни воя ветра и не видела, как разбушевавшаяся метель накидывала снега на ели, бревенчатые стены хоромин и порог.

Перед взором девицы полыхало беспощадное пламя пожара – дом её горел. Острог на берегах реки Живицы.

Крики, стенания раненных и вопли агонии заживо сгорающих людей, плач детей, женщин и стариков стояли в ушах звоном. Перед глазами метались по поселению древлянские мужи, сражались с дружиной князя Буревого.

А пока отец бился с князем, матушка Ясна выводила её, Верею, и братца Бажена к околице, велев нырнуть в прореху частокола и бежать в лес.

Спасаться.

Они и побежали, по пути прихватив подружку Полелю. Да далёко убежать не смогли – стрелы вражеские настигли прежде, чем достигли окоема леса.

А всё ведьма, завистница лютая! Из-за неё беда нагрянула в мирный острог.

Верея до боли зажмурилась, в ладонь впилась зубами, только не уняла боль тоски острой, что душу на части рвала.

В другой руке Верея сжимала Ладинец – подарок погибшей матушки, кой Ясна в последний миг успела на шею дочери надеть. Грани загнутых лучей в форме солнечного круга, впивались в кожу, серебро нагрелось от тепла тела.

А в девичьем сердце холод и ненависть поселились, затмив светлые чувства.

Недавно с Ягиней разговор тяжёлый закончили. Премудрая предусмотрительно опоила княжича сонной травой – буянил дюже, заодно и Верее дала время спокойно всё обдумать.

Ягиня упомянула, что сестрица её княгиня кагоярская. Стало быть приходится Яробору-Златояру второй матерью… и соперницей в любви Верее.

Агидель пробралась к власти, приворожив Буревого, но глаз на сына положила, а тот отвергал раз за разом. Обереги родной матушки от приворота княжича спасли, вот и прокляла ведьма его со злобы.

Всё сходилось.

Вглядываясь в бушевавший сумрак на улице, Верея вспомнила расклад рез, что однажды раскинула.

Тот знак на ясеневой плашечке – препятствие, который прямо между её резы и резы Яробора лёг, указывал на врага под чужой личиной… обозначал, что воевода её любый – княжич кагоярский.

Солгал он ей, скрыл, что не простой крови, а родовитый!

Другая плашечка, упавшая странно на бок, на выбор указывала, со смертью связанный.

А тёмная реза на ведьму, коя испытывала к княжичу ежели не любовь, то сильное чувство, граничащее с безумием. Одержимость.

Всё раскрылось, разумела Верея что к чему. Осталось последнее…

– «В странствиях суженого повстречаешь, любовь ваша вспыхнет, как пламя огненное. Но помни, что огонь жалит больно. Выбор тебя непростой ждёт…» – нагадала старая травница Верее в Купальскую ночь.

Про избу в глуши молвила, которая по крови принадлежит. Про то, что силу Верея пробудит, но и зло с горем познает.

Что ж сполна познала! И любовь, и горе чёрное. И тени прошлого вспомнила, а лучше бы во веки не знать!

Мудрецы говорят, что ночь темнее всего перед рассветом. Так оно и есть.

Мороз на улице крепчал, окна и рама начали покрываться причудливыми ледяными узорами. На стене тлела лучина, разгоняя мрак по углам и нишам, позади Вереи на узком ложе спал крепким сном княжич.

Она перевела взгляд на стол, стоящий торцом к окну, покрытый белой скатертью. Тёмным пятном на ней зиял флакон с «мёртвой» водой.

Взяла его в руки и взболтнула стеклянный сосуд, словно зачарованная смотрела, как переливается содержимое при свете огня во внутренних гранях.

Целебным снадобьем или ядом смертельным оно может обернуться.

Лишь выбор решает всё…

Горькая правда подобно кинжалу вонзилась в сердце, лишив покоя, мука сдавливала грудь. Боль душила, мешая дышать от мысли, что княжич убивал родичей.

Разумом Верея понимала, поступил так княжич по приказу Буревого, а князь действовал по воле ведьмы окаянной, но… стенающему от боли утраты сердцу этого не объяснить. Не легко простить подобное.

– «У тебя есть яд. Отчего ж не пользуешься?» – вьюгой скрипел в голове изломанный голос ведьмы, понукая творить недоброе. – «Сколько жизней древлян княжич отнял? Не сосчитать…»

Ягиня сказала, что в неё и братца малого не он, а князь с дружинниками стрелял, но это не отменяло вины Златояра. Он вместе с ними творил бесчинство, его меч окроплен кровью её рода.

Бажен, матушка, батюшка. Бабка Грознега, дочь мельника Полеля. Каждый из древлян имел право дышать и жить, но их лишили этого!

Никого не пощадили! Никого не осталось.

Лишь пепелище обглоданных пламенем остов изб и отравленная злым колдовством река, коя разнесла свои чёрные воды в дальние земли, заражая хворью ни в чём неповинный люд.