Я буду твоими глазами (СИ) - Неярова Александра - Страница 17

– Да… – отозвалась она сиплым голосом. – Прости. Я… слишком слаба. Не вступила ещё в полную силу, клятвы Ладе не давала.

Поднявшись на ноги, пошатываясь, побрела к двери. Ей нужно побыть наедине с собой, подумать. До немоготы хотелось на свежий воздух!

– Я в лес, силки проверю, – наплела первое, что в голову взбрело. – А ты ложись, не то раны вновь откроются.

– Верея, постой, – княжич руку ей в след выбросил, но схватил лишь пустоту. Девица уже в сени ускользнула, а через мгновение скрипнула входная дверь, да быстрые шаги по порогу прозвучали.

Ушла. Испугалась чего? Проклятья ведьминого?

Али его, что горой над ней, маленькой и хрупкой навис? Со злости княжич кулаком по доскам пола саданул и голову понурил.

Верея бежала не видя заросшей тропы перед собой от застивших взор слёз и ужаса. Ноги цеплялись за ковер из трав, ветки деревьев и кустов хлестали по лицу и рукам, цеплялись за волосы, она падала, вставала и снова бежала.

Куда? Не знала. Ноги сами несли прочь.

А всё потому, что проклявшая Яробора ведьма та самая, что злую ворожбу на её родное поселение наслала. Ворожбой этой отравлена Живица, протекающая возле пепелища и топей, соприкоснувшись с её водами захворали дети купца Вяженского. Силу тёмную, губительную Верея узнала, погрузившись в жизненные потоки реки мужчины.

Либо это нелепое совпадение. Либо темнит что-то мо́лодец.

В любом случае не тягаться Верее с ведьмой пока её сила не окрепнет. Спотыкнувшись о кочку, она повалилась наземь, так и осталась лежать недвижимой. Мочи не было, устала.

Над головой скрипели великие сосны, меж их высоких стволов гулял ревущий ветер. Полдень, а света солнца не видать, не проникают и не греют землю лучи сквозь богатые листвой и иголками кроны. Серые тучи над лесом нависли. Воздух сгустился, и похолодало.

Сварог гневается. Никак небеса вскоре громом разразятся, и дождь стеной польёт, пару дней как грозится, а все ни капли не упало. Но возвращаться не хотелось.

– Кьё-ёк! – прорезал лесные звуки соколиный крик. Следом послышались хлопки крыльев, Зорко приземлился на полусгнившую, поваленную корягу рядом с лежащей Вереей.

Она подняла голову на птицу, сокол перебирал когтями по замшелому краю и с тревогой смотрел на неё.

– Всё хорошо со мной, друг, – протянула руку и погладила коричневые шелковые пёрышки Зорко.

Заклекотал он ворчливо, не поверив. Крылья расправил и голову на бок вывернул, глазами-бусинками моргнул. Мол, ежели всё в порядке на земле со слезами не валяются!

– Всё-то ты понимаешь и чувствуешь, – натянуто улыбнулась. – Я справлюсь с трудностями, не переживай.

Верея утёрла сырость с лица и поднялась, соринки и мелкие травинки с льняного сарафана стряхнула, но выпачкалась ткань в соке зелени и грязи. А ещё мо́лодца засохшая кровь на подле и рукавах рубахи. Стирать теперь его на заре, и то если толк в этом будет. Завтра переоденется в другую рубаху с платьем, хорошо, что одежу свою прихватить из дома старосты не забыла.

– Давай лучше по лесу пройдемся, родимый? Дома есть совсем нечего, а у меня жилец нежданный объявился, медведем подранный. Не выгонишь за порог, жалко.

– Кьёк, – вновь заворчала птица, сложив крылья, мол, знамо, видали, какой жилец непрошеный в избушку пожаловал. Важный чересчур.

– Тогда поспешим, мой хороший, пока дождь не заморосил. Чую, изба старухина протечёт. Чинить её надобно.

На душе легче стало. Своим появлением сокол отвёл тоску и отпугнул страх. Верея кивнула своим мыслям, однажды справится она с ведьмой поганой. И с Яробора проклятье снимет. С духом старицы, хозяйкой избы, поговорить следует, уж она-то посодействует. Должна! Помогла ведь сегодня, когда задыхалась она в путах ведьмы, вытолкнула в Явь.

А пока Верея лесные дары соберёт. Ягод сладких и сочных, да грибов. Пожалела, что лук со стрелами и нож дома остались.

Это ничего! Так справится. Вместо корзины для съестного и подол сойдёт. А завтра спозаранку она на охоту отправится: шкурками разжиться и мясом, чтобы опосля в Белозёрку наведаться, на крупу с мукой обменять, да мелочь разную.

Воротилась Верея к избе, когда солнце уже опустилось за земную твердь, прорвало, только пламенеющие облака, кои сгрудились над его подземными хоромами.

Полный подол грибов несла, да узелок малины – повезло нарваться на кусты душистые. Больше бы набрала, но стемнело быстро, хоть глаз выколи! И дождик с небес начал покрапывать.

Зорко обратно к порогу привёл… на котором Яробор сидел, её поджидал.

Да задремал, согнувшись и к ветхим брёвнам боком прислонившись. Лента ткани снова глаза его прикрывала.

В окне виднелся свет от растопленной печи. А возле мужских ног валялся топор и небольшая кучка неровно наколотых дров, как смог он, так и нарубил. Это в его-то плачевном состоянии!

Ну не дурень, а?

– Яробор! – кинулась к нему Верея. Высыпав добытые грибы в пустое ведро, принялась расталкивать спящего. Застудится ведь. – Никак ты ума от проклятья лишился!

Охнула, рассмотрев впотьмах бурые повязки на груди и животе. Всё лечение насмарку!

– М-м-м, – простонал удалой мо́лодец, просыпаясь. Вдруг ухватил её за плечи некрепко и заворочал языком: – Вернулась.

– Вернулась я, куда же денусь? А ты что натворил! Зачем за топор взялся, бедовый? – отчитывала его, как дитя неразумного. Впрочем, так он себя и повёл. – Вся грудь в крови, и как только боль терпишь?

Хорошо, что за ней в чащу не потащился. Как бы Верея потом его в дом волокла, тушу эту неподъёмную?! Истинный дурень, а не богатырь княжий.

– Хотел быть полезным, а не нахлебником… – ляпнул в оправдание.

– А ну, помощник, поднимайся и в дом пошли, пока дождь не полил. – Верея высвободила руки из захвата, в бока сердито упёрла. Ишь ты, полезным он быть хотел! – Сможешь?

– Смогу, смогу, – княжич улыбался, слушая ворчливый гневный голосок девицы, в котором проскальзывало беспокойство.

Вернулась… а он уж испугался, что не придёт больше. Ругает, но тревожится за него светлокосая. Пусть себе рычит. Заслужил. Прям услада для ушей.

Выпрямил спину до хруста в позвонках, старался морщиться при ней не сильно, пока вставал. Раны и каждая мышца в теле нещадно ныли. Расплата настигла за подвиги. Всё-таки переусердствовал. Переоценил свои силы и возможности. Девица помогла в дом взобраться, ноги заплетались.

– Садись, вот так. Я сейчас, – Верея усадила бедового на скамью в сенях, а сама кинулась к печи, воды подогреть в карчаге. Да лучины зажгла.

Пока возилась, Яробор сам пытался содрать с себя повязки, вернувшись к нему, она только вы вымученно вздохнула, увидев, чем он занимается. В пору руками всплеснуть в негодовании, но заняты обе.

– Ты что это делаешь? Не отрывай их насильно от ран! – со стуком поставила на скамью рядом с ним большую деревянную миску с теплой водой и возле неё сгрузила чистые лоскуты льна, порезанные с его испорченной рубахи.

Княжич перестал сдирать тряпки с успевших подзажить борозд от медвежьих когтей и повернул свою голову на звук голоса Вереи.

– Прости… что испугал своим проклятьем, – проговорил тихо, покорно опуская руки на скамью по бокам от своих ног, предоставляя себя девице в полное распоряжение. – Я благодарен, что ты попыталась.

– И попытаюсь снова! Только разберусь сначала кое с чем. – Верея принялась, как и утром, смачивать водой и убирать присохшие к коже лоскуты повязок на груди мужчины, не замечая, как он улыбнулся.

По ясной причине для неё не было ничего важнее, чем одолеть эту ведьму. Яробору открыть правду она не могла, поэтому сказала другое:

– Раз Кагоярские волхвы уверовали, что помогут тебе здесь, значит, я должна это сделать, поскольку бабки моей уж нет в живых. На капище мне сходить надобно богам на поклон, требу принести и совета просить, как одолеть ведьму.

И совсем тихо добавила с печалью:

– Недолго тебе осталось, Яробор… Чёрные путы ворожбы уже сердца твоего коснулись. В крепкой хватке держит она его, ежели сожмёт, то… всё.