Рассветная мечта - Голубева Татьяна В. - Страница 1

Наташа устало опустилась на старый диван и уронила руки на колени. Наконец-то все кончилось…

Бабушка болела так долго и тяжело, что у Наташи совершенно не осталось сил — ни на что. Она уже не в состоянии была даже просто пожалеть некогда горячо любимую бабулю, а только тупо делала свое дело: ворочала высохшее, окостеневшее тело, выносила судно, меняла простыни и наволочки, кипятила шприцы (поскольку покупать одноразовые не могла, денег-то сколько на это нужно!), пыталась угадать, чего хочется бабушке — то ли апельсинов, то ли молока, то ли на горшок…

Несколько дней назад Наташе исполнилось двадцать лет. И из них три с половиной она провела возле постели больной бабули. Сначала, конечно, все было не так плохо, и Наташа даже надеялась, что ее единственный родной человек вот-вот встанет на ноги… но полгода назад Наталью Сергеевну разбил паралич, поскольку она окончательно отказалась от борьбы за жизнь. Во всяком случае, Наташа это понимала именно так. Бабушка решила, что внучка уже достаточно взрослая, обойдется без нее, — и просто-напросто захотела наконец умереть. И так и сделала. Она всегда отличалась твердым характером.

Да, у бабушки характер был крепкий… Наташа встала с продавленного дивана, горбатого, кусающегося пружинами, и подошла к окну. И, снова вспомнив родителей, в который уже раз подумала: ну почему такая энергичная и волевая женщина, как бабушка, воспитала такого безвольного и мягкотелого сына, каким был ее отец? Как это могло получиться?

За окном начинало темнеть; начало марта в Петербурге — время нерадостное, мрачное. Иной раз весь день стоят сумерки, не меняя оттенка света, и ни дождь, ни снег, ни весна, ни зима: то слякоть, то мороз… Но сегодня день выпал зимний, прозрачный и хрусткий, с инеем поутру, с бледным солнышком и чистым небом. Наверное, чтобы бабушка смогла как следует рассмотреть родной город и попрощаться с ним окончательно, навсегда… Она любила зиму, любила снег, лыжные прогулки в Павловске или в парке на Удельной. А вот Наташе никогда это не нравилось. Она-то как раз любила серые мокрые дни, мартовский ветер, низкие рваные облака, хотя в такую погоду в глубине ее души обязательно вспыхивали непонятная тревога, томление, желание куда-то уехать, изменить себя. Но вообще она предпочитала сидеть дома, с книжкой. В детстве — рядом с мамой и папой. А потом — в одиночестве. Правда, книг становилось все меньше и меньше с каждым годом и даже с каждым днем, но все-таки…

Книги. Глядя в глухую стену дома, стоящего по другую сторону узкого длинного двора, Наташа ушла в воспоминания о тех временах, невыносимо далеких, когда ее жизнь была совсем другой. Сначала счастливой. А потом — хотя бы терпимой…

Вообще Наташу в семье считали не слишком удачным ребенком. Начать с того, что она умудрилась родиться двадцать девятого февраля. И что прикажете с этим делать? Больше всего факт рождения девочки в такой странный день сердил маму, хотя почему — Наташа никогда не могла понять. В конце концов, кто ее рожал? если не нравится двадцать девятое февраля — потерпела бы еще немножко. Тем более что Наташа появилась на свет в одиннадцать вечера. Еще часок — и было бы уже первое марта. В общем, эту претензию Наташа на свой счет принимать не желала. Но помалкивала. Она с самых ранних лет была замкнутой, не слишком разговорчивой и свои мысли никому не доверяла. Ни папе. Ни маме. Ни бабушке. Ни подругам. Правда, подруг у нее почти никогда и не было. Так, время от времени сближалась с какой-нибудь девочкой, но быстро уставала от общения и снова углублялась в книги. К этому ее приохотили рано, читать Наташа начала уже в четыре года и остановилась только тогда, когда все ее силы стали уходить на больную бабушку.

И еще Наташу считали некрасивой. Но это как бы не имело значения. В семье царили духовные ценности, и предполагалось, что девочка пойдет по научной линии, как дед и отец. А в ученом мире ценится не внешность, а ум. И знания. И умение вовремя защитить диссертацию. Хотя бы кандидатскую. Впрочем, в чем заключалась наука отца, Наташа не слишком понимала, да и до сих пор не поняла. Слова «русская филология» были для нее пустым звуком. Но не хотела она становиться и инженером, как мама. Обошлась же бабушка без науки и инженерии, всю жизнь была просто мужней женой, и ничего. Наташа вообще не знала, чего ей хочется. Вроде бы ничего. Просто сидеть дома, читать книжки, мечтать о прекрасном принце, который однажды явится и увезет ее в неведомый мир, где всегда солнечно, где цветут пионы и флоксы, поют птицы, а на деревьях висят мандарины. Где находится этот мир, Наташу не особенно интересовало. И чем они там с принцем будут заниматься, ее тоже не заботило. Она просто воображала себя невиданной красавицей, доброй и всеми любимой. Но стоило ей очнуться от мечтаний — и она возвращалась в унылую, нервную реальность…

Наташа встряхнулась, отвернулась от окна и оглядела раздрызганную комнату. Надо бы навести порядок… или оставить на завтра? Наташе не хотелось заходить в спальню, где так долго лежала бабуля. Там было плохо, там пахло болезнью, смертью, бессилием и безнадежностью. Последние три дня окно оставалось открытым. Из-под старинной ободранной двери тянуло холодом. Наташа решительно вошла в спальню и захлопнула окно. Наплевать, чем тут пахнет. В гостиной не уснуть будет из-за ледяного сквозняка.

…Когда-то спальня принадлежала отцу и маме, а Наташа с бабушкой жили в проходной комнатушке, гордо именовавшейся «гостиной». Гостиная в пятнадцать квадратных метров. И спальня — в десять. Зато, правда, кухня у них была роскошная, двадцатиметровая, с двумя окнами, в метре от которых высился глухой петербургский брандмауэр. Ну и что? Все равно это был дом, настоящий, без подделки, и хотя жившие в нем люди нередко ссорились по пустякам, они любили друг друга, любили по-настоящему, искренне… Правда, это было давненько. Наташе было тринадцать лет, когда умер отец. И к тому времени он уже не занимался высокой и благородной наукой филологией, а просто пил. И клял все на свете. Ругал и коммунизм, и перестройку. Перестройке, пожалуй, доставалось даже больше, чем коммунизму. Наташа ничего не понимала в словах отца, но видела, что мама вполне согласна с его высказываниями, так что у нее с детства сложилось твердое убеждение; они живут в плохой, неправильной стране, где всем командуют подлецы и уроды. А честные люди из-за этого страдают. Честные и интеллигентные.

Наташа вышла в кухню и посмотрела на древние настенные часы-ходики. Всего пять часов. Но какой же сегодня длинный день… Бесконечная дорога к крематорию, бесконечное возвращение… и фонтаны грязной воды из-под колес автобуса, и равнодушно-вежливые люди, и равнодушно-торжественный ритуал… Поминок не было, тому что провожали бабушку всего двое — сама Наташа да Ольга Ивановна, с которой бабушка подружилась еще на какой-то комсомольской стройке, на какой именно — Наташа никак не могла запомнить, хотя и слышала это много раз. Да какая разница! Главное — Ольга Ивановна оказалась для Наташи ангелом-спасителем, когда бабуля окончательно слегла. Если бы не эта по-настоящему добрая и заботливая женщина, Наташа, наверное, давным-давно сломалась бы, как сломался в свое время отец. Но Ольга Ивановна исправно являлась каждое утро за десять минут до того, как Наташе нужно было уходить на работу, и сидела рядом с подругой юности, вовремя подавая чай, бульон и лекарства. Она даже с судном справлялась, несмотря на свою хрупкость, почти невесомость, — и подсовывала его под больную весьма ловко, и выносила… А когда Наташа возвращалась домой и начинала благодарить старушку, Ольга Ивановна безмятежно смотрела на девушку прозрачными бледно-голубыми глазами и говорила:

— Деточка, уверяю тебя, Натали сделала бы для меня то же самое. Так что ты тут просто ни при чем.