Интервенция (СИ) - Алексин Иван - Страница 5

— Ну, вот и свиделись, Иван Исаевич.

— Свиделись, государь.

За те два с половиной года, как я увёл свой полк из-под Коломенского, большой воевода сильно изменился. Широкий лоб избороздила сеть глубоких морщин, в бороде и волосах появились желтовато-белые нитки седины, левую половину лица изуродовал застарелый, плохо зарубцевавшийся шрам. Но главное, изменились глаза. Не было больше в них того задора и непоколебимой веры, что так привлекала к вождю людей. Погас в них огонь, потускнел, осыпавшись пеплом вслед за утраченной мечтой.

Не передержал ли я его в тюрьме? Хотя, конечно, и условия содержания государева вора, после моего возвращения в Москву, были совсем другие, и Тараско периодически к сидельцу заглядывал, прямым текстом намекая о грядущих переменах в судьбе. И всё равно, не чувствуется в Болотникове той энергии, что позволила бывшему галерному рабу основательно встряхнуть Русское царство, бесцеремонно пнув сапогом в ворота столицы.

— За такую встречу и выпить не грех! — Тараско поставил на столешницу большую, пузатую бутыль, выставил рядом три серебряные чарки.

— Отчего же и не выпить, — сел я на внесённый в темницу столец. — Заморское вино, — небрежно постучал я ногтем по бутыли. — Их самой Тосканы купцы привезли. Не пробовал такое, когда в Венеции жил?

— Не по моей деньге товар, — хмыкнул Болотников, наблюдая за разливающим жидкость по чаркам Тараской. — То вино господское. Но, когда на Москву походом шёл, выпивать доводилось.

Ещё бы ему не доводилось! Не мало усадеб по дороге к столице пограбили. Хотя, конечно, самые богатые боярские вотчины находятся отнюдь не на Юге русского государства.

— Помянем наших товарищей по веслу, — поднял я чарку, — что в Туретчине сгинули, из неволи так и не выбравшись.

Выпили, помолчали немного, вспоминая былое. Болотников ждал, прекрасно понимая, что я сюда не вина с ним распивать пришёл. Что дело у меня к нему есть. Я тоже не спешил, раздумывая, как лучше начать разговор.

— Твоё заключение подошло к концу, Иван Исаевич.

— И куда я теперь? На плаху али как?

— А то от того, как ты на мой вопрос ответишь, зависеть будет, — вздохнул я, крутя в руке чарку. — Ты всё ещё веришь в царя Дмитрия?

Тяжёлое безмолвие стало практически материальным, навалившись на плечи. Тараско застыл, боясь даже вздохнуть, переводя встревоженный взгляд с меня на Болотникова. Тот сразу помрачнел, буравя тяжёлым взглядом столешнику, стиснул, побелевшие на костяшках кулаки, положив руки на стол.

Вот сейчас всё и решится. Заявит бывший большой воевода о своей верности самозванцу и наш дороги навсегда разойдутся. Нет, казнить я его не буду. Хотя, по уму и нужно, конечно, вот только рука не поднимется. Слишком много меня с этим человеком связывает, чтобы вот так хладнокровно его в руки ката отдать. На реку Иркут вместе с Иваном Романовым отправится; острог там ставить, земли окрестные под мою руку приводить. Вот только кто тогда вместо него на Южный Урал поедет? Нет у меня на примете больше надёжных людей, кто грядущие там тяготы смогут превозмочь.

— Я так скажу, государь, — поднял он на меня глаза. — Ты уж не гневись, но на троне московском истинный царевич сидел. За то я и на дыбе твёрдо стоять буду. Хочешь казнить? Твоя воля, казни. Вот только Дмитрий Иванович в то утро изменниками-Шуйскими был убит. Не смог он спасись. Обманули меня. И тот иудейский отрыжка, что под Москвой стоял, не царь вовсе, а вор поганый.

— И как давно ты это понял?

— Ещё там, в Коломенском, сомнения появляться начали. Потому и отпустил вас с Порохнёй, — признался Болотников. — Вот только тем сомнениям я волю не давал. Иначе, зачем все эти тяготы, кровь, лишения? А уже потом, когда в осаде в Туле сидел, стали появляться людишки, что истинного государя в лицо прежде видели и с пришедшим в Стародуб самозванцем сравнить смогли. Вот тогда я веру и утратил да только поздно было.

— Мне служить будешь?

— Буду. Вот только разве можно меня помиловать, государь? Я же за самозванца воровал. Его именем войско к Москве привёл. Выходит и сам главный вор.

— Может и воровал да только против Васьки Шуйского. А он такой же вор был, — усмехнулся я. — А я, пока вы промеж себя ратились, силы набрать сумел. Вот и выходит, что мне ты, сам того не желая, помог. Но полностью я тебя помиловать не могу. Слишком много крови пролилось. Поэтому моё решение будет таким. Поедешь ты, Иван Исаевич, на Камень воеводою; руду искать, заводы возводить. Поедешь уже завтра, покуда я из Москвы самозванца добивать не ушёл. Людишек для сего похода, я полгода собирал; рудознатцы есть, железных дел мастеровые, даже одного аглицкого мастера с тобой поехать уговорил. Знал бы ты, сколько мне это стоило, — покачал я головой, страдальчески сморщившись. — Где руду искать, я тебе примерно скажу. Обживёшься, место для заводов подготовишь, ещё охочих людишек наберёшь. А вскоре купец аглицкий с нужным для возведения заводов товаром приплывёт. Так я вслед за тобой ещё обоз отправлю.

— Заводы ставить — дело не простое, — нахмурился Болотников. — Людишек много нужно будет.

— По всему пути к Камню людей набирай. Но только доброй волей, — добавил я в голос стали. — Оклад хороший положишь, найдутся охотники. Денег дам, — я вновь скривился и неожиданно для самого себя пожаловался: — Разорюсь я с этими прожектами. Серебро, золото, меха; всё как вода сквозь пальцы уходит. И подержать в руках не успеваю. А тут ещё эта война проклятая. Наливай, Тараско, что рот раззявил? Думаешь, у царя жизнь — пряники медовые? Мне, может, тоже молок… Ладно, выпьем, чего уж теперь.

Выпили, допив остатки из показавшей дно бутылки. Тараско со вздохом отодвинул от себя чарку, бросил в мою сторону укоризненный взгляд, намекая на то, что можно было бы и побольше принести. Я намёк демонстративно проигнорировал. Не пьянствовать сюда пришли, а о деле поговорить.

— Завтра ещё до свету тебя выпустят. С десятком конных стрельцов до Нижнего Новгорода доскачешь. Там Кузьму Минина найдёшь. Он и обоз со всем необходимым подготовил, и казну тебе выдаст. Доберёшься до Камня, в первую очередь острог поставь. Места там неспокойные. То башкиры набегут, то казахи. А скоро ещё калмыки объявятся. Народ кочевой, непредсказуемый. Сегодня в дружбе клянутся да под царскую руку просятся, а завтра на тебя же в набег идут. Я к ним послов отправил, на земли к востоку от Каспия их зову.

— А зачем ты их зовёшь, государь, если они непредсказуемы? — удивился Тараско.

— Так они всё равно сами туда придут, — отмахнулся я. — Зато ногаев под корень вырежут. А там, может, и на крымских татар натравить удастся. А мы, если что, подсобим. С этими стервятниками нужно решать вопрос раз и навсегда. Сколько горя они принесли, сколько плодородной земли из-за них пустует. В общем, с калмыками, Иван Исаевич, не ссорься, но будь настороже. Если что, к Строгановым за помощью обратись. Я им уже послание о том отослал.

— Выходит, знал, государь, что я не откажусь? — грустно улыбнулся Болотников.

— Не знал, — вернул я ему улыбку. — Просто, если бы не ты, то кто-то другой туда поехал. Но лучше ты. Слишком трудное дело, чтобы абы кому его доверить. Ты уж постарайся, Иван Исаевич, — поднялся я из-за стола. — Поднимешь заводы; тут тебе и помилование, и честь великая будет.

Договорившись с Болотниковым, решил заглянуть к сестре. Послезавтра в поход, который, учитывая количество врагов, ещё неизвестно чем закончится. Может так случится, что уже и не вернусь. И это будет катастрофой не только для страны, которая всё же скатится в пропасть кровавой Смуты, но и для конкретно для царевны. В то, как с ней поступит победитель, возможны варианты, но хорошего ждать не приходится.

Покои царевны, находились в другом крыле дворца. Быстро миновав несколько переходов, вхожу в просторную светлицу. Ксения, отбросив вышивку, несмело улыбается, несколько боярышень, встав с лавки, дружно кланяются, стреляя в мою сторону глазами. Сколько знакомых лиц. Тут и Мария Подопригора, и Анастасия Малая, и ещё одна Мария, как-то, между делом, вытащившая меня из трясины. Её отца за сей подвиг я возвёл в царёвы чашники, заодно пожаловав небольшой деревенькой под Костромой, а саму девушку пристроил в свиту к сестре.