Кремль уголовный. 57 кремлевских убийств - Тополь Эдуард Владимирович - Страница 65

Тут я прерываю сухую военную хронику ради свидетельства из архива нашей семьи. Вместе с черно-белыми фотографиями середины прошлого века хранится в нем школьная тетрадка в косую клетку:

«Папа, инженер нефтяного треста «Азнефть», подлежал эвакуации, и в октябре 1942 года папа, мама, я и моя шестимесячная сестра были посажены на баржу, переполненную людьми. По каспийской «дороге жизни» нас отправили в Красноводск. По рассказам мамы, на пути нас бомбили немецкие самолеты, я даже смутно помню море, горящее где-то рядом с нами. Впрочем, дело не в бомбежках. Главной приметой нашей эвакуации был наш багаж – два огромных папиных кожаных чемодана с крышками «гармошкой» и металлическими замками. Мама взяла в эвакуацию мою шестимесячную сестренку, маленький чемодан с пеленками и меня. Я взял в эвакуацию свой деревянный пистолет и совок для игры в песочек. А папа взял два огромных желтых кожаных чемодана со стеклянными диапозитивами, которые он собирал с десяти лет, с тех пор, как его американский дядя Шимон-Исаак подарил ему проектор «Волшебный фонарь». Конечно, в том проекторе папа давно заменил керосиновую лампу на электрическую, но даже и с электрической лампочкой этот проектор ни в какой чемодан не помещался, папа оставил его в Баку. А вот с замечательными стеклянными слайдами в деревянных рамках и с маленькими ручками сбоку, вращением которых изображение начинало двигаться, как в мультипликационном кино, – с этими бесценными диапозитивами он расстаться не мог.

И так мы поехали – сначала на барже от Баку через Каспийское море, а потом поездом через всю-всю Россию в далекую Сибирь.

И по дороге нас обокрали. Это было очень смешно. Мы ехали поездом, в общем вагоне, где все видят, у кого сколько чемоданов. И я думаю, что вор долго высматривал по всему поезду, у кого из пассажиров самые большие чемоданы. Самые большие чемоданы были у нас. Разве мог вор подумать, что в этих огромных чемоданах, тяжелых, как сундуки, мы везем не какие-нибудь ценные вещи, а диапозитивы, или, как говорила моя мама, «стекляшки»?!

И вот ночью, когда все спали, папа почувствовал, что кто-то осторожно стаскивает с его ног сапоги. Папа спал на второй полке, не разуваясь, и вдруг посреди ночи он слышит, как кто-то дергает с него сапог – не сильно, а чуть-чуть, сдернет немножко и уйдет, потом вернется и опять чуть-чуть сдернет. Ну, мой папа тоже не дурак – он притворился, что крепко спит, а сам думал так: «Если я сейчас вскочу, вор скажет, что я все выдумал, что никакие сапоги он не дергал. Поэтому надо дать вору сдернуть с меня сапоги, тут же вскочить и схватить его с моими сапогами в руках».

Теперь представьте такую картину: мой папа лежит на верхней полке и притворяется, что крепко спит. А вор в это время потихоньку стаскивает с него сапоги, уже один сапог снял до половины и второй до половины. Ну, думает папа, сейчас он снимет с меня оба сапога, а я ка-ак вскочу и ка-а-ак схвачу его за шиворот!

И в это время…

В это время поезд подошел к какой-то станции, вор взял два огромных папиных чемодана и потащил их к выходу. Папа все ждал, когда вор с него сапоги снимет, а вор тем временем уже спустился из вагона с нашими чемоданами, и только тогда какая-то соседка толкнула папу в бок и сказала, что у нас украли чемоданы. Тут папа вскочил, спрыгнул с полки, а бежать-то не может – сапоги на ногах до половины сняты! Пока он прыгал и натягивал эти сапоги, вор с чемоданами уже перебежал через платформу, нырнул под другой поезд, который стоял рядом, и был таков.

А папа выскочил из вагона и стал бегать по платформам, искать этого вора в ночной темноте, а когда, наконец, увидел вдали какого-то человека с чемоданами и погнался за ним, наш поезд тронулся. Тут мама стала кричать папе, что она из-за его стекляшек не будет высаживаться с поезда, а если ему стекляшки дороже детей, то пусть остается на этой станции один и навсегда.

Ну, папа прыгнул в поезд, и мы поехали дальше, в Сибирь, но всю жизнь, до глубокой старости папа не мог забыть эту сибирскую станцию Заклуга, на которой у него украли два чемодана диапозитивов.

А я представлял, как этот вор радостно тащит в темноте два тяжеленных чемодана и мечтает, как он разбогатеет, когда откроет их! Там будет золотая и серебряная посуда, бриллианты, сапфиры, норковые шубы! Наконец, вор убегает за какие-то склады, сбивает с чемоданов замки, открывает крышку первого чемодана и сует в него жадные руки. Что это? Какие-то стекляшки! Он чиркает спичками, чтобы рассмотреть, что это за стеклышки, и видит, что на них нарисованы картинки из детских сказок: «Золушка», «Маленький Мук», «Конек-Горбунок» и «Дюймовочка». Тут он высыпает эти стеклышки из чемодана на землю, думая, что, может быть, хоть что-нибудь ценное есть на дне чемодана, но там, конечно, ничего нет, кроме каких-то бумажек. Тогда он открывает второй чемодан. Ну, уж в этом чемодане, думает вор, должно что-то быть, не станет же, думает вор, нормальный человек тащить в Сибирь два чемодана стекла! И что же он видит во втором чемодане? Все те же детские стеклышки!

Я думаю, что вор еще долго пытался найти что-нибудь ценное в папиных чемоданах. Наверно, он даже разрезал дно и крышку чемодана, надеясь, что в них спрятаны деньги, золото и бриллианты. А когда он понял, что кроме стеклышек и пары бумажек, в чемоданах ничего нет, – тут, я думаю, вор сел над этими чемоданами и заплакал, ругая моего папу последними словами.

А в ночном поезде, который шел по Сибири, в темном вагоне на второй полке плакал мой папа, ругая вора.

– Лучше бы он снял с меня сапоги! – говорил папа. – Лучше бы он отнял у меня последние деньги! Ведь я собирал эти диапозитивы с самого детства, когда дядя Исаак приехал из Америки и купил мне волшебный фонарь в одесском магазине «Вассерман и Ко».

Но долго моему папе плакать не пришлось. Я не знаю, арестовали когда-нибудь вора, который украл наши чемоданы, или нет, а моего папу арестовали на следующий же день. Военный патруль искал в поездах дезертиров – тех, кто прячется от службы в армии, и они арестовали моего папу, потому что самые важные документы – бронь-освобождение от армии и направление на работу куда-то в Сибирь, папа, конечно, держал в одном из украденных чемоданов. А теперь у него не было этих бумаг, его арестовали. А мы с мамой поехали дальше на восток, уже без папы…»

А на западе продолжалась война от Кавказа и Черного моря до Белого моря и Архангельска. В газете «Правда» было опубликовано стихотворение Константина Симонова:

Жди меня, и я вернусь,

Всем смертям назло.

Кто не ждал меня, тот пусть

Скажет: «Повезло».

Не понять, не ждавшим им,

Как среди огня

Ожиданием своим

Ты спасла меня…

Это стихотворение стало самым популярным на всех фронтах: миллионы советских солдат переписывали его и отправляли домой своим женам и невестам.

А немцы, взбешенные своим поражением под Москвой и ожесточенным сопротивлением Ленинграда и Сталинграда, стали открыто грабить «освобожденную» Украину («Вы не можете даже представить, сколько в этой стране сала, масла и яиц!» – объявил немцам Герман Геринг).

А по договору о ленд-лизе американские корабли везли в Мурманск и Архангельск продовольствие, транспорт, средства связи, танки и даже самолеты… Как вспоминает маршал Жуков, «американцы нам гнали столько материалов, без которых мы бы не могли формировать свои резервы и не могли бы продолжать войну… Получили 350 тысяч автомашин, да каких машин!… У нас не было взрывчатки, пороха. Не было чем снаряжать винтовочные патроны. Американцы по-настоящему выручили нас с порохом, взрывчаткой. А сколько они нам гнали листовой стали! Разве мы могли бы быстро наладить производство танков, если бы не американская помощь сталью?» В семидесятых годах ему вторил Анастас Микоян, министр снабжения: «Когда к нам стали поступать американская тушенка, комбижир, яичный порошок, мука, другие продукты, какие сразу весомые дополнительные калории получили наши солдаты! И не только солдаты: кое-что перепадало и тылу. Или возьмем поставки автомобилей. Ведь мы получили около 400 тысяч первоклассных по тому времени машин типа “студебеккеры”, “форд”, легковые “виллисы” и амфибии. Вся наша армия фактически оказалась на колесах, и каких колесах! Без ленд-лиза мы бы наверняка еще год-полтора лишних провоевали». Переводчик Сталина Валентин Бережков дополняет еще откровеннее: «Теперь легко говорить, что ленд-лиз ничего не значил. Он перестал иметь большое значение много позднее. Но осенью 1941 года мы все потеряли, и если бы не ленд-лиз, не оружие, продовольствие, теплые вещи для армии и другое снабжение, еще вопрос, как обернулось бы дело». 622 тысячи тонн железнодорожных рельсов, 1900 локомотивов, 11 тысяч вагонов, 3,6 миллиона автопокрышек, 610 тысяч тонн сахара, 664 тысячи тонн мясных консервов, 32 тысячи армейских мотоциклов, 2,5 миллиона тонн авиабензина, миллионы пар солдатских ботинок… – все это следовало срочно доставить с американских заводов и фабрик в порты, упаковать и погрузить на транспортные суда, проконтролировать сроки их отправок в СССР, продвижение на транспортных конвоях через Англию, Аляску и Джакарту…