Кремль уголовный. 57 кремлевских убийств - Тополь Эдуард Владимирович - Страница 47

Моррис: Иными словами, вы несли личную ответственность за эту пересылку золота и были назначены лично Сталиным осуществить ее, так?

Орлов: Так. Мне хотелось бы сказать, что об отправке испанского золотого запаса в Россию знало лишь несколько избранных лиц. После того как умер премьер-министр Испании Ларго Кабальеро, после того как умер президент Испании Мануэль Асанья и после смерти премьер-министра Хуана Негрина в Западном мире осталось всего трое, кто знает об этой операции с золотом. Одним из них является Индалесио Прието, один из величайших государственных деятелей Республиканской Испании, бывший министр обороны. Вторым, кто знает об этой операции, был глава испанского казначейства сеньор Мендес Аспе, который потом стал министром финансов Испании, и третий человек – я. Господин Индалесио Прието – очень пожилой человек. Мы не знаем, как долго он протянет. Так что в действительности только двое могли бы выступить в качестве свидетелей: во-первых, Мендес Аспе, который находится где-то в Мексике, и я, Александр Орлов, который сейчас в Соединенных Штатах.

Приблизительно до ноября прошлого года никаких доказательств того, что это золото было отправлено в Россию, не было, потому что расписка, выданная [послу Испании] в Москве после того, как золото было пересчитано, находилась в сейфе бывшего премьер-министра Негрина, который не хотел, чтобы золото попало в руки Франко. Я прочел в газетах, что [недавно] людям Франко удалось выкрасть или как-то иначе получить – возможно, с согласия самого Хуана Негрина – эту расписку и что расписка находится сейчас в руках правительства Франко. Есть подозрения, что сам Негрин, чувствуя приближение конца, решил, что это золото принадлежит испанскому народу. Правители приходят и уходят, режимы сменяются, а испанский народ остается. Предполагается, что он, Негрин, велел своему сыну передать расписку нынешнему испанскому правительству. Между тем ситуация с испанским золотом развивалась следующим образом…

Моррис: Не расскажете ли вы нам о своей роли в этой операции?

Орлов: 20 октября, когда я был в Мадриде, положение на фронте было отчаянным. С помощью Германии войска Франко находились в двадцати милях от Мадрида. Население покидало город, и правительство считало, что Мадрид не удержать, и готовилось сдать Мадрид. В это время мой шифровальщик вошел ко мне в кабинет с книгой шифров под мышкой и с телеграммой, которую он начал расшифровывать. Он расшифровал всего несколько слов, после которых стояло указание, что остальной текст я должен расшифровать сам. Телеграмма гласила: «Передаю личный приказ шефа. Ежов». И дальше следовала телеграмма от Сталина: «Вместе с послом Розенбергом договоритесь с главой испанского правительства Кабальеро об отправке золотого запаса Испании в Советский Союз. Используйте для этой цели советский пароход. Операция должна быть проведена в условиях строжайшей секретности. Если испанцы потребуют у вас расписки, откажитесь. Повторяю: откажитесь подписать что бы то ни было и скажите, что официальная расписка будет выдана в Москве Государственным банком. Считаю вас лично ответственным за эту операцию. Розенбергу даны соответствующие указания».

Моррис: Значит, такова была секретная инструкция, посланная вам Ежовым. Каков был его титул в то время?

Орлов: В то время он был министром внутренних дел, главой всей советской разведки, секретарем ЦК партии и, главное, – правой рукой Сталина.

Моррис: И вы получили инструкции от Сталина относительно действий, касающихся испанского золота?

Орлов: Да.

Сенатор МакКлеллан: Кем был Розенберг?

Орлов: Это был советский посол.

Сенатор МакКлеллан: В Испании?

Орлов: В Испании, в Мадриде. Я немедленно отправился с этой телеграммой к Марселю Розенбергу и застал его за расшифровкой такой же телеграммы, а в дальнем углу сидел его шифровальщик и ждал, так как могла понадобиться его помощь. Скорей всего посол тоже получил инструкцию лично расшифровать эту телеграмму. На другой день или через день, [в советском посольстве] у меня и посла Розенберга была встреча с испанским министром финансов Хуаном Негрином, который потом стал премьер-министром… Из нашего посольства мы отправились в испанское министерство финансов, где Негрин, министр финансов, представил меня шефу испанского казначейства сеньору Мендесу Аспе.

Моррис: А Негрин понимал, что происходит?

Орлов: Да, Негрин понимал, и всего три члена правительства знали об операции. Больше никто из кабинета министров не знал. Это были: премьер-министр Кабальеро, министр финансов Негрин и президент республики Асана.

Моррис: Могу я тут прервать вас, господин Орлов? С советской точки зрения золото брали у испанского правительства на хранение или просто увозили?

Орлов: Оно отправлялось на хранение.

Моррис: Таково было намерение Советов в то время?

Орлов: Да, таково было намерение Советов в то время, и должен сказать, что и посол Розенберг, и я, мы были потрясены, когда нам сказали, что испанское правительство готово доверить Сталину все сбережения испанского народа – Сталину, которого мир уже успел раскусить, человеку, который в действительности не заслуживал никакого доверия.

Сенатор МакКлеллан: В какую сумму оценивалось золото?

Орлов: Трудно сказать. По-моему, около… оно оценивалось между 600-700 миллионов долларов. По-моему, там было около 600 тонн. Хочу подчеркнуть, что испанское правительство в то время было коалиционным правительством, состоявшим из лидеров различных партий, и полностью все не контролировало, потому что было много неподконтрольных партий, много армий. У анархистов была своя армия. Негрин спросил меня, сколько потребуется людей для проведения этой операции. Я сказал, что проведу операцию силами своих людей – я имел в виду наших танкистов, которые незадолго до того прибыли в Испанию.

Моррис: Советских солдат?

Орлов: Да, советских солдат. За две недели до проведения операции по отгрузке золота в СССР в Картахене высадилась советская танковая бригада, которой командовал полковник Семен Моисеевич Кривошеин. Бригада Кривошеина располагалась в 65 километрах от Картахены, и я обратился к нему за помощью. Кривошеин выделил мне технику – двадцать грузовиков и несколько лучших водителей. А солдат я брать передумал и откровенно сказал министру финансов Негрину, что если кто-то узнает об этой акции, если анархисты захватят моих людей, русских, с грузом испанского золота, они перебьют моих людей, произойдет грандиозный политический скандал на весь мир, и это может даже вызвать внутреннюю революцию. Я попросил Негрина выдать мне от имени испанского правительства доверенность на фиктивное имя, назвав меня представителем Банка Англии или Америки, потому что тогда как представитель Банка Англии или Банка Америки я смогу сказать, что золото отправляется на хранение в Америку, а сказать, что оно отправляется в Россию, было опасно, так как это могло вызвать восстание. Негрин не стал возражать. Он решил, что это хорошая идея. Я более или менее прилично говорил по-английски и мог сойти за иностранца. Так что он выдал мне доверенность на имя Блэкстоуна, и я стал представителем Банка Америки.

Моррис: Вам была выдана доверенность на фамилию Блэкстоун из Банка Америки?

Орлов: Да. Блэкстоуна. Согласно приказу я должен был погрузить золото на русский пароход, но я решил разделить риск и погрузить его на столько судов, сколько смогу зафрахтовать. Я зафрахтовал для этой цели четыре советских парохода, которые находились тогда в испанских портах.

Сенатор МакКлеллан: Находились для какой цели?

Орлов: Четыре советских парохода находились тогда там, в испанских портах, после того как выгрузили вооружение и продовольствие. И я отправился в Картахену, испанский порт, где золото было сложено в большой пещере, вытесанной в горе [для пороховых складов – Э. Т.]. Я попросил правительство дать мне 60 испанских матросов для погрузки золота. С испанских судов вывели около шестидесяти испанских матросов и отправили их на пороховые склады. Испанские матросы три ночи и три дня находились в этой пещере [с золотом]. Они отлично понимали, что было в ящиках, потому что там были еще большие мешки, обычные мешки, наполненные серебряными монетами, и матросы понимали, что это их казна. Но они не знали, куда отправляют золото – возможно, в другой испанский город. Три ночи происходила погрузка золота и транспортировка его в ночное время, в полной темноте, к пирсу, где его грузили на советские пароходы. А днем испанские матросы спали на мешках с серебром. На второй или третий день произошла массированная бомбардировка, и кто-то заметил, что если бомба угодит в соседнюю пороховую пещеру, где хранятся тысячи фунтов динамита, нас всех разнесет на куски. Вместе с караваном грузовиков [выделенных полковником Кривошеиным – Э. Т.] я прибыл в порт в ночь на 22 октября 1936 года, и больше всего меня волновало состояние здоровья шефа испанского казначейства Мендеса Аспе. Он был человек очень нервный. Он сказал нам, чтобы мы прекратили погрузку, так как можем все погибнуть. Я сказал ему, что этого нельзя делать, потому что немцы будут все равно бомбить гавань и потопят корабли, так что надо продолжать. Тогда Аспе сбежал, оставив вместо себя своего помощника, очень славного испанца, который и вел счет золоту. В первый день наши подсчеты совпадали, но после того, как Мендес Аспе уехал и счет продолжал вести этот чиновник, наши цифры стали разъезжаться. Когда погрузка была закончена, шеф казначейства Мендес Аспе пожелал сравнить свои цифры с моими. По моим подсчетам мы погрузили 7 900 контейнеров. По его подсчетам – 7 800. Разницу составляла поклажа двух грузовиков, так как каждый грузовик, согласно данной мне инструкции, вез 50 ящиков. А каждый ящик весил около 125 фунтов. Я побоялся сказать Негрину мою цифру, потому что, скажи я ему, что у нас на 100 ящиков золота больше, чем он думает, а потом окажись, что его подсчет правилен, мне пришлось бы отвечать за 100 ящиков золота. Так что я ему ничего не сказал, но телеграфировал в Москву и позже сообщил им о разнице в подсчетах. Еще до погрузки золота я решил попросить испанское правительство дать указание испанским военным кораблям, чтобы они находились через определенные интервалы в Средиземном море по пути следования наших судов, а капитанам этих кораблей приказать в случае получения особого сигнала SOS, который будет означать, что на советский пароход совершено нападение или что он остановлен, испанские корабли должны немедленно двинуться на помощь советскому пароходу. Этот приказ был отдан капитанам испанских военных кораблей в запечатанных конвертах – до этого они ничего не знали. А инструкции были такие: как только будет получен особый сигнал SOS, капитаны должны вскрыть конверт и прочесть инструкцию (в инструкции было сказано, что на советский пароход с очень ценным грузом совершено нападение – спешите на помощь и вступайте в бой). Я знал, что такой приказ не мог быть отдан без согласия министра обороны Идалесио Прието – в ту пору он был министром морского флота, – а он ничего не знал об операции с золотом. Так что я позвонил советскому послу в Мадриде Розенбергу и попросил его переговорить с премьер-министром Кабальеро, чтобы министр обороны Прието отдал соответствующий приказ испанским военным кораблям и их капитанам. Через два-три дня испанский министр финансов Негрин и министр обороны Прието приехали в Картахену. Соответствующие приказы были отданы. Потом я семь или восемь дней трясся, ждал и думал, пройдут ли наши пароходы благополучно по опасным местам в Средиземном море, недалеко от Италии. А через 8 дней, когда я узнал, что пароходы благополучно прошли, я отправил телеграмму Ежову, в которой сообщал, что по моим подсчетам там 7 900 контейнеров, а по подсчетам испанцев 7 800 контейнеров, и я прошу это проверить. Ну, вот тут уже тайна. Когда я увидел сейчас в газетах, что расписка выдана Советским государственным банком на 7 800 контейнеров, а не на 7 900, я подумал, что, наверное, Сталин решил воспользоваться ста ящиками золота и пустить их, возможно, на деятельность Коминтерна или на что-то еще. Через несколько месяцев после истории с золотом, когда я лежал в хирургической клинике профессора Бержера в Париже, меня пришел навестить сам начальник советского НКВД Слуцкий [Абрам Слуцкий – комиссар государственной безопасности 2 ранга, руководитель Иностранного отдела НКВД СССР] и рассказал мне про золото, какое это было большое событие, когда оно прибыло в Москву. Он сказал мне вполне достоверно, что это золото, по словам Сталина, никогда не будет возвращено Испании. Несколько месяцев спустя ко мне пришел близкий мой друг, который был в Испании одновременно со мной и которого я считал ликвидированным. Теперь из советской прессы я знаю, что около месяца тому назад он был реабилитирован и его книги снова печатаются в России, так что я не стану называть его имени, чтобы не поставить его в сложное положение. Он был очень близким другом Ежова, человеком, который лично докладывал Сталину. Он тогда вернулся из Москвы, где провел месяц, в Испанию и рассказал мне, каким великим событием было прибытие золота в Россию, и спросил, почему я ему об этом золоте ничего не говорил. Но самое интересное: он рассказал мне о том, что сказал Сталин на банкете, в присутствии членов Политбюро, на котором отмечалось прибытие золота, что больше им не видать этого золота как своих ушей. Это такая русская поговорка. С тех пор прошло много лет, золото по-прежнему лежит в подземельях Кремля и, если ничего не будет предпринято, наверное, никогда не будет возвращено…»